Николай Семченко - Что движет солнце и светила
- Ну так как? Может, пленочку твоей Тамаре послать? У меня и адресочек есть. Пусть девочка послушает...
- Замечательная мысль! - откликнулся Роман. - Ее бабка таких, как Надя, величает навалихами: сами, мол, на парней наваливаются, а потом еще и права качают. Тамара, думаю, будет в восторге!
Он чувствовал, как по позвоночнику скользнул цепкими лапками холодок и остро, зло въелся в кожу под лопатками. Наверное, Ведро что-то напугало в выражении лица Романа, потому что он засуетился, схватил стакан с водой:
- Что ты, что ты? Это шутка, придурочный! Что с тобой?
- Будь здоров, - сказал Роман и, взявшись за дверную ручку, почувствовал, что ноги не слушаются его. Однажды у него это уже было. На школьных соревнованиях. Он был отличным бегуном. И Юрка Королёв, который во что бы то ни стало хотел победить на стометровке, перед самым стартом стукнул его ниже колена. Нога онемела, сделалась будто ватной. Он мог бы и не выходить на старт, пожаловаться физруку, тем более, что другие ребята видели Юркину подлость. Но Роман был упрям и наивно-благороден. На старте он действительно задержался и первые десять метров бежал, как ему показалось, будто в замедленной съемке - неловко, медлительно, а потом что-то случилось: легкая, пружинистая сила стремительно толкнула вперед, и он сумел-таки первым коснуться финишной ленточки...
И на этот раз после трех-четырех шагов, которые дались ему с трудом, Роман почувствовал, как его наполняет прежняя легкость и уверенность. Ведро что-то бормотал за спиной, извинялся и винил во всем Надьку, но Роман даже не обернулся...
***
Летнюю практику он проходил в Дальнереченске. Всего их было четверо: трое парней и Надя.
После истории с магнитофоном она для Романа как бы перестала существовать. Конечно, он видел: вот она идет по коридору - невинный взгляд, кроткое личико ангелочка, золотистые кудряшки. Но он смотрел сквозь нее, это очень просто: надо представить, что перед тобой пустое место. Несколько раз она пыталась с ним объясниться, и даже однажды, отчаявшись, взяла его за локоть, но он выдернул его и с недоумением стряхнул с рукава несуществующую соринку.
В Дальнереченске не замечать Надю стало труднее. Все четверо работали, что называется, в одной упряжке, и от ее расчетов кое- что зависело в тех чертежах, которые делал Роман. А расчеты были неточны и небрежны. Зато сама Надя преобразилась: летние, свободные наряды открывали прелесть ее фигуры, а косметика, самый минимум, чуть-чуть,- странно преображала наивность ангелочка в чувственность, и цену себе она знала: ходила так, будто несла хрустальную вазу, наполненную шампанским, и расплескать его не имела права.
Ирина Николаевна, заведующая отделом, где стажировались студенты, заметила, что Роман с Надей немногословен и сторонится ее. А Надя, как на грех, а может, специально лепила такие ошибки, что ему, бедолаге, приходилось не только свою, но и ее работу делать. Иногда он взрывался:
- Вы на каком курсе учитесь? Это же и шестиклассник правильно сосчитает!
- Извини, у меня голова болела...
- На пляже, что ли, перегрелись?
- Извини, я не загораю. Предпочитаю ночные купанья в озерах...
Он говорил ей "вы", она - "ты"; оба старались держать дистанцию. Ирина Николаевна однажды не выдержала:
- Рома, а тебе не кажется, что Надежда старается привлечь твое внимание к себе?
- А вам, извините, какое дело?
- Да мне-то никакого. Только ведь и ты, кажется, к ней неравнодушен. Она красивая, симпатичная, будто из французских фильмов. Я зову ее Надюстиной... Тут и Надя вошла, живо блеснула глазами:
- Вы обо мне, кажется, говорили? Что-то я опять не так сделала?
- Зовите ее как хотите, - сказал Роман, не обращая на Надю никакого внимания. - Для меня она существует лишь в силу, так сказать, производственной необходимости.
- Ну ты и зануда! Да она такая девчонка... Да ты посмотри: картинка!
- Вот и смотрите, если нравится. А я лучше в музей схожу. Там картинки что надо!
- Нет, Надюстина, ты погляди на этого бесчувственного чурбана, - игриво возмутилась Ирина Николаевна. - Видать, он парень деловой: ушел он в дело с головой. Ничего и никого не видит!
Надя смущенно передернула плечиками:
- Ой, Ириночка Николаевна, да ну его, буку. Он и не интересуется ничем, кроме учебы...
- Матрена усатый! - воскликнула Ирина Николаевна. - Единственное, чему стоит прилежно учиться, - это искусству человеческого общения...
Она произнесла это высокопарно и как бы шутя - обычный ее стиль, когда хотела казаться свойской и еще не совсем старой.
Закурив от избытка переполнявших ее чувств, Ирина Николаевна принялась говорить и жестикулировать сигаретой, и Роман следил не столько за развитием мысли, сколько за причудливо свивавшимися кольцами голубого дыма, от которых пахло мятой и чем-то томительно горьковатым - так пахла за окном полынь, припорошенная седой пылью.
Эта придорожная пыль облепила старые, с рыжинкой в листве тополя, георгины и астры на заросшей мокрецом клумбе. Скопившись в полувысохшей чаше гипсового фонтана, она держалась на поверхности рыхлой серой промокашкой.
- Матрена усатый, - повторила Ирина Николаевна свое любимое ругательство. - Смотри, я тебе в характеристике так и напишу: "Не проявил своих душевных качеств..."
- А все-таки почему - Матрена, да еще - усатый? - разозлился Роман.
Ирина Николаевна рассмеялась, игриво покачала головой, бросила быструю искру взгляда исподлобья и восторженно шепнула:
- Какой простой!
А Матренами она именовала всех, независимо от возраста и пола, - всех, кто, по ее мнению, очень многого не понимал в жизни - наивнее ребенка, не мудрее старой обезьяны, одно слово: Матрена. Матрена на городском базаре, где всякий может ее облапошить. А что касается усов, то Роман начал их отпускать - над верхней губой уже топорщилась короткая щетинка.
- Пойди и погляди в зеркало, -ласково улыбнулась Ирина Николаевна. Если зрение слабовато, то могу очки одолжить.
Ну и змея!
***
Звезды расплывались в волнах как желток яйца, нечаянно задетый вилкой, и дрожали, касаясь щеки, аккуратные, шершавые листья кувшинок, а к ногам цеплялись мохнатые жгутики водорослей. Отбрыкиваясь от них. Роман переворачивался на спину, мощными толчками ног отбрасывал себя подальше от берега и, распластавшись на поверхности темной воды, затихал, вглядываясь в мерцание далеких холодных звезд.
У берега, дурачась, шумно плескались его сокурсники, и Надя тоже смеялась, шутливо взвизгивала, подражая исполнительницам народных частушек, зачерпывала ладонями воду и поливала Лешку Фокина - он, увалень, пытался ее схватить, но это ему не удавалось: Надя, казалось, порхала, как легкокрылая бабочка, и дразнила, и заманивала Лешу за собой все дальше и дальше от берега. Он не умел плавать и вспомнил об этом с запозданием, когда, по-собачьи подгребая под собой, оказался на пугающе холодной глубине.
- Ну, погоди, обманщица! - взревел Лешка дурашливым голосом и, пытаясь выбраться к берегу, поднял вокруг себя бурлящий столб воды, брызг и пены.
А Надя, удрав от него, тихонько, почти бесшумно, как русалка, оказалась рядом с Романом. И тоже перевернулась на спину, раскинула руки по сторонам, и правая ее ладонь нечаянно, а может, и намеренно, коснулась плеча Романа. Легкое, обжигающее прикосновение заставило его вздрогнуть.
- Ты по-прежнему сердишься на меня?
Он ничего не ответил. Где-то неподалеку по-бычьи громко завопила выпь.
- Пойми: это было от скуки. Ну дура я, дура! Думала, что всего-навсего шутка, не более...
Он глядел на звезды и лениво думал о том, что его жадное, необузданное воображение, слава Богу, пока что вполне ладит с тем, что принято называть целомудрием. Впрочем, он был бы не против оказаться с Надей еще раз наедине, и уже навряд ли они бы разговоры разговаривали.
Он медленно повернул голову и встретился глазами с Надей. Она смущенно прикрыла ресницы.
- Хорошо , - сказал Роман. - Давай прокрутим всю ситуацию сначала...
- В виде эксперимента, что ли? - так же по-деловому уточнила Надя.
- Как получится. В общем, я в комнате сегодня один.
- Знаю, - шепнула она и вдруг, приблизившись, резко, жадно и сочно поцеловала его в губы. Горячая рука заскользила по его груди, животу, бедрам. Эти ее блуждания, поцелуи, которые могли увидеть другие ребята, показались Роману слишком рискованным и пылким предисловием к тому, что он ей предложил.
Он попытался освободиться от ее объятий, но она оказалась упрямой и, не говоря ни слова, подталкивала его к зарослям камыша. Тогда он отчаянно шепнул, что не деревянный и нельзя вот так трогать, но она, осмелев, вызвала его новые беспокойства, и он уже не знал, как скрыть свое желание, и в то же время опасался показаться неопытным.
Коснувшись ногами мягкого песка, Роман, нестерпимо волнуясь, почувствовал, как Надя помогает ему, и заторопился, так резко и внезапно, что она вскрикнула, и он закрыл ей рот ладонью, пробормотав: "Ну, не надо так громко... Тише, услышат!"
