Альфред Жарри - Любовь абсолютная
Но нет! Это все небылицы. Женщин усыпляют лишь в романах и иногда в больницах.
Доказательство!..
Чем занимались мы в тот момент, когда… эта история про удар ножом, верно, тебе пригрезилась.
— Моя дорогая, мы занимались…
— Вот видишь! Ты… все такой же и… Вы хотите уверить меня, что я проспала целых два часа?!
Она уцепилась за свое «доказательство» и уже не отпустит его, пока будет в силах хоть что-то доказывать.
Она обрела мужчину.
И это намного приятнее, чем обрести какого-то Бога.
Эмманюэль решает не отвечать.
Он забирает обратно ребро у Адама, у того, который нотариус.
ET VERBUM CARO FACTUM EST
— Et habitavit[71]?
— Вот именно.
XII
Право на ложь
Вульва Варии — ограниченность маски.
Глаза Господина Бога — брелочек к его костюму, даже когда он раздет: это его врата плоти, ведущие к Истине.
А Истина — лишь одна.
Зато мириады, точнее, неопределенное множество чисел — чисел, которые не Единица, — обозначают все то, что этой Истиной не является.
Количество лжи настоящей или возможной записывается так:
∞ — 1 = ∞
И никто этой Истиной обладать не может, ибо ею владеет Бог.
Бог Эмманюэль или же тот, Другой.
Они нарушают гармонию прекрасной вселенской Лжи, не разрушая.
Они — вульва Лжи, которая женского рода.
Вульва — вдовствующая ячейка, пока свою Истину они хранят у себя.
А поскольку в природе нет пустоты, то что-нибудь, — что по определению Истиной не является, — ячейку Истины всегда наполняет и даже переполняет.
«Место Истины» — вот название для описания жизни этой галантной Дамы.
Для всех Единиц Лжи возлюбленный носит всегда свое настоящее имя.
Но они знать не знают, что он — вовсе не та, что есть.
Только Бог (Эмманюэль и тот, Другой), знающий, где Истина, может вечно и изощренно лгать.
Они лгут наверняка, зная, что она хранится у них.
Господин Бог стал бы блудницей, если бы выдал ее — если бы выдал себя.
А когда он выдает что-то другое, то у людей есть некоторый шанс поверить, что он изрекает Истину, ибо куда вероятнее, что он скажет близкое к тому, что они полагают Истиной, чем явно противоположное его истинной Истине, которую сам же хранит.
А раз так, для него, — убежденного в том, что можно, дабы понятым быть, лишь убежденно лгать, — любая ложь безразлична.
Это один из путей, ведущих к людям.
Если он предпочитает наикратчайший.
В то же время он говорит охотно разную ложь разным людям, поскольку они — хотя в действительности безмерно от него далеки — на самом деле не далеко отклоняются от его же курса.
Он лжет вовсе не им, ибо говорит сообразно их собственному пути.
А себе.
Когда он лжет им всем вместе, то — как паук-крестовик, отползающий как можно дальше от всех точек окружности паутины, — оказывается в центре ее.
Так кто отличит Эмманюэля от Варии, той, которая лжет?
Женщины лгут как школьники.
Очень подробно.
Продуманно.
Мириам (нервный сон обманчив всегда, повинуясь защитному рефлексу слабых) лжет, сообразно воле Эмманюэля.
Она отмечает Истинное, которое он выдает экспромтом.
Она, по воле его, — абсолютная Истина.
Истина человека — в том, что человек желает: это его желание.
Истина Бога — в том, что он творит.
Когда ты не первый и не второй, — а Эмманюэль, — твоя Истина это творение твоего желания.
XIII
Кухарка Мелюзина[72] — полна объедков корзина, Пертинакс[73] латает прорехи и колет орехи[74]
«АНТРАКТ: Звезды падают с неба»
«Кесарь-Антихрист»[181]
В едином порыве, — обмен иль обман, — Бог отобрал свою кость у нотариуса, а жена нотариуса вновь похитила Мириам у Бога.
Мириам, чтобы быть, низводила Варию в небытие: белые веки Божьей Жены, словно уста, выедали черные ресницы и брови Госпожи Жозеб, выпивали ее всю, вплоть до фиолетовых волн ее шевелюры.
Теперь в результате аналогичного поглощения Госпожа Жозеб вытеснила Мириам.
На мраморном веке, белом, как гладкая сфера лампы, что защищает от ослепления, — ресницы Варии выстроились победоносной изгородью из флажков траура по живой.
Словно черные профили штыков или других каких штук военных и острых.
Колющие на расстоянии подобно лучам нечистой звезды.
И, разумеется, кончиками протыкающие — в точке пересечения — глаз.
Они грубо орудуют в очаге абсолютной любви.
Господин Бог, который все это обдумывает, должен быть абсолютно безумным.
Абсолютно. — Absolu-ment[76] — Абсолют лжет.
Это шарада.
Второе слово как раз означает то, что первое передать не в силах.
Все во вселенной определяется этим глаголом и этим прилагательным.
Господин Бог воссоздает в голове, бесперебойным усилием мозга вспять, пункт за пунктом, весь путь, что приводит к нему Варию.
И переводит — иначе нельзя, поскольку он сам проходит весь путь — на язык абсолюта.
Каштановый лес.
Тернии, языки огня, шпажники-гладиолусы.
Семь лезвий папоротниковых мечей в сердце Мириам.
Рука засушенная — с большим трудом — в тихих гербариях нотариальных — для кражи какой сия длань создана?! — сжимает пальцы.
Так, кропотливо и непреклонно округляется мокрица.
Невероятная хватка.
— Сжальтесь…
Нет, ничего страшного.
Не обращайте внимание.
Эти круглые штуки все в острых шипах…
Это всего лишь падающие звезды.
Да и то, только те, чье излучение приходится на зеленый спектр.
Последние по величине в каждом из созвездий.
И вот уже пали на Землю: Вега, Сириус, звезды Кита, Поллукс, Регулус, Процион и Лира, Капелла, Альтаир, Полярная, Кастор, Венера!
Адаптируясь к земной среде, они ежатся под каштанами.
Это суть ехидны зеленые подкаштанные.
Ежи растительные, ибо цвета недоспелых фруктов.
Каштаны — незрелые звезды.
Мириам была бледна, как незрелая звезда.
Как неживой жемчуг.
Но иголки этих мелких ежей гниют слишком быстро, чтобы признать в них ресницы маски Варии!
Маска очень искусная.
Использован метод иероглифов Ребенка-Бога.
Она закрывает всю голову.
Как у статуй — глаза без зрачков не позволяют сбегать их взгляду.
Плауны одинаковой формы с непристойной грубостью выпускают из капсул пыль-ликоподий, что умертвляет.
Буквально: где-то не здесь фармацевты крутят из него пилюли.
Мирра — потому что она умертвляет: ею бальзамируют и чествуют мертвых.
Все, что относится к славе, кроется в мерзкой жильной породе.
Грибы-дождевики.
Вонючи…
Чистота[77].
Горностай!
Геральдическая Чистота своей сияющей мордочкой очищает, словно меж прутьев решетки, роясь в грязи, меж иголок ежа, зверя зловонного, и сосет.
Простодушие воскресает.
Савойский пирог формы звериной, глазурованный шоколадом темным и нашпигованный светом.
Миндалинами, как иголками, утыкан его шар.
Миндалины.
Басня Флориана:
— У орехов прекрасный вкус, но их надо еще расколоть.
…Немного труда…[78]
Господин Бог один раз потрудился.
Он боролся с дрессировщиком волчьим — господином Ракиром! — и зажал большой курносый башмак в тисках нотариальной двери.
Лущить башмак не стал он, ибо ребенком был, да и боялся увидеть, что там внутри.
Кость, вне сомнения, Господина Ракира, обглоданная волками, предплюсна хрустящая в древесине звенящей миниатюрного гроба.
— Ля[79], — говорит камертон.
Нож Госпожи Венель дрожит.
Миндалины.
А вообще-то, он любит миндаль?
— Она любит меня?
— Они только что занимались любовью на кухне… Я — то, что вам угодно.
Обретенная мирра пахнет гарью.
Темно-красный рубин — геральдический змей — растаял на раковине.
Кухарка Мелюзина — полна объедков корзина… Пертинакс тоже повязывает фартук.
Блистательной мощью ножа, наскоро, он разделил ежа аж до сердца, где миндальный источник — чистосердечные сливки.
Мелюзина, сирена с хвостом змеиным, с крыльями жаворонка, как ребенок, что слушает сказки, засыпает под резкие звуки вещи блестящей дрожащей.
XIV
Любовная западня
— Баю-бай, дитя, слушай сказки.
Разве не красавица твоя Шехерезада?
— Я слушаю.
Красота.
