Елена Катасонова - Переступая грань
- Картошечки, Денек, маловато. - Надя стрельнула озорным взглядом в Женю. - Папа твой поленился, мало почистил.
- Что ж ты, пап? - поддержал игру ничего не подозревавший Денис. Совсем в институте своем разленился?
- Да он про него и думать забыл! - расхохоталась, раскачиваясь на табуретке, Надя. - Пашет, как папа Карло, у нас на фирме.
- Я не лошадь, чтобы пахать, - неожиданно обиделся Женя.
- Конечно, не лошадь! Ты у нас конь с яйцами!
Казалось, вот-вот опрокинется табурет - так раскачивалась, так хохотала Надя. Женя с Денисом растерянно переглянулись. Северный ветер ворвался в кухню, хлопнула под ветром фортка. Денис проворно вскочил, повернувшись к отцу и Наде спиной, долго, старательно ее закрывал.
- "Взбесилась ведьма злая..." - процитировал он Пушкина и совсем смутился. "Когда что-то не так, всегда почему-то говорят о погоде", - думал он, глядя в окно, а за спиной молчали отец и Надя. Колючие снежинки бились в стекло. Выл, гудел за окном ветер; улетала, оседлав ветер, зима. Трое сидели на кухне. А там, через комнату, в теплой спальне все спала и спала Лера. Надя трижды заглядывала к подруге, но будить не решалась.
- Пусть спит. Сон возвращает силы, - говорила она Жене. - А борщец ее подождет.
"Силы... Их уже не вернешь, - думал Женя. - Хоть бы скорей, что ли!" Второй раз за недавнее время посещала его эта мысль. Она была несправедлива, жестока, но, видно, прочно поселилась в сознании - сама поселилась, сама! Он же не виноват! Он по-прежнему исправно покупал спленин, а Людочка этот спленин колола, покупал самые дорогие, чудодейственные, если верить рекламе, витамины и все-все-все (благо, недостатка в деньгах теперь не было), но каждая клеточка его мозга жила ожиданием конца - неизбежного, он один в семье знал это, и скорее всего мучительного.
- Не обязательно, - сказала Таня. Только с ней говорил он о Лере. Смотря куда пойдут метастазы. И потом есть серьезные препараты. Вот, возьми, выпросила у Сережки. Если боли, сразу колите. И требуй, настойчиво требуй помощи: не допускай страданий.
Вот о чем они теперь говорили. Все реже - о любви, все чаще - о Лере.
"Так кончается любовь, - думала в тот же вечер Таня, глядя, как бьются о стекло последние этой суровой весной снежинки, слушая, как гудит, завывает ветер. - Но ведь мы так любили друг друга... А теперь?.. Что-то уходит от нас обоих, и удержать невозможно..." Таня нервно заходила по комнате. Если б можно было ему позвонить! Внезапно гнев охватил ее. "Почему у меня ни на что нет права? Шесть лет связи дают же какие-то, минимальные пусть, права?" И она решительно набрала номер.
3
"Значит, Таня - как все: тоже может предать". Как у нее рука поднялась - набрать номер, названный когда-то, давным-давно, когда остался Женя на целую неделю в доме один. С тех пор - никогда, ни разу... И ведь знает, знает! Позвонить сюда, где горе, где тоненькой, бледной свечкой догорает Лера, чтобы поговорить - о Господи! - о любви, а значит, о жизни. "Эх, Таня, что ты наделала!"
К телефону бросился, как всегда, Денис: это ж ему вечно звонили.
- Сидите, это, наверное, Люда.
Вышел, опустив голову - бледный, суровый, и морщинка на переносице.
- Тебя, - сухо бросил отцу.
По его тону Женя догадался сразу. Хотя этого быть не могло!
- Должно быть, из института, - зачем-то сказал он, а сердце тревожно трепыхалось и замирало.
- По-моему, нет, - жестко отрезал сын.
Надя не проронила ни слова. Лишь черные глаза бешеным жгли огнем.
- Женча, это я. - Голос Тани звучал так близко, что Женя перепугался: уж не приехала ли она? Стоит сейчас там, у стоянки, в старой, расхристанной телефонной будке, и что тогда делать? - Прости, что звоню, - виновато и торопливо говорила Таня. - Так захотелось услышать твой голос...
Она спешила высказать все, что копилось внутри, жгло и мучило, говорила, что безумно устала, изверилась, извелась, в чем-то его упрекала, за что-то просила прощения, но Женя чувствовал лишь одно - ненависть. Так подставить его, не пощадить! Знает ведь, что, кроме умирающей Леры, есть еще взрослый сын. И, Господи, как ничтожны, суетны ее страдания, как все это мелко, не имеет значения по сравнению с тем, что происходит в спальне, где лежит в полузабытьи Лера, исхудавшая, пожелтевшая, слабая, а впереди у нее боль и смерть.
- Ты говорил, Денис постоянно у Люды, только поэтому я решилась.
"Мы всегда чувствуем синхронно", - когда-то, в счастливую минуту, сказал он Тане. Значит, те времена позади.
- Але? Але? Почему ты молчишь?
- Могла бы и подождать немного, - ненавидяще сказал Женя. - Недолго осталось.
- Что? - ужаснулась Таня.
Но он уже повесил трубку.
Денис с Надей встретили его возвращение молча; Денис - все с той же непримиримой суровостью, Надя - сгорая от любопытства.
- Из института? - лукаво спросила она.
- Ага, лаборантка, - презирая себя, хмуро кивнул Женя.
- Надо же, какая ответственная работа! - не унималась Надя. - Даже дома тревожат... А в выходные?
Женя молчал.
- Хватит, тетя Надя, - встал Денис, загородив от Нади отца.
- Просто Надя, - мягко напомнила она ему.
- Тетя Надя, - сердито повторил Денис. - Уже поздно, я думаю. Пора домой.
- Выгоняешь? - подняла бровь Надя.
- Напоминаю, - уклонился Денис от очевидной дерзости.
- Правда, Надюш, - жалко поддержал сына Женя. - Скоро проснется Лера, у нас тут вечерние процедуры...
Допустить, чтобы Надя видела, как, опираясь о его руку, почти вися на ней, Лера добирается до уборной, он не мог. Надя, кажется, поняла.
- Что ж, господа, - шутливо сказала она и встала. - Прощайте!
Женя вышел проводить в коридор.
- Ты бы поговорил с сыном, - бросила небрежно Надя. - А то ведь я могу и обидеться.
- И что тогда? - стиснув зубы, спросил Женя.
- Ничего, - спокойно ответила Надя. - Безработица сейчас большая.
- Вот как? - встал между ней и дверью Женя. - Что ж, давай, высказывайся начистоту!
Поступок Тани, недостойный ее, собственная трусость, сосущая пустота после вырвавшихся у него слов, физическое ощущение огромной, невосполнимой потери - все вызвало такую бурю в душе, что он уже ничего не боялся.
- А чего тут высказываться? - тут же отступила Надя. - Молодежь у нас резкая.
- Она везде резкая, - устало отозвался Женя и отступил в сторону, выпуская Надю.
Денис мыл посуду, когда отец вошел в кухню.
- Папа, - не поворачиваясь, сказал Денис, а сам все тер и тер зеленой губкой тарелку, - попроси эту женщину больше сюда не звонить. У тебя ведь есть телефон на службе.
- Она больше не позвонит, - сказал Женя и прислонился к стене, потому что ослабли ноги. - Не позвонит, - с болью повторил он, - никуда...
- Вот и хорошо, - закрыл тему Денис и поставил наконец тарелку на полку. - А то может услышать мама.
"Мог бы не добавлять, - подумал Женя, глядя на широкие плечи сына, его упругий затылок, длинные ноги, на которых Денис крепко, уверенно шагал по земле. - Мог бы и пощадить: видишь же, что подыхаю..."
Но молодежь, бескомпромиссная и беспощадная, разве старшее поколение понимает? Может быть, когда-нибудь Денис вспомнит свои слова - когда станет отцом, дедом - и ужаснется собственной жестокости, но сейчас он гордился собой, потому что отстаивал честь матери и отрывал отца от какой-то мерзавки. Денис не употреблял мата, а то бы, конечно, выбрал для Тани термин похлеще.
Таня все стояла с трубкой в руке и слушала длинные безжалостные гудки. Потом осторожно ее положила и опустилась на диван. "Что я наделала... Ведь никогда не звонила! Но разве из-за этого можно бросить? Мы же любим друг друга!" Она сидела на диване и ждала в каком-то странном оцепенении. Вот сейчас он опомнится и позвонит. Даже если не ушел его сын, - позвонит. Пусть скажет хоть что-нибудь! Не называя по имени, без местоимений, на вы!
- Сергей Петрович? У меня к вам дело. В какое время удобнее всего позвонить завтра?
Она придумала эту фразу и повторяла ее, не замечая течения времени. "Господи, ну что я такого сделала? - спрашивала она своего родного, единственного. - Ты же говорил мне, что убрал аппарат из спальни, чтобы не тревожить Леру, значит, она никогда не снимает трубку. Миленький мой, родной, дорогой, позвони!" Стало вдруг очень холодно. Таня поднялась с дивана и подошла к окну. Темно и тихо было на улице. Уже не бились о стекла снежинки, улегся ветер; умиротворилась природа. Таня накинула на плечи платок и постояла немного, тоскливо глядя в глухую ночь. Сколько же теперь времени? Она взглянула на часы. Неужели уже два часа? Неужели так долго просидела она на диване? А он так и не позвонил. Завтра ей к восьми тридцати, нужно хоть немного поспать. Где-то у нее есть пилюли - сегодня корвалол не поможет.
Усилием воли стряхнула Таня ледяное оцепенение, заставила себя принять душ, оставив в безумной надежде открытой дверь - а вдруг позвонит? - выпила розовую таблетку, обладающую мощной, убойной силой, поставила на семь будильник и заснула мгновенно. Мертвым был сон, тяжелым, медленным пробуждение - таблетку надлежало "выспать", - и еще - оно было страшным. "У меня больше нет Жени..." Казалось, эта мысль не покидала ее и во сне, потому что с ней Таня проснулась. Звенел и звенел будильник, и под этот неумолчный звон повторялись немыслимые, невозможные просто слова: "У меня больше нет Жени".
