Уильям Локк - Счастливец. Друг человечества
Он проговорил это своим обычным усталым кротким голосом, даже не улыбнувшись. И задумчиво добавил:
— Такого рода развлечения стоят довольно дорого. Вы не находите?
— Попробовал бы кто-нибудь мне навязать ненужную вещь! Ну уж дудки!
— А! — Он поднял на нее печальный восхищенный взгляд. — Это потому, что у вас рыжие волосы.
Если бы какой-нибудь другой незнакомый мужчина заговорил о ее волосах, Зора Миддлмист поднялась бы, величественная, как Юнона, и уничтожила его одним взглядом. Она раз навсегда покончила с мужчинами и их любезностями и даже гордилась своей непреклонностью. Но нельзя же было сердиться на безобидное существо, сидевшее подле нее: это все равно что рассердиться на какое-то замечание четырехлетнего ребенка.
— При чем тут мои рыжие волосы? — шутливо спросила она.
— У того, кто продал мне зубоврачебное кресло, волосы тоже были рыжие.
— О! — только и смогла произнести растерявшаяся Зора.
Наступила пауза. Незнакомец откинулся на спинку дивана, обхватив обеими руками колено. Руки у него были вялые, слабые, с длинными пальцами — из тех, которые роняют все, за что ни возьмутся. Зора удивлялась, как у них еще хватает силы поддерживать колено. Некоторое время он смотрел в пространство; глаза у него были светло-голубые, не то сонные, не то мечтательные. Зора засмеялась.
— О чем вы задумались? Опять о пушках?
— Нет, — он вздрогнул, словно проснувшись. — О детских колясках.
Она встала.
— А я думала о завтраке. Ну я пойду к себе, в отель. Здесь страшно душно и вообще противно. Доброй ночи.
— Если позволите, я провожу вас до лифта, — учтиво предложил молодой человек.
Она милостиво позволила, и они вместе вышли из игорного зала. Но уже в атриуме она передумала относительно лифта. Лучше выйти из казино через главный вход и дойти пешком до отеля — хоть свежим воздухом подышишь после этой духоты. Спустившись с лестницы, Зора остановилась и сделала глубокий вдох. Ночь была тихая, безлунная, звезды висели низко над землей, словно алмазы на балдахине из черного бархата. По сравнению с ними ослепительные электрические огни на террасах отеля и Кафе-де-Пари казались поддельными и мишурными.
— Ненавижу их! — сказала Зора, указывая в ту сторону.
— Да, звезды лучше.
Она быстро повернулась к своему спутнику.
— Откуда вы знаете, что я их сравнивала?
— Я почувствовал это, — пролепетал он.
Они медленно спустились с лестницы. Внизу, словно из-под земли, выросла коляска, запряженная парой лошадей.
— Прокатиться не желаете ли? Очень хороший экипаж! — предложил невидимый в темноте кучер. Извозчики в Монте-Карло безошибочно угадывают англосаксов.
Почему бы и нет? Зоре вдруг безумно захотелось насладиться красотой этого дивного уголка земли. Она знала, что ее поступок могут счесть сумасшедшей, неприличной выходкой. А все-таки, почему нет? У Зоры Миддлмист не было никого, кому она обязана была бы давать отчет в своих действиях. Почему же не сделать глоток из чаши завоеванной ею свободы? С незнакомым мужчиной? Что за беда! Тем интереснее приключение. Сердце ее радостно забилось. Чистые женщины, как и дети, инстинктивно угадывают, кому они могут довериться.
— Хотите?
— Прокатиться?
— Да. Если только вы не предпочитаете вернуться к своим друзьям.
— Господи Боже! — ужаснулся он, словно его обвинили в принадлежности к какому-то преступному сообществу. — Какие друзья? У меня нет друзей.
— Тогда поедемте.
Зора первая села в экипаж. Он послушно уселся рядом. Куда же ехать? Кучер предложил двинуться вдоль берега, по дороге в Ментону. Зора согласилась. Лошади уже готовы были тронуться в путь, когда она заметила, что ее спутник без шляпы.
— Вы забыли взять шляпу.
Зора говорила с ним, как с ребенком.
— Не все ли равно? На что она?
— Вы простудитесь и умрете. Сейчас же идите и принесите свою шляпу.
Он повиновался с покорностью, восхитившей миссис Миддлмист. Женщина может питать глубокую антипатию к мужчинам, но ей все же приятно, когда они ее слушаются. Зора была женщиной, к тому же молодой. Когда ее спутник вернулся, кучер хлестнул лошадей, и они помчались в сторону Ментоны.
Полулежа на подушках, Зора жадно впивала чувственную прелесть ночи. Теплый душистый воздух, бархатное небо в алмазах, благоухание апельсиновой рощи, таинственный шелест листьев олив, смутно маячившие вдали холмы, шелковое, винного цвета море с кружевной оторочкой пены вдоль темной дуги залива. Юг простер над ней крылья, любовно убаюкивая ее в своих объятиях.
После долгого молчания она вздохнула, вспомнив о своем спутнике, и благодарно сказала:
— Спасибо за то, что вы молчали.
— Не за что, — ответил он. — Мне нечего было сказать. Я вообще не разговариваю. Я, кажется, год уже как ни с кем не говорил.
Она беспечно рассмеялась.
— Почему?
— Не с кем было. Кроме моего слуги, — добросовестно поправился он. — Его зовут Вигглсвик.
— Надеюсь, он хорошо смотрит за вами, — сказала Зора с материнской заботливостью.
— Его следовало бы подучить. Он плохо вышколен. Я всегда ему это говорю, но он не слышит. Ему уже за семьдесят, и он глух как пень. Рассказывает мне о тюрьмах и обо всем таком.
— О тюрьмах?
— Да. Большую часть жизни Вигглсвик провел в тюрьме. Он, знаете ли, был профессиональным вором, но потом состарился и бросил свое ремесло. К тому же в двери уже стучалось молодое поколение.
— Не думала, что воры этим занимаются, — пошутила Зора.
— Обычно они прибегают к отмычкам, — совершенно серьезно согласился он. — Вигглсвик подарил мне свою коллекцию. Очень полезная вещь.
— Для чего?
— Чтобы убивать моль и тараканов.
— Но зачем же было брать в лакеи состарившегося вора?
— Не знаю. Должно быть, он сам это устроил. Подошел ко мне однажды, когда я сидел в Кенсингтонском саду, и с тех пор не отставал от меня.
— Господи, помилуй! — вскричала Зора, на минуту забыв даже о звездах и море. — Разве вы не боитесь, что он вас ограбит?
— Нет. Я спрашивал его, и он мне все объяснил. Видите ли, это было бы не по его части. Фальшивомонетчик занимается только изготовлением фальшивых денег, карманщик норовит стянуть цепочку или кошелек, а взломщик совершает одни кражи со взломом. Но ведь не может же он учинить взлом в том месте, где сам живет, так что я в безопасности.
Зора дала ему благоразумный совет:
— А знаете, я бы на вашем месте все-таки постаралась от него избавиться.
— Будь я вами, — сделал бы то же, но я так поступить не могу. Если сказать ему, чтобы уходил, он все равно не уйдет. Вместо этого я сам иногда ухожу. Вот почему я здесь.
— Послушайте, что вы такое говорите! У меня голова идет кругом, — смеялась Зора. — Расскажите мне что-нибудь о себе. Как вас зовут?
— Септимус Дикс. У меня есть еще одно имя — Аякс. Септимус Аякс Дикс, но я никогда его не употребляю.
— Жаль. Аякс — красивое имя.
— Глупое. При слове Аякс представляется дюжий парень, который вызывает на бой и громы небесные, и глупцов с копьем в руках. Это тетушка, старая дева, убедила мою мать дать мне такое имя. Я думаю, она спутала Аякса с Ахиллом[52], статуей которого восхищалась в Гайд-парке. На нее потом наехала телега молочника и задавила ее.
— Когда это было? — спросила Зора, больше из вежливости, чем из участия к судьбе девственной тетушки мистера Дикса.
— За минуту до ее смерти.
— О! — удивилась Зора его равнодушию к семейной трагедии. Потом, чтобы поддержать разговор, спросила: — А почему вас зовут Септимус?
— Я седьмой сын. Все остальные умерли в детстве. До сих пор не понимаю, почему я не умер.
— Может быть, потому, — засмеялась Зора, — что вы в это время думали о чем-то другом и пропустили удобный случай.
— Должно быть, это так. Я всегда упускаю случай, точно так же, как поезда.
— Как же вы ухитряетесь все-таки попадать, куда вам нужно?
— Жду следующего поезда и еду. Это нетрудно. А вот упущенный случай не вернешь.
Он вынул из портсигара папиросу, сунул ее в рот и принялся шарить по карманам, отыскивая спички. И, не найдя их, бросил папиросу на дорогу.
— Как это похоже на вас! — воскликнула Зора. — Почему вы не попросили огня у кучера?
Она непринужденно смеялась, словно они были сто лет знакомы, хотя на самом деле встретились всего час назад. Септимус больше походил на заблудившегося мальчика, чем на мужчину. Ей хотелось подружиться с ним, приласкать его, по-матерински о нем позаботиться, но она не знала, как это сделать. Ее приключение утратило всякий оттенок авантюры, всякую пряность риска. Она знала, что рядом с этим беспомощным существом может сидеть хоть до скончания века, не рискуя быть обиженной ни словом, ни делом.
