Розалин Майлз - Греховная связь
Эмма не могла не поверить ему.
— Она тебя тоже любила, — проговорила она просто. — Ты был первым, о ком я от нее узнала, о ком мы говорили. Она назвала меня в честь твоей матери. А второе мое имя Лавиния. Эмма Лавиния Калдер — вот кто я. Ты этого никогда не знал.
— Назвала тебя в честь моей матери? — Роберт поднял брови от изумления. — Да откуда же она знала имя моей матери?
— Видела на могильном камне на церковном кладбище. Если бы я родилась мальчиком, то была бы Робертом Джорджем в честь тебя и твоего отца.
— Значит… значит, она меня простила?
— Ты был ее жизнью. Она всегда жила надеждой, что когда-нибудь увидит тебя снова.
— Но как… как она могла надеяться на это?
— Она считала, что ты знаешь, где она.
— Знаю, где она? Откуда я мог знать?
— Потому что знала Джоан. Джоан знала, почему мама решила ехать в Англию, хотя могла уехать в Америку или в любое другое место на земле.
— Но почему?
— Потому что ее мать была англичанкой.
— Как, эта… — Ему не хотелось называть ее „хористкой“, это как-то и на нее бросало тень. Но она и так почувствовала, что он хотел сказать.
— Да, танцовщица. Она ездила в турне по Австралии, там встретила Джима Калдера, и они поженились. Но бабушка была из Англии.
Ну конечно! Он вдруг как будто услышал эти странные неавстралийские интонации речи Алли, вспомнил, что та говорила ему о своей матери.
— Так она отправилась в Англию посмотреть, нельзя ли найти свою семью?
— Да. Она знала девичью фамилию матери и город, откуда она родом. Бабушка скончалась в Австралии за год до этого — она так и не вернулась на родину. Но мама надеялась, что остался кто-нибудь — из родственников.
— Ну и?
Эмма покачала головой.
— Нет, ничего не получилось. Кое-что она, конечно, разыскала. Бабушка была из приличной семьи, достаточно состоятельной. Ее родители и слышать не хотели, чтобы их единственная дочь пошла на сцену. Они не разрешили ей поступить в театральное училище. В результате она сбежала с каким-то проезжим театром — единственное, что ей оставалось.
Все было яснее ясного.
— И после этого, — задумчиво проговорил он, — найти что-нибудь получше она уже не могла.
— Нет. А они так никогда и не простили ее. Она один раз приезжала домой, чтобы попробовать наладить отношения. Но отец буквально впал в неистовство и даже разговаривать с ней не захотел. Они просто послали ее ко всём чертям. А вскоре после этого они умерли, один за другим. Ни сестер, ни братьев у бабушки не было. Но мама надеялась, что раз уж мы добрались до дома, то сможем как-то прожить.
Сердце его переполняло чувство сострадания. Ему было ясно, почему Алли поступила именно так. Это ближе всего к понятию дома — корней, своего места — то есть к тому, что она хотела бы обрести, оставаясь за пределами Австралии. А до тех пор, пока Джоан знала, где она, у нее были все основания жить там, потому что это была единственная возможность не утратить связи с ним.
— Так значит, Джоан знала, где вы?
— Да, она знала — и могла быть уверена, что мы там! Ведь Джоан обещала, что если мама не будет оттуда никуда соваться, то она пришлет тебя к нам. Мама никогда не теряла надежды свидеться с тобой. И я тоже. Мы часто говорили о том, как вот откроется дверь и на пороге появишься ты.
Он чуть не заплакал, представив, как они ждали, как страдали, как безнадежно мучились всю жизнь.
— В конце концов мама не выдержала. Она сказала, что, по-видимому, Джоан водит ее за нос и вовсе не собирается позволять драгоценному братцу повидать своего внебрачного ребенка и вообще возвращаться к этой неприятной истории. — В словах ее вновь почувствовалась вся накопленная горечь. Чему ж тут удивляться, если у нее такой ужасный взгляд на природу человеческую — и на мужчин прежде всего! — Тогда она и решилась нарушить обещание и попробовать разыскать тебя сама.
— Обещание? Какое обещание?
— Джоан взяла с нее обещание никогда в жизни не пытаться связаться с тобой. Джоан сказала, что мама единственный свидетель убийства и что, если она когда-нибудь вернется, тебя тут же будут судить и посадят за решетку.
Он почувствовал невыносимую боль, будто у него отдирали с кровью еще один слой кожи.
— Убийства?..
— Ее отца, Джима Калдера.
Вот, кажется, наконец то самое, вот оно перед его глазами, оно здесь.
— Ты убил его. Он хотел избить тебя, а ты его оттолкнул. И он свалился с обрыва.
Он слышал, как из его горла со свистом вырывается воздух.
— Я толкнул его с обрыва?..
— Она была единственным свидетелем. Она все видела. Но она и мысли не допускала, чтобы ты оказался за решеткой.
— Так Поль…
Боже праведный, не может того быть! Поль! Козел отпущения. За его грехи! Поль!
— Ты или он. Так сказала Джоан. Ты или он.
О да. Джоан.
Теперь ему все было ясно.
Отличная работа тонкая, что и говорить. В духе Джоан. Это сама мисс Мейтленд в лучшем виде. Ну, спасибо, Джоан.
— Но неужели Алли не пыталась как-то связаться со мной?
— Она хотела повидать тебя. Но еще больше хотела — так она сама говорила — чтоб ты увидел меня, свою плоть и кровь. Она хотела, чтобы у меня была возможность получить образование, как у дочери настоятеля — законно признанной. Она надеялась, что мне удастся поступить в колледж, ей так этого хотелось. Ты помнишь — мы как-то говорили об этом в кафе, я тогда и повела себя, как чокнутая, потому что у меня как раз такой возможности никогда и не было, ни разу не было.
— Да, я помню.
— И еще ей всегда было не по себе из-за Поля. Он к ней так хорошо относился, и она очень переживала, что все так получилось. Она собрала все вырезки по процессу — полную документацию. Это, собственно, все, что она мне оставила после смерти — это да свидетельство о рождении с твоим именем, да еще пару фотокарточек, где мы вместе — там я совсем крошка. Мама скупила все газеты в Сиднее перед тем, как Джоан прислала ей деньги на отъезд. Она частенько пересматривала вырезки и плакала.
— Ну а когда она решилась, наконец, связаться со мной — что она сделала?
— Отправила тебе письма.
— Письма! Какие письма? — Боже, сколько лжи, обмана! Ради Бога, сколько можно!
— Она писала тебе. Последний год перед смертью — дважды.
— Но я ни одного не получил!
А как могло быть иначе? Ведь почту просматривала Джоан! Дикий приступ ненависти охватил его, Роберта трясло, как терьера при виде крысы. Сейчас он мог бы убить ее. И поделом. Он ей этого никогда не простит.
— Она думала, что получил. И просто плюешь на нее. Это-то и убило ее в конечном итоге.
— Убило ее?
— Врачи сказали, что у нее вирус, какой-то редкостный вирус. Но я думаю, что это разбитое сердце. — Видно было, как Эмма напряглась, чтобы не расплакаться: только костяшки пальцев побелели. Он не посмел высказать ей свое сочувствие.
— А потом я осталась одна. Она так никогда и не вышла замуж, даже другом не обзавелась. Кроме тебя, она ни о ком не думала. Всегда говорила мне одно и то же: если что-нибудь с ней стрясется, я должна приехать сюда и разыскать тебя; взять с собой вырезки и свидетельство о рождении и обо всем рассказать тебе. Но я не знала, как это сделать. Да и не так-то это было просто.
— Да.
Все постепенно вставало на свои места.
— Ты хотела сначала сама узнать меня по-своему, правда? Чтобы убедиться, что я могу тебя полюбить такой, какая ты есть, а не какого-то подкидыша из Англии, свалившегося на меня помимо моей воли?
Наконец, последние детали картины улеглись на нужные места. Теперь он понял, для чего она высмотрела его в соборе, затем попалась ему на глаза, хотела залучить его на собственную территорию, на собственных условиях, в нужное ей время.
— Да, — она смотрела ему прямо в глаза. — Я хотела, чтобы ты узнал меня — такой, какая я есть. И хотела узнать, что за человек ты сам. Мне надо было понять, не использовал ли ты ее, а затем отбросил как ненужный мусор. Мне не хотелось, чтоб это оказалось правдой. Я хотела удостовериться, что ты достоин быть моим отцом.
— А если б я оказался недостойным? — Он помолчал и посмотрел в бездонность ее глаз, от которых щемило сердце. — Эмма, это все?
— Нет, — и она посмотрела ему в глаза с пронзительной искренностью. — Не все. В таком случае я готовила свою месть. Свою и мамину.
— Свою месть?
— Да. И я знала, что хочу сделать. Я все продумала. Разоблачить тебя, смешать с грязью, обольстить и потом бросить — как ты поступил с мамой.
Брайтстоун! Наконец-то!
Вцепившись в баранку, полуодуревшая от усталости Джоан увидела указатель на подступах к городку и возрадовалась в сердце своем. Доехала, цела и невредима! Теперь надо только разыскать Роберта, спасти его, и он снова полюбит ее, как любил всю жизнь, как любил ее, когда они были детьми много, много лет тому назад…
