Фэй Уэлдон - Род-Айленд блюз
Он щелкнул пальцами проходящей мимо официантке, румяной блондинке с косой вокруг головы, и заказал гамбургер. Время было нетрапезное, но Фелисити заказала и себе тоже. В “Золотой чаше” подали бы неизменный салат и кулебяку с низким содержанием холестерина.
— Мы говорили о твоих женах, — напомнила Фелисити. — Меня интересует последняя.
— Я в одиночку прожил до пятидесяти и женился на Мерил. Тогда я еще не играл. Привез ее в “Пасхендале”. Ей там нравилось, а Маргарет, ее дочери, — нет. Нечем заняться. Да и я, наверно, тоже соскучился. Поехал сюда и вернулся в долгах, хотя и не бог весть каких больших.
Но Маргарет подучила мать вступить в “Общество защиты жен игроков”, там ее обработали, и скоро она стала закатывать истерики, стоило ему только выйти за порог, не то что вернуться домой на рассвете, какой бы выигрыш ни лежал у него в кармане. Она вообще считала, что выигрыш — это еще хуже, чем проигрыш. В конце концов Маргарет уломала мать подать на развод. И судья присудил отдать “Пасхендале” Мерил и Маргарет. Такое невезение. Родные, сколько их еще оставалось в живых, за утрату дома тоже винили его. А Маргарет предоставила дому, какой он ни на есть, гнить и разваливаться со всем, что в нем, — скульптурами, картинами и прочим.
— И что странно, — продолжал он, — я того судью видел здесь. Кажется, должен бы понимать человек, что здесь долги — вещь временная.
У Уильяма тогда ничего, кроме “Пасхендале”, не было, но судья отдал дом Мерил, “пока он и его не пустил на ветер”, как тот выразился. Мерил перебралась жить в Калифорнию, хозяйкой дома осталась Маргарет, но и она в нем не живет, по ней, пусть он хоть рухнет, ей дела нет, так она сказала Уильяму на похоронах Томми, злобная душонка.
Но со времени похорон он переключился на другую скорость, сказал Уильям Фелисити. Счастье ему улыбается, он полон энергии, надежд и веры в будущее. Теперь прекращает игру вовремя, пока он в выигрыше.
— Да, но назавтра ты уже снова здесь, — заметила Фелисити.
— Ты суровая женщина, — сказал он. И вытряс томатный кетчуп на свой гамбургер. На прошлой неделе он сменил тактику игры, похвастался он, сосредоточился, играл с размахом и сорвал крупный выигрыш. Хватило с избытком и погасить задолженность по кредитным картам, и покрыть долг в банке, и еще купить автомобиль.
— Сколько же это? — спросила она.
— Триста тысяч, — ответил он, почти смущаясь. — Ты придаешь мне храбрости. Я, бывало, дрожал, когда росли ставки. На пятистах прямо слеп от страха. На таком уровне деньги движутся быстро. В ту ночь, когда я выиграл пятьсот, у меня в руках было в десять раз больше: пять тысяч. Хочешь отхватить большой куш — не скупись и делай хорошие ставки.
— Неудивительно, что Кэтлин хотела к тебе прикоснуться, — сказала мисс Фелисити, поджав губы. Ее взволновали такие суммы. Одно дело четвертачки в автомате, это только намек на возможности. Чтобы рука не ослабла. А так — пустяки. Настоящая жизнь начинается, когда в игру вступают оранжевые фишки по тысяче долларов. За красными столами минимальная ставка — пятьсот. За спиной игрока, который пускает в игру специальные фишки — по тысяче и выше, — собирается толпа любопытных. Тут-то игра набирает напряжение, пульс учащается, шум нарастает и снова падает, нервы натянуты, как канаты. Жизнь настоящего мужчины. Мало того, если ты будешь держать себя в руках, то и женщина может показать себя настоящим мужчиной. Вот когда подтверждается мнение доктора Роузблума: давай, давай, шевели усами, кто бы ты ни был, мужчина, или баба, или мышь. Вот что он хотел сказать, блеснув зубами в зеркальном стекле. Время бежит, не трать попусту того, что осталось.
— Тебе бы надо было выкупить назад отцовский дом, — сказала она. — А не транжирить деньги по мелочам.
— Я думал об этом, — отозвался он. — Но долги были такие, которые не терпели отлагательства. Я их заплатил и уничтожил кредитные карточки. У меня их было восемь, выбранных досуха. Отныне расплачиваюсь исключительно наличными и могу не опасаться неприятностей. У меня сейчас при себе сто долларов. Они кончатся — и мы уедем. Зачем мне нужны неприятности? Мне нужна ты. Тебе не придется терпеть все это — проценты, штрафы, сроки, — если дела примут дурной оборот.
— А где мы будем жить, если поженимся? — спросила она. — Мы еще этого не обсуждали. Ты не захочешь жить в “Золотой чаше”, да и сестрица Доун не одобрит. А в “Розмаунт” меня как-то не тянет. Правда, я там внутри не была. Ты меня ни разу не пригласил.
— Снимем что-нибудь тут по соседству. Можно снять недорого отличное жилье. Люди то и дело срываются с места и уезжают, не оставляя адреса. Но раз уж зашла об этом речь, есть еще одна проблема. В “Розмаунте” работает девушка, которая всех уверяет, что я — отец ее ребенка.
И снова Фелисити очутилась где-то в другом месте и в другом времени. “Я бы увез тебя, милая, но девчонка брюхата, как же мне бросить ее?” Чьи это слова? Она не помнит ни имени, ни лица. Ах, ну да, отец Эйнджел, вот кто это был. Он без конца пел ей народные песни.
Ты едешь на ярмарку в Стробери-фейр,Где смех и песни со всех сторон,Ты там передай от меня поклонТой, что раньше была моей милой.
А потом в один прекрасный день они уходят к другой, и больше ты их никогда не увидишь. Хоть и зачатая в любви, пусть и односторонней, Эйнджел росла злая. Наверно, в этом и состоит беда Фелисити: ей так долго в жизни приходилось быть храброй, что было не до злости. Всю злость взяла себе Эйнджел.
— Фелисити, — зовет он, ее последнее пристанище, ее тихая гавань, этот мужчина-игрок. — Ты слышала, что я сказал?
— Да, — отвечает она с горечью.
— Ты не думай ничего такого. Она сумасшедшая. Я до нее пальцем не дотронулся. Но ей хочется, чтобы так было. Я ей сочувствовал, помогал. И работу эту ей нашел. Она нелегальная иммигрантка, но жить как-то надо. Один раз помог развесить выстиранное белье. И она вообразила, будто я — отец. Фелисити, она совсем не в моем вкусе: молодая толстуха с гнилыми зубами и не умеет говорить по-английски. Я люблю женщин, с которыми можно поболтать.
Это ее почти убедило. Во всяком случае, на губах у нее мелькнула улыбка.
— Я и говорю: ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — кивнула она.
— Она ходит и повсюду твердит: “Он — папа, он — папа”. Как ее заставишь замолчать? Больше ничего по-английски сказать не умеет. Отчасти это шутка, а отчасти она, похоже, думает так мне польстить. Но есть люди, которые понимают это буквально. И мне уже неудобно. Мария недовольна. И Чарли тоже. Она сестра одной из его жен. Ты знаешь, что у него их две? Он говорит, что это по законам его религии. На прошлой неделе он пригрозил меня избить. Поэтому мне и понадобился собственный автомобиль. И удача ко мне тоже поэтому пришла. Если у человека в чем-то настоящая нужда, Бог пошлет.
— Но ты мог купить не такую дорогую модель. И хватило бы еще на старый дом.
— Мне нужна приличная машина, раз я хочу возить в ней тебя.
— Меня совесть мучить не будет, — сказала Фелисити. — Это твой выбор.
Уильяма ее слова задели.
— Как я сегодня буду выигрывать, когда ты говоришь со мной таким тоном?
— Если дело касается Чарли, с ним можно будет договориться, так что не беспокойся попусту. Мало ли, может быть, она таким способом пытается получить гражданство.
— Об этом я не подумал. Тогда тут есть какой-то смысл.
— А вот что меня беспокоит, это где мы возьмем деньги на сегодняшний вечер, если у тебя нет карточек? Или мы пойдем к автоматам? Зачем тогда все эти разговоры про большую игру, раз все кончится четвертаками?
— Надо знать, когда прекратить игру, — ответил он. — И на четвертаках тоже можно выиграть, это как бы передышка от риска. А потом понемногу снова набирать темп.
— По-моему, лучше выйти за богатого, чем за бедного, — сказала она. — Прости, не обращай внимания.
У Фелисити в сумочке лежали American Express и MasterCard. Сколько она может взять? Она не имела понятия. А настоящий игрок, разумеется, знает такие вещи. Можно не заниматься постоянно сложением и вычитанием, если не хочешь, чтобы обнаружилось что-то неприятное; и не надо то и дело подбивать итоги, чтобы они не нагнали на тебя страху; но свой предел допустимых трат знает каждый. Прости меня, Бог Удачи. Бог, а не богиня, похожая на Музу, покровительницу искусств, изысканную и скучную, как настоящая леди. Сегодня быть настоящей леди — не сулит удачи. Здесь правит Бог Денег, твердый, сверкающий, несгибаемый. Что тобой накоплено, должно быть потрачено. Растрата духа в пустыне позора. Это может быть справедливо для не имеющих работы, для старушек с лиловыми кудельками, для “похоронной” смены в предутренние часы, когда продолжают играть только отчаявшиеся, когда всякая надежда на исходе. Но не для Фелисити. Уже поднимается гул голосов, новый автомобиль на высокой подставке начал вращаться, отражая лучи включенных прожекторов, музыка пульсирует все быстрее, и опять шумно и светло, и валят новые толпы посетителей, озабоченных не выживанием, а удовольствиями, и поднимаются со дна темные волны Эроса. Высшая точка прилива. Бриллиантовые зажимы мужских галстуков, качающиеся серьги, модные костюмы, декольтированные платья. Забегали официантки с коктейлями. Уильям встал, потянулся.
