Санта Монтефиоре - Шкатулка с бабочкой
Шкатулка попала в Пука Пукара и оставалась там все это время, передаваемая от одного поколения к другому. Самое странное заключается в том, что мне ее отдала старая женщина, которая сказала, что в ней заключена особая сила и что мне это нужнее, чем ей. Похоже, она просто бесценна, так же, как и ты, Феде. Ты должна бережно хранить ее и, поскольку она была сделана с большой любовью, обращаться с ней тоже нужно с любовью.
— Я всегда буду беречь ее, папа. Спасибо тебе, — отозвалась Федерика, переполняясь благодарностью и настолько взволнованная его рассказом, что ее губы, казалось, потеряли свой цвет и стали совсем бледными.
Пока дочь сидела, погруженная в переживания от услышанного, и бережно прикасалась к бабочке дрожащей рукой, Рамон глянул на часы.
— Нам уже пора отправляться на обед, — прошептал он ей на ухо, нежно погладив шелковистую кожу на ее белоснежной шейке. Отец встал и потянулся, прежде чем одеться. Федерика закрыла шкатулку и, помедлив, последовала его примеру, поднимаясь на ноги.
— А где Раста? — воскликнул он, обшаривая глазами берег. Старательно расправив складки на своем прелестном лимонном платье, она стала звать Расту. Он тут же появился, весь мокрый и в песке, но еще полный энергии и с мячиком в пасти.
— Сюда, Раста! — крикнула она, хлопая себя по бедрам. Он примчался к ней и положил мяч на землю. Она покачала головой. Возможно, какой-то бедняк захочет вернуть этот мяч, подумала она, поднимая его двумя пальцами, чтобы не запачкаться. — Что мне делать с этим мячом, папа?
— Ну, я думаю, что можно оставить его псу. Бедный старый Раста. Ему больше не с чем играть. К тому же я не вижу, чтобы этот мяч кто-то искал, — ответил он, надевая на ноги мокасины. Федерика швырнула мяч подальше, и Раста тут же понесся за ним. — Пошли, нам пора, — сказал он, взяв ее за руку и направляясь вверх по ступеням.
— Это была такая прекрасная история, папа.
— Я знал, что она тебе понравится.
— Она мне очень понравилась. И шкатулка тоже — я буду беречь ее всегда. Она будет самой дорогой для меня вещью, — произнесла Федерика, крепко прижимая ее к груди.
Когда по дороге домой они поднимались на холм, Рамона охватило грустное настроение. У него было плохое предчувствие, ему казалось, что Элен решилась на развод. В ее глазах появилось то отсутствующее выражение, которого он раньше никогда не замечал, — нечто вроде молчаливого заявления об отставке. В чертах ее лица уже не ощущалось былой отваги, а поведение свидетельствовало о том, что она уже устала от сражений и желает уйти на покой. Он глубоко вздохнул и посмотрел на Федерику, которая все еще витала где-то в Писаке в компании с Топакуай и Ванчуко и молчаливо взбиралась на холм рядом с ним.
Они вернули Расту сеньоре Бараке, которая была весьма благодарна за то, что он перестал лаять, а только тяжело пыхтел и помахивал своим тощим хвостом от удовольствия. Она сказала, что Федерика может брать его с собой, когда только захочет.
— Раз он тебя не покусал, значит, ты ему понравилась, — констатировала она без тени улыбки.
Федерика шла вслед за отцом по улице.
— Мама говорит, что я не должна к нему прикасаться, потому что мы не знаем, где он побывал до этого, — доверительно сообщила она.
— Ну, сейчас-то мы это точно знаем, — ответил он, улыбаясь. — Но давай поступим так, как говорит мама, и вымоем руки перед обедом.
— Мы с Лидией приготовили твое любимое блюдо, — с гордостью доложила она.
Он улыбнулся, и его белоснежные зубы засверкали на фоне темной кожи.
— Пастель де чокло, — догадался отец, и она кивнула. — Я не заслуживаю того, что ты у меня есть.
— О, заслуживаешь, заслуживаешь! Ты самый лучший отец во всем мире, — радостно ответила она, прижимая к груди волшебную шкатулку и стискивая его руку настолько крепко, что Рамон поверил, что это действительно так.
Глава 3
Вслед за отцом Федерика прошла через ворота сквозь полуденные тени раскидистых акаций к парадному входу. Не успели они подойти, как появилась Лидия с раскрасневшимся и озабоченным лицом.
— Дон Рамон! Сеньора Элен ожидает вас к обеду. Она сказала, чтобы я нашла вас, — сообщила она, тяжко вздыхая от усердия.
Рамон направился к ней с обезоруживающей широкой улыбкой.
— Хорошо, Лидия, но тебе не нужно нас искать, поскольку мы уже здесь. Я слышал, что на обед будет пастель де чокло, — сказал он, проходя в холл.
— Да, дон Рамон. Федерика приготовила его сама, — уточнила она, закрывая за собой дверь и следуя за ними в кухню.
— Пахнет вкусно, — заметил он, вдыхая жаркий аромат лука. — Не забудь помыть руки, Феде, — добавил он, подставляя свои ладони под струю воды.
Глаза Федерики сияли счастьем, а с ее лица не сходила улыбка. Вымыв руки, она помчалась в гостиную, чтобы рассказать матери о легенде, связанной со шкатулкой.
— Мама! — закричала она, пробегая по коридору. — Мама!
Элен появилась с усталым выражением на лице и Хэлом на руках.
— Где ты была, Феде? — спросила она, проводя рукой по растрепанным ветром волосам ребенка. — Хэл умирает от голода.
— Мы ходили на берег и взяли с собой Расту, пса сеньоры Бараки. Знаешь, он больше не лает и так обрадовался, что мы взяли его на прогулку. Пока папа плавал, а я присматривала за его вещами, Раста тоже плавал. А потом папа рассказал мне легенду.
— Что за легенда? — спросила Элен, сопровождая дочь в столовую.
— Про Топакуай — принцессу инка и ее возлюбленного Ванчуко. Эту шкатулку, которую подарил мне папа, Ванчуко сделал для принцессы.
— Вот как. Очень мило, — спокойно произнесла Элен. Она посмотрела на мужа, входившего в комнату, и напряженная атмосфера снова вернулась в дом. На мгновение их взгляды встретились: они походили на двух странников, которые впервые в жизни с любопытством смотрят друг на друга. Элен первая отвела глаза.
— Я хочу сидеть рядом с папой, — радостно заявила Федерика, отодвигая стул и по-хозяйски занимая место возле отца.
— Ты можешь садиться куда хочешь, дорогая, — сказала Элен, осторожно усаживая Хэла. — Надеюсь, ты вымыла руки, — добавила она, припомнив упоминание дочери о собаке.
— О да. А сеньора Барака выглядит как ведьма, — рассмеялась Федерика.
— Это точно, — согласился Рамон, хмыкнув и пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.
— Надеюсь, она не наложила на тебя заклятие, — сказала Элен, делая эту попытку ради детей. Ее горло и грудь сдавило напряжение, вызванное необходимостью поддерживать видимость благополучия. Ей просто необходимо было объясниться с Рамоном наедине и освободиться от бремени одолевающих ее мыслей. Нужно было найти выход из возникшей ситуации. Так продолжаться дальше не могло — это было бы нечестно со стороны каждого из них.
— Вовсе нет. Она была очень благодарна за то, что мы гуляли с ее собакой, — сказала Федерика.
— Я хочу посмотреть на собаку, — захныкал Хэл, нетерпеливо ерзая на стуле. В этот момент вошла Лидия, неся дымящийся пастель де чокло.
— Утром Феде приготовила это для тебя, — сообщила Элен, усаживаясь на другом конце стола напротив мужа.
— Мне уже рассказали. Ты очень добра ко мне, Феде, — искренне сказал он.
— Это действительно так, — сухо подтвердила Элен. Больше всего ей хотелось бы добавить, что он совершенно не заслуживает ее привязанности, но она подавила в себе этот импульс с помощью глотка воды. — Она работала все утро, не правда ли, Феде?
— Папа еще не видел своей комнаты, — добавила та с застенчивой улыбкой на лице.
— Признавайся, озорная мартышка, что ты сделала с моей комнатой?
— Ты должен увидеть все сам, — сказала она.
— А Феде утром рвала цветы, — раздался предательский голос Хэла. — Правда, Феде?
— Мама! — протестующе закричала Федерика, чувствуя, что ее сюрприз находится под угрозой.
— Тебе понравился поезд, Хэл? — спросил Рамон, пытаясь отвлечь ребенка от последующих разоблачений.
— Он ярко раскрашен и очень быстро едет, — сказал тот, издавая подобающие поезду звуки «чуда-чуда-чуда-чуда». Лидия поставила перед ним тарелку с горячей едой. — Я не люблю сладкую кукурузу, — заворчал он, откидываясь назад на стуле и скрещивая руки на груди.
— Нет, ты будешь ее есть! — крикнула Федерика. — Он упрямится только потому, что готовила я.
— Нет, не буду.
— Будешь!
— Нет!
— Да.
— Ладно, вы, двое. Хватит препираться, — твердо сказал Рамон. — Хэл, ешь свою кукурузу, или отправишься в комнату без обеда и останешься без поезда.
Хэл хмуро смотрел на сестру потемневшими от негодования карими глазами.
Разговор Рамона с Элен вертелся вокруг детей. Когда дети замолкали, что происходило довольно часто после очередного спора, они вынуждены были говорить между собой, к чему ни один из них не стремился, по крайней мере, с той фальшивой любезностью, которая заставляла их ощущать себя парой актеров в плохо написанной пьесе. Рамон предоставил Федерике возможность изложить матери историю о принцессе инка, прерывая ее только тогда, когда она сама обращалась за помощью в отношении некоторых подробностей, которые забыла. Рамон был поражен тем, как много ей удалось запомнить. Элен слушала, пару раз поворачиваясь, чтобы ответить сыну, когда тот хныкал «мама» только для того, чтобы привлечь внимание к своей особе. Федерика привыкла к таким провокациям со стороны брата — так же, как и к тому, что мать постоянно потворствовала ему, произнося коронную фразу «В чем дело, любовь моя?» ровным и бесстрастным тоном. Она уже не обращала на это внимания, инстинктивно осознав, что людям часто приходится терпеть некоторые вещи исключительно в силу привычки.
