Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
И он смог. Каким неожиданным это ни было, но, проверив его работу через несколько дней, я была поражена серьезностью и вдумчивостью, с какими он взялся за дело. Он допустил совсем немного ошибок.
— У тебя большие способности, — проговорила я, все еще не веря своим глазам. — Просто необыкновенные для твоего возраста, Шарло! Я не знаю ни одного мальчика, который справился бы с этим!
— Так вы мне доверяете? — спросил он, бледнея от волнения.
— Доверяю, мой дорогой. И люблю тебя.
Я поцеловала его, впервые по-настоящему искренне пожалев, что так мало уделяла ему внимания и что ум этого ребенка развивался без всякой моей помощи и участия.
А потом наступила теплая и звездная июньская ночь.
Я долго сидела у колыбели и сама не заметила, как задремала. Мне казалось, я проснулась от света, внезапно проникшего в комнату. Свет шел со двора. Раздраженная, я поднялась, очень опасаясь, что свет разбудит Филиппа, и распахнула окно, готовая уже крепко отчитать нарушителя спокойствия.
Свет факелов залил двор и бликами плясал по стенам. Я увидела группу всадников, каждый из которых был мне знаком. Ле Пикар, Поль Алэн, Александр… И еще один человек, глядя на которого я думала, что вижу его во сне.
Мой отец…
Нет, это был не сон, не фантазия. Это был именно мой отец, которого Александр обещал освободить и освободил. Честно говоря, появление этого человека у нас во дворе до самой последней минуты казалось мне невозможным. Трудно все-таки поверить в воскрешение мертвых… Но он все же воскрес, он стоял передо мной, и я должна была верить своим глазам. Я почувствовала, как от изумления у меня сжимается горло.
«Он здесь!» Эта мысль пронзила меня с ног до головы, окатила ошеломляющей волной. Случилось то, о чем и мечтать нельзя было, — словом, случилось чудо! Мельком взглянув на Филиппа, я бросилась к двери.
Совершенно потеряв хладнокровие, я бежала по лестнице вниз; и на одной из ступенек споткнулась так, что затанцевала на одной ноге от боли. Мне было видно, что происходит в вестибюле: они — то есть все прибывшие всадники — направились в голубую гостиную, и я, вдруг ужасно испугавшись, что, чего доброго, не смогу их задержать, громко крикнула — ну надо ли говорить, что соображала я в тот миг весьма слабо:
— Ах, ради Бога, подождите!
Два человека сразу обернулись — Александр и мой отец. Я стояла на ступеньках, глядя на них, и, увидев лицо принца вот так, вблизи, я была уверена, что от потрясения и слабости сяду прямо на лестницу. Вцепившись в перила руками, я спустилась — или, вернее, сползла — еще немного вниз.
— Сюзанна, девочка моя…
Он протянул ко мне руки, двинулся вперед, и через мгновение я уже была в его объятиях, совершенно потеряв всякое самообладание и позабыв о наших остальных гостях. Меня душили и слезы, и радость одновременно. Я хотела говорить, хотела говорить много, но ни одно слово не казалось мне достойным этой встречи, и я ни с чего не могла начать. Никакое слово в мире не могло бы выразить глубины и искренности того, что я переживала. Меня пронзала дрожь, и всхлипы сжимали горло.
— О Боже, я веду себя так нервно…
Это было единственное, что я смогла прошептать, закрывая лицо ладонями. Он осторожно отвел их и, привлекая меня к себе, поцеловал сначала в щеку, потом — как это делал обычно — в лоб. Я подняла на него глаза. Он тихо произнес:
— Порой мне кажется, что Бог существует. Пожалуй, наша встреча слишком невероятна, чтобы поверить, будто все мы были способны сами ее осуществить.
Я смотрела на него, не произнося ни слова. Он изменился меньше, чем можно было ожидать. То есть, разумеется, за те три с половиной года, что мы не виделись, он постарел. Да и не могло быть иначе — ему ведь под шестьдесят. И все-таки он мало изменился. Волосы как были, так и остались серебряными, только поредели у висков. Осанка по-прежнему была горда и величественна, так что даже сильная хромота не очень-то замечалась. Голубые глаза сделались еще пронзительней. Я вдруг поняла, что если отец и раньше ненавидел республиканцев, то теперь, после трех лет, проведенных в Тампле, мало кто может с ним сравниться в ненависти к Республике. Даже Александр. Он ведь воевал больше из чувства долга, а у отца ненависть к синим — уже в крови.
Он чуть отстранил меня и, продолжая сжимать мою руку в своей, сказал негромко, но ясно:
— Я очень рад видеть вас, дитя мое, рад обнять вас, но все-таки не следует заставлять наших друзей скучать, наблюдая за нами в течение такого долгого времени.
Это значило: не стоит показывать посторонним то, что мы чувствуем, даже если эти посторонние — наши друзья.
«Да, — подумала я, невольно улыбаясь, — это именно то, что он должен был сказать».
Это был мой отец, Филипп Антуан де ла Тремуйль де Тальмон, пэр Франции и генерал королевской армии.
8
…Миновав заставу и успешно покинув Париж, заговорщики и похищенные узники Тампля остановились, чтобы сменить одежду и лошадей, в Сен-Клу, в одном из домов, где жили проверенные роялисты, готовые оказать всяческую помощь. Там отец, с трудом сойдя с лошади и опираясь на саблю, окинул быстрым взглядом группу своих спасителей и, сразу остановившись на Александре, спросил:
— Так это вы, сударь, женились на моей дочери?
— Имел такую честь, — сказал Александр улыбаясь.
Так принц де Тальмон впервые познакомился со своим зятем.
В целом дело прошло очень легко, легче, чем кто-либо ожидал. Бдительность республиканских властей оставляла желать лучшего, развал, поразивший всю страну, не миновал тюрем и полиции. Так что, когда поздно вечером к коменданту тюрьмы Тампль прибыли люди, одетые в форму жандармских офицеров, и предъявили распоряжение Директории о препровождении двух заключенных в другое место, комендант не был ни насторожен, ни удивлен. Да и чему удивляться? Всем было известно, что Баррас, задающий тон в Директории, сейчас делает ставку на правых; так что казалось вполне вероятным то, что двум закоренелым роялистам будет предоставлена возможность загладить свою вину. Их хотят перевести в лучшее место — что ж, пожалуйста…
Можно было ожидать вопросов, удивленных возгласов, вполне понятного любопытства. Но комендант ничего такого не проявил. Бегло просмотрев бумагу, он бросил ее на стол, зевая, позвал офицера, и через полчаса Сидней Смит и принц де ла Тремуйль уже садились в государственную тюремную карету, окруженную жандармами. Заключенные были заранее предупреждены и поэтому вели себя как полагается.
И только через два часа после их отъезда коменданта тюрьмы Тампль стали одолевать смутные подозрения…
Теперь, впрочем, это никому не могло повредить. Уже на рассвете, проскакав двадцать лье, заговорщики были в Руане и, затаившись на одной из явочных квартир, пережидали светлое время суток. Они знали, что вся полиция Республики будет поставлена на ноги. Чтобы найти виновников столь дерзкого похищения, Баррас и директоры готовы будут перевернуть вверх дном всю страну. Но беглецы не боялись. Следовало лишь соблюдать осторожность и точно придерживаться плана, разработанного в Англии. Кроме того, на случай непредвиденного нападения каждый заговорщик располагал оружием, пулями и порохом.
Теперь, через неделю после отъезда из Парижа, они были здесь. Все еще слишком ошеломленная, чтобы хорошо соображать, я слышала, как Александр отдает приказания: поднять на ноги всех людей, оцепить поместье, выставить часовых вдоль дороги и при приближении опасности подавать сигналы… Поль Алэн, несмотря на то что сам только что приехал, отправился лично проследить за тем, как приняты все эти предосторожности. Остальные прошли в голубую гостиную. Я услышала голос отца. Он говорил:
— Соблаговолите известить мою жену, что я буду в Лондоне через два месяца.
— Но ведь принцесса сейчас в Вене, — сказала я, — в свите дочери Марии Антуанетты.
— Это ничего. Полагаю, она приедет в Лондон, чтобы повидаться со мной.
— Она знала, что вы живы?
— Нет. Вероятно, что нет.
Я машинально распорядилась насчет ужина и вина. Маргарита прекрасно понимала, как я взволнована и растеряна, и поэтому сразу взяла все заботы по обслуживанию гостей на себя. Я молча поблагодарила ее взглядом.
Они сели за стол и говорили, говорили, говорили… Я очень ясно почувствовала и горечь, и досаду. Зачем они все сюда приехали? Пока они здесь, отец только их и слушает. Да и сам он находится в центре их внимания. А я… словно на втором плане. Может быть, у них не было иного убежища? Но в таком случае они могли бы отправиться спать и оставить меня с отцом. Так нет же — им непременно нужно обсуждать свои планы.
Скрывая недовольство, я обвела взглядом гостей. Человек, сидевший напротив отца, — это был Сидней Смит, англичанин, похищенный из тюрьмы Тампль. По-французски он говорил с трудом. Искажая слова, он спросил:
