Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет
— Милая моя, дорогая моя, любимая, — повторял Патрис, поглаживая ее по волосам.
Он ласкал ее нежно, не возбуждая. Она взяла его руку и приложила к своей обнаженной груди. Он понял, наклонился над ней и поцеловал в губы. Элизабет стонала, извиваясь в животной страсти. Все ее существо протестовало против смерти. Наконец Патрис снял свою пижаму и накрыл ею лампу у изголовья.
— О! Элизабет, прошло уже столько времени с тех пор, как мы не были вместе! — страстно прошептал он.
ГЛАВА VII
Выходя из аптеки с пакетом лекарств под мышкой, Элизабет увидела небольшое кафе на противоположной стороне улицы. Именно это ей было надо. Она вошла в зал, села за отдельный столик и заказала лимонного соку. Затем вынула из своей сумочки авторучку, блокнот и конверт. С момента, когда она решила написать Кристиану, ей казалось, что текст письма уже сложился в ее голове. Однако, когда она начала писать, то почувствовала нерешительность. Как обратиться к нему: «дорогой мой… милый мой… любовь моя»? Все эти слова, которые она могла бы произнести в минуту страсти, она не осмеливалась перенести на бумагу. Они, будучи такими наивно нежными, так мало подходили для столь опытного мужчины, который прочтет их. За то время, что она не видела его, он вполне мог стать чужим для нее. Вдали от него она хранила в тайниках своей души воспоминания о том страстном наслаждении, которое он доставлял ей, но при этом ей никак не удавалось вызвать в памяти его образ. Может быть, он был всего лишь плодом ее воображения, и поэтому она не могла найти ему места в своей новой жизни? Как же начать? «Мой дорогой Кристиан!»? Пожалуй, это обращение тоже не подходило, но по другим причинам. Наконец она решила написать так: «Кристиан, любовь моя!»
Выпив сок до половины, она принялась за письмо.
«Ты, вероятно, задаешься вопросом, почему я не прихожу к тебе? Мне пришлось срочно покинуть Межев, потому что бабушка моего мужа заболела. Если бы ты только знал, как мне было нелегко уехать так срочно! Я хотела предупредить тебя, но это невозможно было сделать. Даже здесь я была очень занята в первые дня, и мне не удавалось ни одной минуты побыть одной, поэтому у меня не было времени, чтобы написать тебе.
Пойми меня и извини. Я до сих пор в тревоге. Как ужасно жить в доме, над которым нависла угроза смерти! Я все бы отдала за то, чтобы эта старая дама выздоровела. Но, к сожалению, она очень и очень слаба. Особенно трудно бывает по ночам. Я одна. Я думаю о тебе…
По мере того как она писала, Элизабет вдохновлялась все больше и больше.
— …Ты мне так нужен. Ты ведь приедешь в Париж на пасхальные каникулы? А до этого напиши мне до востребования в Сен-Жермен-ан-Лей…
Она перечитала эти несколько строчек и нашла их слишком банальными. Но разве могла она доверить бумаге свои самые сокровенные, самые безумные и жгучие мысли. На расстоянии они были слишком чистыми и выхолощенными. Как можно было еще написать о любви? Она закончила свое послание обычными поцелуями. Гарсон, моющий свою полку, наблюдал за молодой женщиной, занятой письмом. Ему казалось, что она пишет целый роман. Элизабет написала адрес, приклеила марку на конверт и, заплатив за лимонный сок, оставила гарсону хорошие чаевые.
— Почтовый ящик в двух метрах от входа справа, — сказал официант, многозначительно улыбаясь.
Элизабет поблагодарила его и поторопилась выйти. Она сильно прижимала к груди конверт, словно боялась потерять его. Когда она просовывала письмо в щель почтового ящика, ее сердце сильно забилось. Ящик поглотил белый конверт. Теперь ее послание лежало в его черном чреве вместе с другими письмами, брошенными туда чьими-то руками, и заполучить его обратно было уже нельзя.
Когда Элизабет вернулась домой, доктор Бежар уже сидел у изголовья больной. Консультация продлилась на этот раз дольше обычного. Выйдя из комнаты Мази, доктор был настроен не очень оптимистично, несмотря на некоторые улучшения состояния больной: температура немного спала, кашель утихал, дыхание в области воспаления стало мягче. Если в течение следующей недели будет наблюдаться улучшение, то можно с некоторым оптимизмом смотреть в будущее. Но, к сожалению, в ее возрасте возможен сердечный криз. Стало быть, необходимо продолжать вводить вакцину против воспаления легких и кофеин. С самого начала болезни каждый день делать уколы приходила медсестра. Старая, тощая, как палка, и болтливая, мадемуазель Гиз не нравилась Мази. Ее раздражало, что та всегда резко стаскивала с нее одеяло, говоря при этом с солдатским юмором:
— Так! Поищем свободное место, куда я еще не колола!
Шприц воинственно поблескивал в ее руке. Она прищуривала глаз, словно в предвкушении удовольствия. Из уважения к Мази родственники отворачивались в этот момент. Раздавался приглушенный крик больной.
— Ну вот и все! — удовлетворенно говорила мадемуазель Гиз.
Однажды утром после ее ухода старая дама с трудом приподнялась на подушках и сказал загробным голосом:
— Это не женщина, а пикадор.
Члены семьи, собравшиеся вокруг кровати, облегченно рассмеялись: Мази пошутила — значит, она была спасена.
И действительно, на следующий же день состояние ее здоровья улучшилось. Доктор Бежар заявил, что он больше не сомневается в выздоровлении больной, но предупредил, что оно будет долгим и трудным.
В дом вернулась радость. Оставив Патриса и его мать у изголовья больной, Элизабет поехала на машине в город. Там она купила одеколон, эфир, букет роз для Мази и, на всякий случай, заглянула на почту. Шесть человек стояли в очередь у окошка «До востребования»: старый господин и пятеро женщин, из которых самой молодой было на вид не больше двадцати, а самой старшей — лет сорок. На всех была поношенная обувь и бедная одежда, в руках они держали удостоверения личности. На их лицах можно было прочесть смущение, смешанное с некоторым вызовом. Неверные жены, влюбленные девицы, скрывающие что-то от родителей. Элизабет попыталась представить себе их проблемы и удивилась, что находится среди этих людей. Одна женщина отошла от окошка с пустыми руками, другая, схватив три толстых конверта, прислонилась к батарее отопления, чтобы сразу прочесть их. Ее хлопчатобумажные чулки были забрызганы грязью, а из хозяйственной сумки торчал рыбий хвост. Очередь продвигалась. Элизабет незаметно огляделась по сторонам. Она боялась встретить здесь кого-нибудь из знакомых мадам Монастье. Если бы это произошло, она купила бы марок в соседнем окошке. Но кругом были незнакомые ей люди. Наконец подошла ее очередь. Элизабет робко назвала свое имя и протянула водительские права. «Наверняка для меня ничего не будет», — подумала она. Чтобы избежать разочарования, она старалась думать именно так. Служащая почты порылась в ящичке, помеченном буквой «М».
— Для мадам Монастье…
И рука в чернильных пятнах протянула ей бесценный подарок — письмо от Кристиана. Элизабет взяла себя в руки, чтобы скрыть свою радость от почтовой служащей, и заплатила за письмо.
Только на улице она с нетерпением вскрыла конверт. Четыре страницы, исписанные мелким почерком. С первых же строк волнение ее усилилось. Она еще никогда не получала посланий в столь страстных и смелых выражениях. Кристиан писал ей о ее губах, грудях, нежной шелковой коже, о запахе, который она оставила в его постели после любви… Подобное объяснение в любви она не могла продолжать читать на тротуаре: прохожие толкали ее, машины гудели прямо в самые уши. Элизабет села в автомобиль, доехала до леса и остановилась на проселочной дороге. Здесь, в полной тишине она снова стала читать письмо, медленно, не пропуская ни одной строки, ни одного слова, чтобы сильнее проникнуться его очарованием. Все, что Кристиан говорил ей раньше при встречах, не потрясало ее так сильно, как то, что он написал ей. Письменная форма придавала этому мужскому вожделению восхитительную правдоподобность. Элизабет почувствовала себя объектом поклонения. Среди множества эротических метафор она нашла важное для себя сообщение: «Я точно буду в Париже 15 апреля». И в конце: «Я люблю тебя, кладу тебя рядом с собой обнаженную и теплую, целую тебя везде, моя маленькая дикарка».
Она оторвала взгляд от страницы и посмотрела на голые деревья, застывшие на фоне серого неба. Осталось еще полтора месяца. А до этого придется ждать других писем от Кристиана, таких же жгучих, как это. Сможет ли она ответить ему в таких выражениях? Конечно, нет. Но чем сдержаннее она будет в своих письмах, тем больше ему захочется увидеться с ней. Она вспомнила волнующие строки его письма. Слова прочно осели в ее памяти. Когда ей показалось, что она запомнила текст наизусть, Элизабет задумалась над тем, что ей дальше с ним делать. В какой тайник спрятать это столь важное письмо? Самым лучшим было бы сразу же его разорвать. Но ей не хотелось и она положила письмо в потайной карманчик в подкладке своей сумочки.
