Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
— Хорошо, Газимбек Расулович, — сказала Зоя Кузьминична и вышла из кабинета.
Газимбек устало склонился над столом и стал перебирать в памяти выполненные с утра дела. Эти самоотчеты давно уже вошли у него в привычку.
Вошла жена его Нюся. Она пододвинула стул поближе к столу и села.
— Как дела, несчастный директор? — в голосе её звучала смешанная с горечью ирония.
— Что это ещё за «несчастный»? — немного обиженно отозвался Газимбек.
— А разве не так? Ты только глянь на себя, глянь, на кого ты похож! В какой-то заношенной, истрёпанной куртке!.. Небритый. Неужели у тебя столько работы, что за собой последить некогда?
— Представь себе, столько. И меня удивляет, что ты об этом спрашиваешь, будто сама не знаешь и не видишь.
Газимбек устало потёр ладонями лицо. Борода отросла до неприличия. Он до того завозился с этими злосчастными полуавтоматами, что и в самом деле не стал обращать на себя никакого внимания. Да и разве это удивительно? О бритье ли будешь думать, когда четвёртый день не работает канатный цех? Рабочие попросту слоняются по двору без дела. А что с них возьмёшь, если сырья нет и неизвестно, когда оно будет.
— Действительно, за делами как-то и не вспомнить, Нюся, что побриться надо, — смущённо стал оправдываться перед женою, снова потирая колючие щёки, Газимбек.
— И исхудал — смотреть страшно. Одна кожа да кости. Уходил бы ты с этой работы, а? Что за удовольствие тянуть на одном своём горбу целое предприятие, да ещё такое? И на другом месте без куска хлеба не останешься.
Газимбек даже покраснел, будто жена сумела прочитать недавние его мысли. И оттого он резче и грубее, чем хотел бы, оборвал Нюсю:
— Что это ты мелешь? Да в своём ли ты уме?! Я никогда только для одного себя не работал и работать не буду. И потом, не я один «тяну на горбу», как ты говоришь, предприятие. Другие, взять хотя бы Зою Кузьминичну, не меньше моего переживают. И заматываются тоже. Ты бы видела, какой она сегодня из колхоза приехала. Чуть в сосульку не превратилась. И не жаловалась, представь. А то, что ты предлагаешь, на фронте дезертирством называлось. Да и сейчас по-другому не назовёшь.
— Ну, ладно, ладно, — успокоительно погладила по руке мужа Нюся. — Не для себя ты работаешь. Тогда для кого?
— Для всех! Для общества, если хочешь, для народа, для Родины, для общего блага! Понятно? Наконец, а может быть в первую очередь, для блага этих вот обездоленных злою судьбою, оставшихся без глаз людей!
— Всё это я понимаю. Только так ли работают для общества, до того ли во имя общего блага доводить себя надо, что дёрни за нос — свалишься?..
— Значит, до того. Это борьба, — вспомнил свои же мысли Газимбек, — а борьба не бывает лёгкой. Когда все идут в атаку, в безопасном месте отсиживаются только трусы и подлецы. Предатели! Ты за такого меня считаешь?
— Теперь я уже тебя спрошу, — задрожал голос у Нюси. — Ты что, с ума спятил? Да как ты можешь подумать такое! Просто мне по-женски жаль тебя. И потом мне кажется: всё равно ты предприятие это в передовые не вытянешь.
— С чего это ты взяла?
— А с того, что всяких недостатков и нехваток слишком уж много накопилось. На каждом шагу преграда. А главная из них, ты же сам знаешь, — нет сырья. Как говорят, разболтанная арба и паршивая лошадь… Вот так-то! И не вижу, ещё раз повторяю, что бы ты там мне ни говорил, никакого смысла толочь воду в ступе, попусту тратить силы.
— Что это ты сегодня так взъелась на меня, Нюся? Не волнуйся, никакой чёрт меня не возьмёт. Лучше бы ты по-другому заботу обо мне проявила.
— Это как же ещё «по-другому»?
— Подбодрила бы, например, воодушевила. «Не сдавайся, дескать, крепись. Работа у тебя наладится…» Вот как надо бы мужу настроение поднимать! Тогда и сил прибавиться, и энергии, и вообще всё закипит вокруг, гореть в руках будет. А ты… Да что там говорить!
Нюся промолчала в ответ. От острой жалости к этому бесконечно дорогому и близкому ей человеку и стыда за собственную — теперь она хорошо понимала — бестактность болью зашлось сердце. Вспомнился один давний, но похожий случай.
Произошло это в самом начале войны. Газимбек уже получил повестку. Было поздно, но они с Нюсей решили побродить по городу, чтобы Газимбек мог попрощаться о родными местами. Кто знал тогда, может быть, и навсегда? Долго ходили вокруг Комсомольского озера. Несмотря на позднее время, уговорили сторожа, и он позволил им покататься на лодке. Влюблённые не спускала друг с друга глаз. Во взглядах этих была и беспредельная нежность, и тревога, и боль, словно им никогда больше не суждено было свидеться. Нюся сидела и лодке молчаливая, подавленная, кусан губы, чтобы сдержать душившие её слёзы.
Вот тут-то она и набралась смелости, чтобы высказать Газимбеку давно уже не дававшую ей покоя мысль.
— Газимбек, дорогой мой! А не лучше ли было бы тебе пойти работать на один из военных заводов? Бронь получишь, на фронт не придётся идти. И был бы ты всё время здесь, рядом со мной…
С замиранием сердца ждала она ответа.
— На завод пойдёшь ты, чтобы заменить меня. А моё место сегодня на фронте! У нас, мужчин, сегодня иной долг — изгнать ненавистного врага со священной нашей земли! — сердито ответил Газимбек.
И вот снова, сама того не желая, она причинила мужу боль. И теперь не знала, что ещё сказать, как поступить, чтобы разрядить гнетущую обстановку. В её устремлённых на Газимбека глазах читалось многое: и сознание вины, и раскаяние, и сострадание, и что-то ещё трудно уловимое и выразимое. Теперь уже Газимбеку стало жаль жену.
— Ничего, бывает, — успокоительно погладил он её по плечу и встал.
… Утром, хоть и через силу, хоть и внутренне противясь самому себе — привык, как и все рабочие, ходить в простой спецовке — Газимбек надел считавшийся у них выходным костюм, недавно только купленный плащ и вышел во двор. Увидев мужа принаряженным, Нюся просияла лицом.
— Что, подействовало? — задорно спросила она. — Теперь ты и на директора стал похож… Погоди, погоди, а куда это ты собрался?
— В министерство. Есть одно срочное дело. Что тебе привезти из города?
— Лезвий для безопасной бритвы,
Газимбек рассмеялся. Нюся тоже улыбнулась, довольная своей шуткой и хорошим настроением мужа.
Вчера вечером, после её замечания, он собрался побриться, но дома не оказалось ни одного лезвия. Не было их и у соседей. Сабиров, правда, с трудом разыскал одно, многократно уже использованное, и Газимбек, проклиная всё на свете, беспрерывно чертыхаясь от боли, с грехом пополам побрился. Вот потому, вспомнив вчерашнее приключение с бритьём, и рассмеялся он шутке Нюси.
Газимбеку нужно было как можно скорее закончить свои дела в министерстве и вернуться на предприятие. Завтра выходной день, и он хотел попытаться заполучить у соседних организаций несколько машин. Если повезёт, и соседи не откажут, надо будет организовать воскресник. Он соберёт всех зрячих рабочих и выедет с ними в камышовые заросли колхоза «Коммунизм». За день они, наверное, смогут накосить столько камыша, что его хватит для цеха по производству циновок на две-три педели.
Вчера вечером Газимбек вместе с председателем завкома Халматовым, начальниками цехов Рустамовым и Сабировым всё это подробно обговорил. Однако в пароде не зря молвится: решённое дома на улице не годится. Поэтому и торопился Газимбек пораньше попасть в город. Он слышал, что министерство выделило правлению Общества слепых две автомашины. А вдруг хотя бы одну из них удастся заполучить на предприятие? Упускать такую редкую возможность нельзя было ни в коем случае. Надо во что бы то ни стало встретиться с Пиримкуловым и любыми средствами добиться машины. Спешить следовало потому, что не он один остро нуждался в автотранспорте. Опередят какие-нибудь ловкачи, тогда кусай собственный локоть.
Пиримкулова в правлении не оказалось. С заместителем же его ничего решить не удалось. Тот решительно отрезал:
— Этот вопрос может решить только сам председатель.
А «сам председатель», как на грех, в Самарканд уехал. Что делать? Пришлось Газимбеку возвращаться несолоно хлебавши. К счастью, соседи оказались сговорчивыми — или поняли, в каком поистине критическом положении предприятие? — и на воскресенье две машины дали.
С самого утра в выходной день рабочие начали собираться во дворе предприятия. Кроме отобранных начальниками цехов совершенно здоровых людей к машинам пришли и те, кто хоть мало-мальски видел. Газимбека это очень обрадовало и тронуло. «С такими людьми, — подумал он, — не то что камыша накосить, горы свернуть можно».
В машину загрузили обрывки верёвок из отходов, казаны, всякие там чашки-ложки, переносной очаг — мангал, запас продуктов на день.
Едва машины остановились у небольшой рощицы, участники воскресника быстро разгрузили их и сразу, без всякой подготовки, прямо-таки штурмом пошли на камышовые заросли. Камыш здесь был не особенно толстым, но рос он густо, поэтому за день накосить можно было много.
