Мила Бояджиева - Поцелуй небес
- Что ж, зеленый свет: дрессированная собачка может продолжать свой танец в угоду праздных, пресыщенных зевак. Кому какое дело, что творится у нее в душе, - она захлопнула журнал и бросила его на ковер, в кучу подлежащей выбросу прессы.
- По-моему, детка , ты слишком увлеклась образом одинокой невесты. Если уж начистоту - в Асторе больше влюблен был я, как в идею удачного замужества моей Карменситы. - Артур набросил на плечи девушки махровый халат. - Тебе не стоит простужаться.
- Я потеряла его как раз в тот момент, когда начала поастоящему влюбляться. Возможно, сегодня я была бы самой счастливой женой в мире, вздохнула Тони, направляясь в ванную.
- Это в ореоле трагической смерти Астор кажется идеальным возлюбленным, романтическим героем... Очевидно, не так уж спокойно и чисто было на душе этого уважаемого гражданина, раз он решился свести счеты с жизнью...- Шнайдер разглагольствовал у двери ванной комнаты, из-за которой послышалось шипение душа. Дверь приоткрылась, появившееся в ней лицо Тони искажал страх.
- Мы-то с тобой знаем Артур, почему Джони убил себя. - зашептала она. - Я думаю, Клиф успел осуществить свою угрозу, сообщив Астору кое-какие факты из нашего с ним романа... Уверена - он знал, как побольнее ударить.
- Лиффи успел, а Артур опоздал! - вот и весь обвинительный приговор. Пожалуй, пойду напьюсь, - Шнайдер направился к выходу.
- Не выйдет, Артур! Стыдно бежать с поля боя, когда ты должен изо всех сил утешать свою несчастную девочку! - выбежав из ванны, завернутая наспех в простыню, Антония остановила его, положив сзади на плечи и прошептав в затылок: - Я так несчастна...
Потом они сидели на диване в обнимку и Тони, прерывая слова всхлипываниями, говорила о том, как боится своей беременности, как заранее ненавидит этого ребенка и опасается связанной с его появлением авантюры. Артур утешал, расписывая примеры счастливого материнства и забавность самого трюка с исчезновением Антонии Браун. Сам же он в десятый раз задавал себе вопросы: почему родители Антонии категорически восстали против абборта, почему мадам Алиса категорически отказалась от этого варианта, одобренного бы несомненно, любой любящей матерью? Все было бы так просто и безопасно.
- Бедная, бедная, девочка, - Артур завернул вздрагивающие плечи Тони халатом, гладил ее волосы, с тоской констатируя то, что подметил пару недель назад: Антония начала катастрофически дурнеть.
В римском весеннем сезоне моды Тони Браун представляла "Дом Шанель", выходя на подиум шесть раз. Туалеты из разных коллекций делались специально для нее с учетом блистательного партнерства: костюм оттенял достоинства девушки, она же делала его незабываемым, уникальным явлением, выделяющимся из остальных.
Артуру показалось, что модельеры на этот раз промахнулись, либо он сам начал стареть, воспринимая новые направления в штыки. Модели, демонстрируемые Антонией, можно было счесть удовлетворительным, находящемся "на уровне", но никак не над его планкой. Потом он заметил, что это ощущение появилось и у других - у портних, комментаторов, журналистов и даже самого Маэстро, замышлявшего свои модели под магическим обаянием Антонии. Пристально разглядывая девушку, Артур понял окончательно: что беременность не пошла ей на пользу. Исчезла радостная легкость, делающая Антонию невесомой, летучей, яркой, как плывущий в синеве воздушный шарик. Исчезли озаренность, азарт , и даже сами черты лица расплылись, утратив четкость высшей гармонии, когда упиваешься ощущением точного попадания в цель - ни штриха, ни точки ни добавить, ни убавить нельзя - совершенство, вершина, bellisima!
Что-то ушло, но что?
10
Уже почти три месяца Виктория и Йохим жили в монастырском пансионе, передавая через доктора приветы и заверения в том, что все идет хорошо. Динстлер звонил Брауну редко, как и было условлено, сообщая лишь самое главное: здоровье его поправляется и он до лета думает задержаться в горах. Анна Ковачек чувствует себя хорошо, помогает сестрам и начинает подумывать о том, чтобы остаться здесь навсегда, приняв послушание в монахини. Это сообщение, способное еще совсем недавно порадовать Браунов, повергло его в замешательство. Что могло бы быть лучше для скрывающейся девушки, чем монастырские стены, тем более если эта стезя выбрана ею по призванию? Но Виктория - его Виктория - монашка? - Ни за что. Остин спешно собрался навестить горную обитель, ему надо было поговорить с Викторией лично, а также серьезно проконсультироваться с Динстлером о состоянии Антонии. Мысль о том, что упорный холостяк и идейный одиночка Браун на склоне лет погряз в семейных проблемах, вызывала у него улыбку удовлетворения. Как бы там ни было, женившись на Алисе, он и не подозревал, что станет отцом и дедом, да еще таким не простым, не традиционным путем. "Ну что ж - по Сеньке шапка. А как иначе могла сложиться твоя личная жизнь, гарный хлопчик, "развращенный" с пятилетнего возраста чтением Дюма?" - думал Остин, подъезжая к монастырю, и удивляясь своему бодрому и даже приподнятому настроению. Может оттого, что здесь на побережье уже зацвели заросли мимозы, насыщая воздух совершенно особенным ароматом, соединившим запах талого снега с медовым духом летних лугов. Ожидание перемены, трогательная пауза между прощанием и встречей...
Виктория не пропустила ни одного утра, чтобы не пробраться на террасу, опоясывающую их дом. Открывающийся отсюда вид, потрясший поначалу и ставший теперь до мелочей знакомым, невероятно радовал и окрылял ее. Каскады каменистых хребтов, округлых холмов, островерхих глыб, пологих склонов с зелеными лужайками и зарослями, спускались к морю, зачастую лишь угадываемому в глубине ущелья, а иногда, в ясную погоду едва различимому в голубой дымке. Далеко за спиной, уходя в клочковатый туман, торжественно возвышались снежные вершины, соединяя землю с небом. Здесь, как нигде больше не ощущалось так ясно единство божественного и земного. Огромный разнообразный мир с лесами, населенными птицами и зверюшками, долинами, возделанными человеком, крохотные игрушечные домики селений - весь мир, такой трогательно-невинный лежал в огромных, бережных ладонях небесной синевы, баюкающей и оберегающей его. Казалось, что все это великое и малое - камни, облака, кусты, травинки в росе, рассекающие воздух ласточки, да и ты сам - дитя всемогущего и любящего Отца. До головокружения впитывая жадным взглядом окружающее великолепие, Виктория жаждала полета, предвкушая его с такой осязаемой реальностью, что не будь массивной деревянной балюстрады, шаг за край веранды сделался бы сам собой.
Что-то подобное испытывал в этих местах и Динстлер. Гуляя с Викторией по окрестностям, он становился совсем другим - любопытным и внимательным ребенком, правда, довольно серьезным и немногословным. Иногда они вдруг много болтали, а бывало - так и возвращались, не перекинувшись и парой слов.
Сказочная, безлюдная местность, величие и нежность просыпающейся природы настраивали чувства Йохима на самый возвышенный лад. Он, давно уже не замечавший ничего вокруг, живущий в сложных построениях умственной архитектуры любимого дела, умилялся набухающим почкам, озабоченной суете пробуждающегося муравейника. Присутствие Виктории, называемой Анной, а на самом деле, являющейся, конечно же, отражением Алисы, порой доводило Йохима до состояния счастливого умопомешательства. Как радостный блаженный, играющий на паперти в детскую свистульку, он чуть не засмеялся сквозь навернувшуюся слезу, увидев на ладони девушки сонную, невесть откуда свалившуюся "Божью коровку". Ему, ожесточившемуся, окаменевшему, взвалившему на себя груз ответственности за несовершенство мира, вдруг показалось, что Прекрасное - вечно, как вечны любовь и добро. Что он не пренебрегал в своих дерзновенных поисках красоты законами людскими и божественными, а лишь исполнял высшее веление, вдохновленный неведомым ему, но, несомненно, великим Смыслом... В такие мгновения в душу Пигмалиона опускался покой и теплело холодное сердце.
- Вот видите, дядя Йохим, все же я не зря спасала вашу жизнь - не так уж она, оказывается, и мрачна, - сказала как-то Виктория, заметив отблеск улыбки на скорбно сомкнутых губах Динстлера. Она имела ввиду неоднократно уже пересказанную историю покупки у толстяка на бензоколонке целебного лекарства, вернувшего Динстлера к жизни.
- Мне хорошо оттого, что в этом мире существует, дышит, подбрасывает в воздух глупых букашек мое лучшее творение. Он-то знает, этот мудрый, старый мир, какой подарок получил в твоем лице, девочка. Вот смотри кругом пасмурно, а на дорожке перед тобой солнечный луч. Он пробился сквозь облака, чтобы обласкать твое лицо, золотистые волосы, зажечь радость в твоих глазах. Йохим так и не сказал Виктории, что заполученное ею тогда лекарство оказалось всего лишь безобидным витамином: ему так хотелось быть спасенным ею.
