Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы
— Как бы мне хотелось попытаться рассказать тебе о ее очаровании. Но нужно быть поэтом, чтобы описать Тедди. Ты бы ее очень любила, и она любила бы тебя больше всего на свете… И это самое главное. — Фальк встал, подошел к свернувшейся в кресле Фов и обнял ее. — Помни только об одном. Твоя мать все-таки нашла то, что искала так долго, и она была необыкновенно счастлива до самой своей смерти.
— Могу я предложить тебе еще бренди, Мелвин? — Фов так резко встала с кресла, что столкнула со столика большую папку. Она упала на пол, листы бумаги разлетелись по всей комнате. Фов быстро принялась собирать их, Фальк нагнулся, чтобы помочь ей. Он набрал небольшую стопку и только потом решил взглянуть, что же это, собственно, такое. Он небрежно посмотрел на верхний лист, взглянул еще раз сквозь очки с толстыми стеклами и поднес его к свету.
— Это все ерунда, — торопливо заговорила Фов. — Просто верни мне это, и все.
— Черта с два я отдам твои рисунки, пока не посмотрю все.
— Но это всего лишь мазня, Мелвин. Отдай, не серди меня. Это касается только меня. — Фов запихнула те листы, что собрала сама, в папку и попыталась отобрать остальное у Мелвина.
— Не порви! — воскликнул он, пятясь назад.
— А если и порву?
— Фов, ты рисовала, ты работала… Как долго это продолжается? Ты хотя бы представляешь, насколько ты хороша, глупая девчонка!
— Это нервное… Мне просто необходимо рисовать… У кого-то тики, у меня наброски. Прошу тебя, Мелвин, не делай из мухи слона. Ты же знаешь, как я отношусь к искусству. Это даже не хобби… Все что-то чертят, покажи мне того, кто этого не делает.
— Господи, Фов, ты же говоришь со мной! Неужели я не увижу разницы? Они просто великолепны! Фов, рассказывай!
— Абсолютно нечего рассказывать. Ладно. Признаю, я немного рисую… Красками не пишу совсем… Честное слово! Никаких красок, ты бы почувствовал их запах в квартире. — Фов обвела руками комнату. — Закон не запрещает рисовать, и никто не назовет рисование пороком. Хватит, Мелвин, перестань так на меня смотреть. Ты меня смущаешь. И отдай назад рисунки.
Мелвин вернул ей листы и пожал плечами:
— Если ты хочешь идти таким путем, детка, дело твое. Но если ты захочешь сделать мне подарок на день рождения или Валентинов день, то подари мне один из твоих рисунков. Не трудись вставлять его в рамку. Ты нашла свою линию, свой собственный стиль, который не имеет ничего общего ни с манерой твоего отца, ни с другими художниками. Ты понимаешь, что это значит? Нет? Ну и дурочка! Пожалуй, я выпью еще бренди, которое ты мне так любезно предлагала. Сейчас оно придется весьма кстати.
Марта Полиссон, которой уже перевалило за семьдесят, была по-прежнему предана Надин. Для нее светская молодая женщина оставалась всё той же красивой маленькой дочкой, которой у нее никогда не было. Надин, зная, что Марта слепо обожает ее, инстинктивно и бесстыдно использовала слабую струнку этой суровой крестьянки. Она всегда бежала к ней с малейшей царапиной, над которой Кейт только посмеялась бы. Она часами просиживала на кухне, выслушивала бесконечные рассказы о деревенской жизни, и ждала восхитительных сладостей, которые Марта готовила специально для нее. Когда Надин отправили в школу в Англию, она дочти совсем забыла о Марте. Но когда девочка вернулась на каникулы, прежние отношения были мгновенно восстановлены. И с каждым годом Марта боготворила Надин все больше. После смерти Кейт Марта оставалась единственным связующим звеном между Надин и «Турелло», потому что Мистраль упорно не желал видеть дочь.
— Твоя жизнь — фарс, твой муж — ничтожество, а я слишком занят, чтобы ты могла мне мешать. Вам здесь не рады, мадам Дальма, — объявил ей Мистраль, когда она предложила заехать к нему на выходные. С тех пор прошло четыре года, и Надин поддерживала связь только с Мартой, которая звонила ей время от времени.
Сколько раз Надин выслушивала раздражавший ее доклад:
— Месье Мистраль все такой же, девочка моя, — раздавался в трубке надтреснутый голос Марты. — Здоровье у него отличное. Что он делает целыми днями? Не знаю. Ваш отец держит мастерскую на замке, а я никогда не умела шпионить. После того как ваша мать умерла, здесь стало так тихо, одиноко. Он запустил землю, работников уволил, машины ржавеют, виноградники и оливковые деревья растут так, что перед соседями стыдно. Да только ему и дела нет. Если бы не я, он бы умер от голода и даже не заметил. Я остаюсь с ним только из-за вас и в память о вашей бедной мамочке.
В середине сентября 1975 года Марта Полиссон позвонила Надин и сообщила, что ее отец целыми днями кашляет. Мистраль по-прежнему работал, отказываясь изменить привычный распорядок дня, но утром он не смог встать с постели.
— Месье Мистраль не позволил мне вызвать доктора, моя девочка. Но я думаю, что у него бронхит. Что мне делать?
— Ничего, Марта. Я приеду завтра утром. Вы же знаете, как он относится к врачам. Не стоит его огорчать.
Филипп Дальма предложил вылететь вместе с Надин в Марсель, а потом отвезти ее на машине в Фелис, но она отказалась. Когда Надин подъехала к воротам «Турелло», она пришла в ужас. Дом выглядел заброшенным, он стал похож на груду камней, из которой ушла жизнь. В кухне она позволила Марте обнять себя и даже сумела придать лицу приличествующее случаю выражение.
— Вы стали еще красивее, моя девочка. Как вам, должно быть, весело в Париже! — радостно воскликнула старая экономка.
— Почему в доме закрыты все ставни, Марта? Почему мебель стоит в чехлах?
— Не ругайте меня, я в этом не виновата. В бассейне нет воды, да и сад зарос. Кроме меня, прислуги не осталось. Я вытираю пыль, готовлю, слежу за тем, чтобы починили крышу, если ветром сносит черепицу. Но вы же знаете, что после смерти мадам месье уволил всех слуг, а мой артрит становится все хуже, особенно когда дует проклятый мистраль.
— Бедная Марта… Конечно, я все понимаю, — ответила Надин.
— Я давно предлагала месье развести огонь в большом камине в гостиной, чтобы он мог сидеть там по вечерам, только он не хочет. Сегодня утром я как следует вычистила вашу комнату и проветрила ее. Я подам вам ужин в столовой, если вы захотите, или вы можете поесть в кухне вместе со мной. Вы надолго приехали?
— Я останусь до тех пор, пока не буду уверена, что отцу стало лучше, — с этими словами Надин отправилась наверх.
— За каким чертом ты сюда явилась? — злобно рявкнул Мистраль, едва Надин переступила порог. — Когда Марта, будь она проклята, сообщила мне о твоем приезде, я уже не мог тебя остановить.
— Марта волнуется о тебе.
— Старая перечница совсем выжила из ума! Я простудился, только и всего. Мне просто необходимо отлежаться.
— Может быть, лучше пригласить врача?
— Не смеши меня. Я ни разу в жизни не обращался к докторам. Врач мне не нужен, мне необходимы тишина и покой.
— Марта думает, что у тебя бронхит.
— Старуха несет околесицу. Она что, получила диплом и может поставить диагноз? Просто оставь меня в покое.
— Ты, наверное, слишком много работал? — предположила Надин.
— Много работал? А ты вообще имеешь представление о том, что значит работать? Я занимался своим делом, вот и все. Работа есть работа. — Мистраль закашлялся. — Выметайся отсюда, — выпалил он, когда снова смог свободно дышать. — А не то я тебя заражу. — Он отпил воды из стакана.
— Нет, отец, я побуду с тобой еще некоторое время. Не обращай на меня внимания. Я тихонько посижу здесь.
Мистраль равнодушно закрыл глаза, и спустя минуту он уже спал, еле слышно похрапывая. Надин не могла оторвать от него глаз. И это Марта называет отличным здоровьем? Вероятно, она просто не замечала, живя бок о бок с Мистралем, насколько он похудел. Теперь его некогда мощное, крупное тело едва угадывалось под одеялами. Надин чувствовала исходящий от него запах пота и плесени. Она вздрогнула от отвращения.
Ее отец всегда был крепким, и ему было только семьдесят пять. Судя по всему, до вчерашнего дня он работал как обычно. Кто знает, сколько сил еще осталось в нем? Великие художники, как и великие дирижеры, живут очень долго, если не кончают с собой в юности.
Надин прикусила губу в бессильной ярости. Наверняка ложная тревога, обычная простуда, кашель. Но все же он сильно похудел. Но худые живут дольше толстых, сердито подумала Надин, и на цыпочках подкралась поближе к кровати, чтобы заглянуть в лицо отца.
— Черт побери, Надин, оставь меня в покое! Я хочу спать! — прохрипел Мистраль, не открывая глаз.
Сердце забилось у нее в горле, она выскочила из спальни и побежала в кухню к Марте.
— Марта, я думаю, у нас нет повода для тревоги. У него слишком плохое настроение для тяжело больного.
— Я не могла взять на себя ответственность. Я просто обязана была позвонить вам, — пробормотала экономка.
