Габи Шёнтан - Мадам Казанова
Лицо Джеймса стало белым, даже его веснушки потеряли свой обычный цвет.
— Если все это правда, мы должны уехать отсюда, — выдохнул он.
— Нет, мы останемся. — Я села, чтобы продемонстрировать свою решимость. — Мы останемся в Париже.
— Ты говоришь так, словно очень рада его возвращению, — заметил Джеймс.
— Нет, просто мне надоело бегать от Наполеона, — сказала я упрямо. — Я не собираюсь прекращать борьбу с ним. И я не хочу быть эмигранткой, наблюдающей за событиями издалека, если я могу быть здесь, в гуще этих событий. Ты переедешь сюда, ко мне, в качестве месье Риго, а я опять буду Феличиной Казанова. На нашей стороне Фуше и дипломатические курьеры. Этот дом будет нашим тайным штабом борьбы против Наполеона. Когда он войдет в Париж, у него будет слишком много других забот, чтобы думать о поисках Феличины Казанова.
У Наполеона действительно нашлись другие заботы. 19 марта король Людовик XVIII в панике бежал из дворца Тюильри. При этом он так торопился, что забыл в ящике своего письменного стола все секретные доклады Талейрана и копии всех договоров, подписанных на Венском конгрессе. Никто из придворных и не подумал оказывать сопротивление. Секретари и князья, вельможи и подхалимы — все в панике бежали, и в течение одной ночи в королевском дворце не было ни души. Вскоре, однако, на окнах исчезли занавески с белыми лилиями Бурбонов и на их месте снова появились плотные шторы с пчелами Наполеона на красном императорском и зеленом корсиканском фоне. 20 марта, когда Наполеон входил в Париж, часть его жителей ликовала, тогда как целые кварталы города хранили молчание и окна их домов оставались неосвещенными. В эту ночь в Тюильри горели все огни, но, как мы потом узнали, Наполеон в полном одиночестве бродил по многочисленным залам и комнатам дворца. К бывшему императору примкнули лишь несколько его прежних доверенных лиц, несколько генералов и несколько членов семьи Бонапарт, которые быстро сообразили, что с возвращением Наполеона у них снова появилась перспектива.
В отличие от затихшего Тюильри в моем доме возле площади Парк-Монсо жизнь била ключом. Джеймс Уилберфорт, вновь выступавший ныне под именем месье Риго, организовал нашу подпольную деятельность с тщательностью профессионала и невозмутимостью истинного британца. Сюда к нам приходили множество людей, переодетых в торговцев или рабочих, простых горожан или нищих. Они приносили новости и уносили различные сообщения: С каждой неделей Джеймс становился все смелее. Дома его не было часами, а иногда и по полдня. Он ходил по улицам, слушал разговоры и наблюдал за происходящим, задавал вопросы и отвечал на них. Когда Джеймс приходил наконец домой, он о многом мог рассказать. Например, о том, что Наполеон по-прежнему бродит по пустому Тюильри. Он уже разослал повсюду своих курьеров со всевозможными предложениями, условиями, уступками, однако ни одно из союзных государств не удостоило его пока ни единой строчкой в ответ. С необычайно редким для них единодушием союзники объявили: «Бонапарт нарушил соглашение и тем самым уничтожил единственную остававшуюся правовую основу своего существования. Он поставил себя вне всяких законов и должен быть подвергнут наказанию как враг и нарушитель всеобщего мира».
Карло, единственный теперь корсиканец, к которому прислушивались, заявил в Вене: «Беглый Бонапарт будет пойман и немедленно повешен на ближайшем дереве…»
А в это время Наполеон с нетерпением ожидал из Вены ответа на свои личные послания, которыми он засыпал Марию-Луизу, настойчиво приглашая ее с сыном в Париж. Однако бывшая императрица отказывалась ехать к своему супругу, а маленький король Рима уже приступил к изучению немецкого языка, что должно было помочь ему забыть французский.
Наполеон находился в одиночестве во дворце Тюильри, а я была прикована к своему дому — и Фуше, и Джеймс настаивали на том, что для меня слишком опасно появляться на улице.
— Ты слишком хорошо известна, дорогая, — сказал Джеймс с мстительной, как мне показалось, улыбкой. — Тебя здесь чересчур любят и чересчур ненавидят. К тому же ты излишне привлекательна.
— Сколько же мне еще сидеть в четырех стенах, словно заключенной? — возмутилась я.
— Уже недолго, обещаю тебе. — Глаза Джеймса блеснули. — Армии союзников выступили против Бонапарта безо всякого объявления войны. Всего в них насчитывается восемьсот тысяч солдат. У Бонапарта едва наберется сто тысяч. Он издал военную директиву: «Пришло время, когда каждый смелый француз должен победить или умереть». Но смелые французы не верят в то, что могут победить, а трусы не хотят умирать. От неистового восторга не осталось и следа, теперь всех охватил безграничный ужас. Эту войну Бонапарт проиграл прежде, чем она началась.
12 июня возглавляемые Наполеоном войска встретили армии союзников и в первых двух столкновениях одержали победу. А через несколько дней произошла битва при Ватерлоо. Это было не просто поражение, это было полное уничтожение — через каких-то несколько часов французская армия перестала существовать. И на этот раз Наполеон не выиграл сражения, но и не был убит, он бежал без оглядки с поля боя, бросив и убитых, и живых солдат своей армии. Он добрался до Парижа 21 июня и укрылся в Елисейском дворце. Это была уже третья огромная армия, потерянная им за три года, а он опять принялся говорить о продолжении войны и отдал приказ о создании народного ополчения. И тут на сцену выступил Фуше. В принципе, он готов был бы оставаться на посту шефа полиции и при Наполеоне, однако постоянный контакт с Джеймсом и представителями других союзников ко многому его обязывал. Вот почему Фуше воздействовал на членов Конституционного собрания, назначенных Наполеоном, с тем чтобы они заставили его отречься от престола во второй раз. На то, чтобы принять решение о полном и окончательном отречении, Фуше дал «своему императору» всего лишь один час. В случае, если Наполеон начнет раздумывать, шеф полиции пригрозил ему «унизительным свержением с трона». В течение этого часа Наполеону пришлось пережить страшные мучения, но в конце концов он подписал документ о своем отречении от престола в пользу малолетнего короля Рима. Но кому сейчас было дело до безобидного маленького мальчика, игравшего в парке Шенбруннского дворца в Вене?
Я сидела на скамейке под березой в маленьком саду позади дома. Хотя я уже давно никуда не выходила, свобода потеряла для меня свою привлекательность. Улицы Парижа опустели, а в окнах домов по вечерам не было света. В городе начали ощущаться перебои с продуктами. Все жили в страхе перед приближающимися прусскими, российскими, британскими и австрийскими войсками.
Я попросила Фуше навестить меня, и он не замедлил явиться, одетый в безупречный темно-фиолетовый камзол. Золотое кольцо с печаткой у него на пальце сияло в лучах солнца. Не дожидаясь приглашения, он сел рядом со мной на скамейку.
— Миледи, ваш дом будет находиться под моей персональной защитой. Париж капитулирует — войска союзников войдут в открытый город. Бонапарт скрывается во дворце Мальмезон. Мне не очень хотелось бы видеть, как он окажется в руках победителей. Поэтому я дал ему понять, что не собираюсь мешать его отъезду. — Фуше вздохнул. — Но, к сожалению, император… — Он тут же поправился: — Бонапарт колеблется. Оптимизм сменяется у него нерешительностью и отчаянием. Если он и дальше будет раздумывать, дорогу на Рошфор перекроют. Там, в гавани, на якоре стоит фрегат, который доставит его в Америку, если… — Фуше разорвал пополам изящный березовый лист своими костистыми пальцами, — …если он не потеряет слишком много времени.
Шеф полиции довольно неудачно попытался изобразить извиняющуюся улыбку.
— Вот почему я буду вынужден поторопить его. Мне придется пригрозить ему арестом в том случае, если он без промедления не исчезнет из Парижа.
Когда этим вечером Джеймс вернулся домой, я встретила его в состоянии величайшего возбуждения.
— Сегодня здесь был Фуше. Он сообщил, что Наполеон находится сейчас в Мальмезоне, и дал понять, что тот собирается бежать в Рошфор. Мы могли бы перехватить его по дороге.
— Зачем устраивать такой спектакль, Феличина? — Джеймс зажег все свечи в гостиной, а затем позвонил дворецкому и попросил принести шампанского. — Еще никому и никогда Фуше не говорил всей правды. В лучшем случае — только половину правды. Вероятно, таким образом, он пытается обезопасить себя со всех сторон. Гавань Рошфора блокирована британскими военными кораблями еще со вчерашнего дня. Зачем гнаться за Бонапартом, если он сам направляется в ловушку? Ему не удастся сбежать в Америку. Он будет депортирован на остров Святой Елены.
— Остров Святой Елены? — удивилась я.
Джеймс осушил свой бокал одним глотком и пояснил:
— Унылый островок за мысом Доброй Надежды. Место, откуда нет дороги назад.
