Сара Билстон - Постельный режим

Двадцать минут прошло, а я все реву. Оказывается, это обыкновенные младенцы в двадцать семь недель имеют 85 процентов шансов выкарабкаться, а для тех, которым недостает амниотической жидкости, все гораздо хуже. Для них «прогнозы неблагоприятные»: «катастрофическая задержка» развития легких. Детишки, имевшие вполне здоровый вид у мамаши в животе, при родах могут погибнуть от какой-то пакости под названием легочная гипоплазия.

Начав, я уже не могла остановиться и скоро перелезала с одного форума на другой, читая и перечитывая, как женщинам с моим диагнозом советовали прервать беременность; как во время родов задыхались их дети; с каким ужасающим букетом физических и психических заболеваний появлялись на свет малыши.

Только что в ванной меня вывернуло наизнанку, сейчас валяюсь на тахте и меня колотит. Пишу, чтобы как-то успокоиться. Почему докторша даже не заикнулась о легочной гипоплазии? Боялась, что я не вынесу? А сумею ли я это вынести? Понятия не имею. Как протянуть следующие пять, десять недель, не зная, выживет ли мой ребенок?

От отчаяния позвонила в приемную доктора Вейнберг. Секретарша, добрая душа, перенесла мой завтрашний визит на сегодня, на четыре. Я сказала Тому, что ему придется уйти с работы и отвезти меня. Он не обрадовался («Господи, Кью, у меня дел по уши, черт, даже больше!»), тогда я разревелась и, рыдая, пересказала все, что вычитала в Интернете. Том как-то сразу затих, отчего мне стало еще хуже, ведь он должен был заявить, что я дура, что нельзя верить всему, что читаешь в Интернете. Но он ничего такого не сказал. На том конце провода было тихо-тихо, я только слышала, как он дышит, медленно и тяжело. Он всегда так дышит, когда старается взять себя в руки.

— Силы небесные, — выдохнул он наконец вполголоса.

Есть не могу, но последние два часа пью как сумасшедшая («Соблюдайте водный баланс», — наказала доктор Вейнберг на прошлой неделе. Значит ли это, что вода, которую я выпью, каким-то образом попадет к ребенку? Как это может быть? Как вода из желудка перекочует в матку?).

Том приедет с минуты на минуту, и я уже не психую.

Заходила моя новая знакомая, с пахлавой. Когда в дверь позвонили, я горько рыдала и открывать не собиралась, но гречанка, должно быть, услыхала мои всхлипы, потому что принялась громко и настойчиво спрашивать, что случилось. Я готова была прогнать ее и, по правде говоря, не знаю, что меня остановило. Так или иначе, я встала и впустила гостью. Она окинула меня быстрым взглядом, отвела к тахте и снова уложила.

Заметив, что я не съела приготовленный Томом обед, устроилась возле меня и скормила мне весь сэндвич, кусочек за кусочком. Я послушно открывала рот, точно маленький ребенок, потому что ужасно проголодалась. На десерт она протянула мне пахлаву и стакан молока.

— Трудное время, — наконец заговорила она, глядя на меня серьезными глазами, — но ты держать себя в покое. Зачем думать плохие мысли? Ты их гнать, понимаешь? Хорошая девочка, да? Хорошая девочка! — И к моему удивлению, она с материнской нежностью чмокнула меня в щеку. — Я скоро приходить еще и приносить много что-то вкусное и много что-то полезное! Ты кушать и быть здоровенькая, да? — Она вдруг разразилась гортанным смехом. — Скоро-скоро приходить навестить тебя, я обещать!

Между прочим, она вскользь обронила, что у нее самой детей нет. Отчего, интересно? Из нее вышла бы потрясающая мать.

Я снова дома после визита к врачу, снова угнездилась на желтенькой тахте. В одиночестве — Тому пришлось вернуться на работу.

Если бы только мне по-настоящему полегчало, если бы только доктору Вейнберг удалось успокоить меня на все сто. Эх, где оно, блаженное неведение, в котором я пребывала каких-то две недели назад? Ощущала себя здоровой скотинкой, вроде коровы, бездумно вынашивающей потомство. Все было просто и понятно. А теперь? Анализы, диагнозы, измерения в сантиметрах (или в миллиметрах?), таблицы, диаграммы, статистика, черт, дьявол…

Если честно, ВСЕ ПЛОХО.

Мы приехали в женскую консультацию чуть раньше назначенного. Кругом, сложив руки на животах, мирно посиживали беременные. На прошлой неделе я сама была одной из этих мадонн с безмятежной улыбкой на устах. Теперь же забилась в угол и постаралась спрятать свое «махонькое» брюхо за номером «Нью-Йорк Таймс». Я чувствовала себя ущербной.

Началось все с очередного УЗИ. Черайз поджидала меня в своей полутемной пещерке с зондом наизготовку.

— Я вас помню, — равнодушно заметила она, когда я вошла, и добавила, откупоривая тюбик с мерзким тепловатым гелем: — Надо думать, теперь мы будем часто встречаться.

Меня передернуло.

Но какое облегчение еще раз увидеть на экране малыша! Его сердечко, со всеми четырьмя камерами, крошечными, но четко очерченными, совершенными. А что за чудо видеть, как он двигается — вверх, вниз и вокруг пуповины, точно ярмарочный гимнаст на канате. Мелькнула его мордашка, щеки, маленькие скулки своим строением напомнили мне моего отца. Забавно, подумала я. Отец давно умер, но все эти годы какая-то его частичка жила во мне, чтоб вновь явиться на свет.

На Черайз что-то нашло, и она разговорилась, в конце сеанса даже сообщила, что объем жидкости у меня «стабильный, почти без изменений». То есть у меня ее по-прежнему недостаточно, но хотя бы не стало меньше.

Доктор Вейнберг первым делом расчихвостила меня за чтение всякого бреда в Интернете. Что за идиотизм, в самом деле! Она сурово погрозила мне пальцем. Я с умилением смотрела на сердитую докторшу — мне ведь не хватало именно того, чтоб кто-то прикрикнул и сказал: не верь всему, что читаешь. Именно этого я ждала утром от Тома. Затем она объяснила, что мой случай «не тяжелый» и что легочная гипоплазия развивается, когда уровень жидкости ниже, чем у меня. Хотя полностью такой возможности она не исключает. К сожалению, способов определить, как развиваются легкие плода, не существует. Остается только ждать и надеяться.

Пока доктор говорила, я с несчастным видом изучала линолеум, а Том не спускал невидящего взгляда с закрашенных окон. Доктор Вейнберг поглядела на наши опрокинутые физиономии и решила добавить немного оптимизма.

— Послушайте, ваш ребенок растет, как ему и положено, — сказала она. — Никаких физических дефектов. У младенцев, которым не хватает места, часто появляется косолапость, и это сразу видно. А у нас есть все основания для оптимизма. Не стану лгать: когда он родится, мы можем обнаружить нечто такое, чего не заметили на УЗИ, но мне кажется, он со всем справится. Не торопите события, — добавила она, глядя мне в глаза, — и обрубите Интернет! Счастливым мамашам не до писанины в Интернете, они не станут распространяться на тему «я так боялась, но все кончилось хорошо». Если же появятся вопросы, обращайтесь ко мне, а не к паникерам на [email protected]! А вы, — она обернулась к Тому с легкой укоризной на угловатом лице, — следите, чтобы жена не нервничала, ладно? Ваша задача поддерживать ее, то есть всячески баловать. Массировать пяточки и добывать вкусности, ясно?

Том лишь страдальчески усмехнулся и что-то такое пробормотал про кучу дел на работе.

Но совету внял, потому что, когда мы оказались дома, он тут же куда-то умчался, а через четверть часа вернулся с огромным пакетом: молочный коктейль, обогащенный витаминами («Тонны протеинов, очень полезно для развития нашего малыша!»), упаковка чипсов и парочка видеодисков. Самому ему пришлось возвратиться на работу — клиент ждал, — но мне хоть есть чем себя занять. И все равно без Тома скучно. Был бы он здесь, мы бы посмотрели кино вместе. Как мне одиноко…

7

Уже три часа, как Том отбыл на работу, а я держусь — в Интернет не залезаю, страшилок не читаю. Вместо этого я:

1) съела три куска пахлавы;

2) …

Все. Нет, еще смотрела в окно на серенькое, промозглое, слякотное утро и наблюдала, как пожилой джентльмен в доме напротив лупит по телевизору, чтоб тот заработал. Потом листала телефонную книжку, прикидывая, с кем бы хотелось поболтать (ни с кем), и минут двадцать дремала. Ощущение, что я на этом проклятом постельном режиме месяца полтора, не меньше. Неужели прошло всего восемь дней?

Все еще никак не могу придумать, чем заняться, — разве что снова начать паниковать? Надо думать о чем-то другом. Позвоню маме. Скорей всего, этого делать не стоит. Все равно позвоню.

Ну что ж, в конечном счете все оказалось не так скверно. Мама пребывала в хорошем настроении, поскольку школа йоги принесла в этом квартале неплохую прибыль.

Если честно, она вообще здорово повеселела с тех пор, как ушла с «пристойной» работы в банке и открыла эту школу. Нельзя сказать, чтобы я целиком была на ее стороне, когда она впервые поделилась со мной своими планами; откровенно говоря, я боялась, что она превращается в заурядную стареющую одиночку — летящие восточные наряды, ароматические курения, диковатые прически и все такое. Теперь вижу: восточные наряды ей к лицу, ароматические курения она приберегает для особых случаев, а безумные прически не мешают ей прекрасно вести дело. Всего за несколько лет мама превратила школу в прибыльное предприятие. Она, надо отдать ей должное, нашла свою нишу и своих клиентов, а именно шестидесятилетних теток с кучей свободного времени, которым не хочется скрипеть суставами перед гибкими двадцатилетками. Я сама не была у нее ни на одном занятии, но Дженни уверяет, что это полный восторг — штук пятнадцать бодрых бабулек в тренировочных костюмах и тапочках силятся выполнить «кошку» и ржут как сумасшедшие, когда у них ничего не выходит. Мать они обожают. Интересно, как ей удается оставаться такой терпимой и снисходительной к промахам других? Мои проступки вырастают в ее глазах до преступлений вселенского размера.