Лесли Пирс - Секреты

Еще она задавала множество вопросов об Адель, особенно о ее пребывании в «Пихтах», о том, как она осваивалась в коттедже и когда познакомилась с Майклом Бэйли. По мнению Хонор, она считала, что если составит все кусочки из жизни своей дочери в то время, когда ее не было рядом, то каким-то образом добьется прощения Адель.

— Наконец-то я разобралась с курицей, — сказала вдруг Роуз с порога в судомойню, отчего Хонор вздрогнула.

— Отлично, — сказала Хонор, борясь с искушением добавить: «давно пора» или «ты все перья положила в мешок?».

— Да, мама, — устало произнесла Роуз, будто предвидела дальнейшие вопросы. — И пол подмела, если хочешь знать. Выпьем по чашечке чая?

— Я сама могу сделать чай, — сказала Хонор, двумя руками поднимая ногу в гипсе и ставя ее на пол. — Пора мне уже немного поупражняться. Ты иди садись, уже наработалась за день.

Роуз сняла с себя передник и вошла в гостиную. Хонор вылезла из кресла и стала на здоровую ногу, потянувшись к костылю, чтобы опереться на него.

— По-моему, к тому времени, когда снимут гипс, мышцы просто разучатся работать, — сказала она, передвигаясь к печке, чтобы поставить чайник. — Очень надеюсь, что мне не придется хромать до конца жизни.

— Хромать лучше, чем прыгать на одной ноге, — сказала Роуз, садясь.

Это замечание заставило Хонор вспомнить о Фрэнке. Он всегда говорил в том же духе. Она повернулась к дочери и увидела то же задумчивое выражение, какое часто бывало у Фрэнка.

— Что-то не так, Роуз? — спросила она, открывая буфет, где хранилась чайная посуда.

— Ничего такого, — сказала Роуз. — Я думала об Адель, когда ощипывала курицу. Не могу представить, как она выдерживает и день за днем смотрит на кровь и вывороченные кишки. Одно дело работать медсестрой в мирное время, но сейчас… В ее возрасте она должна ходить на танцы и веселиться.

— Война не будет длиться вечно, — сказала Хонор, зацепив две чашки одним пальцем и ставя их на стол. — Когда она кончится, будет время и для танцев. В ее возрасте у нас уже были дети.

— М-м-да, — пробормотала Роуз. — Я тогда была беременна Памелой.

Хонор не решилась повернуться и посмотреть на дочь, потому что она впервые упомянула о Памеле с тех пор, как приехала сюда.

— Что ты чувствовала, когда забеременела во второй раз? — осторожно спросила она.

— Сначала я была в ужасе, — ответила Роуз тихо. — Но Джим был так доволен, и я была вроде как рада, что сделала его счастливым. Я хотела быть как другие женщины, знаешь, такие веселые и улыбчивые, и души не чают в младенцах. Это вполне нормально, правда?

— Я не знаю, — сказала Хонор. — Не могу сказать, что я была такой. У меня никогда не было желания приласкать чужого малыша.

— Правда? — У Роуз был удивленный голос. — Мне всегда казалось, что ты хотела много детей.

Хонор хмыкнула.

— Вот уж точно нет. Ты мне очень нравилась, но я каждый месяц с облегчением констатировала, что не залетела снова.

— Боже мой! — воскликнула Роуз. — Жаль, что я не знала.

— А какая разница?

— Ну, может быть, я бы не чувствовала себя такой ненормальной, что не хотела детей.

Вода закипела, и Хонор заварила чай. Отставив его на край печки, она снова села.

— У тебя появилась Адель при других обстоятельствах, — сказала она. — Ты была обеспокоена, испугана, и я думаю, любая женщина в таких обстоятельствах не считала бы появление ребенка радостью.

— Я никогда не думала ни о ком, кроме себя самой, — призналась Роуз. — Я винила ее за то, что мое тело стало безобразным, за боль и за то, что она мешала мне спать. Другие матери не делают этого.

— Может быть, и делают, но не признаются в этом, — сказала Хонор. — Мой свекор нанял мне няню-горничную. Если бы не ее помощь, я вполне могла бы найти много поводов для недовольства.

— Но ты полюбила меня, правда? — спросила Роуз.

Хонор нахмурилась.

— Я полюбила тебя с той минуты, когда тебя положили мне в руки, — сказала она. — Но ты ведь и сама это знаешь?

Ответа не последовало, и Хонор обернулась посмотреть на дочь. Роуз с озабоченным видом теребила пуговицы на кофте.

— Ты ведь не думаешь иначе? — спросила Хонор.

— Дети не думают о таких вещах, — сказала Роуз. — Они просто принимают все. Но когда папа ушел на войну, я чувствовала, что у тебя для меня не было времени.

— Не было времени для тебя? — недоверчиво переспросила Хонор.

— Ну, ты всегда закрывалась в своей комнате, ходила сама гулять. Это было ужасно, ты словно не замечала меня, — выпалила Роуз.

— Я была расстроена Я ужасно скучала по нему и боялась, что его убьют, — сказала Хонор, но ее вдруг кольнуло чувство вины, потому что она помнила, как старалась уединяться. Она даже иногда обижалась на Роуз, что той все время что-то было от нее нужно.

— Я тоже так себя чувствовала, — сказала Роуз. — Но ты, похоже, не замечала этого.

— Тогда прости меня. Я думаю, что слишком ушла в себя тогда, — печально сказала Хонор.

— Мне было только тринадцать лет, мама. — Голос Роуз поднялся на тон выше. — Я чувствовала себя так, словно потеряла обоих родителей. Ты редко говорила со мной, никогда не интересовалась, как у меня дела в школе, есть ли у меня друзья — ничего. Наверное, неудивительно, что я не могла полюбить Адель?

— Ну ладно, — резко сказала Хонор, вдруг испугавшись, что Роуз пытается манипулировать ею. — Возможно, у меня был нехороший период, но я не забросила тебя и не причиняла тебе вреда.

— Давай оставим эту тему, — согласилась Роуз, махнув головой. — Не хочу ворошить прошлое.

Хонор взглянула на дочь, увидела, что она смотрит себе под ноги, и вспомнила, как часто Роуз вела себя точно так же, когда была ребенком. Она поднимала разговор о какой-то своей обиде, потом вдруг замолкала, словно была не в состоянии или боялась продолжать. Это всегда раздражало Хонор и сейчас возымело такой же эффект.

— Ради бога, давай выкладывай и покончим с этим! — воскликнула Хонор. — Если ты думаешь, что я причинила тебе вред, скажи об этом.

— Ты не совсем причинила мне вред, хотя и была несправедливой, — тихо сказала Роуз. — Но мне больно не от того, что было в прошлом, больно от того, какой ты представила меня Адель.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Хонор. — Я тебя ей никак не «представляла». Все ее представление о тебе основано на твоих собственных действиях.

— Ты ей когда-нибудь рассказывала, что с четырнадцати лет я работала как лошадь в этом отеле и отдавала тебе заработанное до последнего пенни? — спросила Роуз. — Ты ей рассказала, что зимой я уходила прежде, чем начинало светать, и возвращалась домой через четырнадцать часов в дождь и в снег?

— Я рассказывала ей, что ты работала в отеле, — возмущенно сказала Хонор.

— Ручаюсь, она подумала, что я работала официанткой каких-нибудь пару часов, — горько сказала Роуз. — Я разжигала огонь, выливала из горшков, чистила серебро и натирала полы. Я растирала руки в кровь, и у меня болело все тело задолго до того, как я добиралась до положения официантки, надев форму и обслуживая стариков и старух в ресторане, которые обращались со мной как с грязью. А после этого я мыла посуду. И только когда все было убрано, могла уходить домой.

— Я не понимаю, к чему ты ведешь? — строго сказала Хонор. — В чем суть?

— Суть в том, что Адель считает, что ты была идеальной матерью, а я такая плохая, потому что сбежала из дому и оставила вас, — категорично сказала Роуз. — Ей никогда не говорили, что подтолкнуло меня к этому.

— Я и сама не знаю, что тебя подтолкнуло, — вздохнула Хонор. — Может, ты мне скажешь?

— Я содержала всю семью в четырнадцать лет. Когда я возвращалась домой, такая уставшая, что едва волочила ноги, ты всегда жаловалась, как тебе одиноко, — резко ответила Роуз. — Потом наконец папа вернулся домой, и он был для меня пугающе чужим человеком. Ты нянчилась с ним, но ни разу не поблагодарила меня за то, что я зарабатываю деньги на его лекарства и дополнительную еду. Ты даже ничего никогда мне не объясняла.

Хонор почувствовала, как словно поднялся занавес над той частью ее жизни, на которую она решила не оглядываться.

— Я не думала об этом, — сказала она нерешительно.

— Нет, не думала, — с горечью продолжала Роуз. — Единственным днем, когда у меня была возможность не вскакивать с утра, было воскресенье, и однажды в воскресенье утром ты разбудила меня на рассвете, чтобы я пошла собрать хвороста для печки, несмотря на то что я пришла домой с работы в начале третьего. Отец крепко спал, и ты сама могла пойти за хворостом, но нет, ты вытащила меня из постели. Ты Адель об этом рассказывала?

— Это были тяжелые времена для всех, — сказала Хонор вызывающе.

— Да, тяжелые, — согласилась Роуз. — И ты помешалась на отце и, вероятно, плохо спала. Но ты обращалась со мной как с прислугой. У меня было такое чувство, что ты меня используешь.