Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира
— Почему ты плачешь? Ты знаешь этого господина?
Я решилась было все открыть Харани, но тут же отказалась от этой мысли. А вдруг она не поверит и поднимет крик на весь дом? Надо поговорить с Шубхашини. Без нее мне никак не обойтись. Она мой ум, моя защитница! Я расскажу ей все и попрошу совета.
— Да, я знаю его, очень хорошо знаю, — ответила я Харани. — Но если я все открою тебе, ты все равно не поверишь, так уж лучше я буду молчать. Пойми только — ничего дурного я не замышляю. — Мои последние слова заставили меня призадуматься.
Я не видела в своем поведении ничего предосудительного, но зачем впутывать ее в эту историю? Неизвестно, чем все это обернется для Харани. И я вспомнила песню, которую пели две маленькие девочки. Однако я тут же успокоила себя лживыми доводами. Кто, скажите, попав в беду, не прибегает к ним?
И я повторила:
— Ничего дурного я не замышляю. Слышишь?
— Тебе надо с ним встретиться? — спросила служанка.
— Да.
— Когда?
— Ночью, когда все будут спать.
— Наедине?
— Да.
— Нет, не стану тебе помогать!
— А если молодая госпожа прикажет?
— С ума ты сошла! Она женщина благородная, настоящая Лакшми[23], и нипочем не станет тебе помогать в таком деле!
— Ну а если она не запретит, ты согласишься?
— Я не посмею ослушаться ее приказа!
— Если она не запретит! — подчеркнула я.
— Ладно, только денег твоих я не возьму. Забери их обратно.
— Хорошо, — согласилась я и добавила: — Тогда я скоро вернусь.
Я вытерла слезы и отправилась искать Шубхашини. Она сидела одна в комнате, и, когда увидела меня, ее прелестное лицо засияло от радости и стало походить на распустившийся лотос на утренней заре или на гардению в сумерках. Всякий раз, когда лицо молодой женщины озаряла радость, она напоминала то цветок шефали на заре, то поток, искрящийся в лучах луны.
— Узнала? — смеясь, шепнула она мне на ухо.
Я упала с небес на землю.
— Как? Разве тебе все известно?
— Думаешь, твой золотой месяц сам выплыл на небосвод? — Шубхашини лукаво скосила на меня глаза и покачала головой. — Мы расставили на небесах ловушку и поймали его.
— Кто «мы»? Ты и Ро-бабу?
— Ну конечно! Помнишь, ты сказала, как зовут твоего мужа и свекра, и назвала их деревню? Вот тогда Ро-бабу и догадался, кто они. Он ведет какое-то дело твоего У-бабу, и под этим предлогом вызвал его в Калькутту. А затем пригласил к нам в дом.
— А потом подтолкнул руку старухи, и она рассыпала горох?
— Да, это был наш заговор.
— Почему же вы меня не посвятили в него?
— А зачем? Ведь неизвестно еще, примет ли тебя муж в свой дом после всего, что с тобой случилось. Ро-бабу считает, что теперь ты должна действовать сама.
— Что ж, испытаю судьбу, — сказала я. — Отвернется он от меня — утоплюсь. Но прежде всего я должна повидаться с ним.
— Где и когда?
— Вы для меня столько сделали, помогите мне в последний раз. Идти к нему в дом — пустая затея, никто меня туда не пустит. Придется встретиться с ним у вас.
— Когда?
— Ночью, когда все будут спать.
— Любовное свидание?
— Другого выхода нет. Разве это грех — ведь он мой муж!
— Нет, нет, — поспешно сказала Шубхашини. — Никакого греха в этом нет. Только нужно задержать его. Он остановился по соседству с нами. Что же нам делать? Посоветуюсь с Ро-бабу.
И Шубхашини послала за мужем. Потом она передала мне весь свой разговор с ним.
— Единственное, что может сделать Ро-бабу, — сказала Шубхашини, — это пригласить твоего мужа зайти к нам вечером, просмотреть интересующие его бумаги. Они поработают, потом Ро-бабу пригласит его ужинать. А дальше поступай как знаешь. Может быть, предложить ему переночевать у нас?
— Нет, это, пожалуй, лишнее. Ладно, остальное я сама устрою. Он выполнит мое желание. Я бросила на него взгляд из-под покрывала, и он ответил на него. Так что добродетелью он, видимо, не отличается. Но как мне вызвать его на свидание? Напишу записку. Только кто ее передаст?
— Слуга! — предложила Шубхашини.
— Лучше я останусь без мужа во всех своих рождениях, чем обращусь к мужчине с подобной просьбой!
— Ты права. Тогда служанку?
— Не каждой можно довериться! Еще поднимет шум, и все откроется.
— Харани можно!
— Я говорила с ней. Она отказалась помочь мне, и без твоего приказа не пойдет. Но вправе ли я требовать этого от тебя? Уж если гибнуть, то одной!
И снова на глаза мои набежали слезы.
— Что сказала Харани?
— Она пойдет, если ты не запретишь ей.
После некоторого раздумья Шубхашини сказала:
— Вели ей зайти ко мне вечером.
Глава тринадцатая
МНЕ ПРИХОДИТСЯ ДЕРЖАТЬ ЭКЗАМЕН
Вечером, когда мой муж, захватив папку с деловыми бумагами, пришел к Ромону-бабу, я снова стала умолять Харани помочь мне.
— Если молодая госпожа не запретит, я выполню твою просьбу. Только я должна знать, что в этом и в самом деле нет ничего плохого.
— Пусть будет по-твоему, только поторопись, а то я совсем измучилась от ожидания.
Харани, смеясь, побежала к Шубхашини, а я стала ждать ее возвращения. Наконец служанка с хохотом прибежала обратно. Волосы ее были растрепаны, одежда в беспорядке.
— В чем дело? Чего ты смеешься? — спросила я.
— Разве можно, диди, посылать к нашей молодой госпоже человека? Я там едва богу душу не отдала!
— Почему?
— Комната молодой госпожи ведь еще не прибиралась. Ну, я взяла метлу и пошла убирать. Вхожу и вижу: рядом с молодой госпожой лежит метла. «Что же, мне обратно идти?» — спрашиваю ее. А госпожа схватила метлу да как начнет меня дубасить. Хорошо, что я бегаю проворно, только этим и спаслась. А то бы она всю душу из меня выколотила. По спине она все же здорово меня огрела. Посмотри, есть там синяк?
И Харани, заливаясь смехом, показала мне свою спину. Но синяков на ней я не обнаружила.
— Говори, что надо делать, — сказала Харани.
— Ты согласна, хотя тебя и побили?
— Идти-то ведь мне никто не запрещал. А я сказала, что выполню твою просьбу, если молодая госпожа не запретит.
— За что же она била тебя метлой?
— Да ты понимаешь, золотце мое, молодая госпожа колотила меня, а сама улыбалась. Говори же скорей, что надо делать.
Тогда я написала на листке бумаги:
«Отдаю вам сердце свое и жизнь. Согласны ли вы принять этот дар? Если да, то оставайтесь сегодня ночевать в нашем доме и не запирайте двери вашей спальни.
Кухарка, которая прислуживала вам».
Перечитав записку, я готова была провалиться сквозь землю от стыда. И все же не видела иного выхода! Сам всевышний уготовил мне такую участь! Ручаюсь, что ни одной благородной женщине на свете не приходилось еще попадать в столь затруднительное положение.
Сложив записку, я вручила ее Харани со словами: — Не сразу отдавай ее, повремени немного.
Я еще раньше сказала Шубхашини, что должна повидаться с ее мужем. Мне хотелось сказать ему несколько слов на прощание, — мало ли что могло случиться.
Когда Ромон-бабу пришел, я отослала Харани.
Вскоре служанка вернулась с ответом. На уголке моей записки я прочла всего одно слово: «Согласен».
— Раз уж ты взялась за дело, не останавливайся на полпути, — сказала я служанке. — В полночь проведешь меня к нему в спальню.
— А это не грех? — встревожилась Харани.
— Нет, — ответила я, — этот человек был моим супругом в другом рождении.
— В другом или в этом? Я что-то не поняла.
— Молчи, — улыбнулась я.
— Если в этом, выкладывай тогда пятьсот рупий. За меньшую плату я не согласна сносить побои, — рассмеялась Харани.
После этого я пошла к Шубхашини и обо всем ей рассказала. А она, в свою очередь, отправилась к свекрови.
— Кумудини заболела, — заявила Шубхашини, — и не может сегодня готовить. Пусть этим займется мать Шоны.
Мать Шоны стала хлопотать на кухне, а Шубхашини увела меня к себе в комнату и заперла дверь.
— Зачем ты это сделала? — удивилась я.
— Надо тебя принарядить!
Шубхашини сама умыла мне лицо, смазала ароматным маслом волосы и старательно причесала их.
— Такая прическа стоит тысячу рупий. Когда разбогатеешь, пришлешь их мне, — пошутила Шубхашини.
Затем она достала очень красивое, нарядное сари — о такой одежде могла мечтать любая женщина — и, несмотря на мои протесты, обрядила меня в него. Опасаясь, как бы этот великолепный наряд не разорвался, если я буду противиться, а она — чрезмерно усердствовать, я больше не возражала.
Но когда Шубхашини принесла мне свои украшения, я решительно воспротивилась.
— Ничего не надену, — твердо сказала я.
Шубхашини долго спорила, но в конце концов ей пришлось уступить. Тогда она сказала:
