Мор Йокаи - Золотой человек
- Ты вернулся! Ты! Ты! - и губы ее, даже смолкнув, продолжают немо твердить: "Ты, ты!".
Окрест раскинулся библейский рай. Жасминовый куст держит над из главами серебряные венцы, а соловьиный хор поет "Господи, помилуй...".
Родимый кров.
Лодку Тимара унесло волнами; челн, на котором некогда приплыла сюда Тереза, давно сгнил, а новый она, за ненадобностью, не покупала, так что пришельцу не уйти с острова, пока не прибудут первые скупщики фруктов. Но до тех пор пройдут еще недели и месяцы.
Недели и месяцы счастья!
Неисчислимые дни безоблачной радости.
Ничей остров стал для Тимара родимым кровом. Здесь он обрел труд и покой.
После того как паводок схлынул, Тимара ждала большая работа: осушить низинные места острова, где стояла вода. Целыми днями он рыл отводные канавы; Ладони его огрубели, как у заправского землекопа. Зато по вечерам, когда он, взвалив на плечо лопату и мотыгу, возвращался к домику, его всегда ждали и встречали с любовью.
Поначалу женщины рвались помочь ему в изнурительном труде, но Михай деликатно отказался: пусть лучше займутся по хозяйству, а землю копать - мужская работа.
И когда канал для отвода стоячий вод было готов, Михай взирал на плод своих трудов с такой гордостью, словно это и было единственным делом его жизни, которое можно без стеснения назвать благим, которым можно оправдаться перед судом своей совести. День завершения этой работы стал для островитян праздником. Они не соблюдали великих праздников, не отмечали воскресений; праздником для них становился любой день, когда господу угодно было ниспослать им радость.
Обитательницы острова были скупы на слова. Все, что царь Давид восславил в ста пятидесяти псалмах, вмещалось у них в одну молитву, а любовные излияния, воспетые в стихах сонмом поэтов, заменял один - единственный взгляд. Они научились угадывать мысли друг друга, научились следовать мыслям другого, научились сливать мысли воедино.
Михай день ото дня все больше восхищался Ноэми. Преданная, благодарная натура, начисто лишенная капризов и требовательности. Она не ведала грусти или тревоги о будущем. Попросту была счастлива и давала счастье другому. Никогда не спрашивала Михая: " Что будет со мной, когда ты уедешь? Оставишь меня здесь или возьмешь с собою? Будет ли мне прощение за то, что я люблю тебя? Какую веру исповедует священник, что благословляет тебя? Можешь ли ты принадлежать мне? Нет ли у какой другой женщины прав на тебя? Какое место занимаешь ты в том, большом мире и что это за мир, в котором ты живешь?" Ни в лице, ни в глазах ее Михай не замечал и тени подобных тревог, всегда читая лишь один и тот же извечный вопрос: "Любишь ли ты меня?".
Тереза как-то мимоходом обронила, что у Михая, мол, наверное, накопилось немало дел, но он успокоил ее: "Янош Фабула со всеми делами управится". А стоило Терезе перевести взгляд на дочку, кроткие голубые глаза которой, как подсолнечник к солнцу, постоянно были обращены к Тимару, и она тяжело вздыхала: "Как же она его любит!".
Тимар испытывал неодолимую потребность дать работу рукам: целыми днями рыть канавы, вбивать сваи. Плести из прутьев изгородь; тяжелый физический труд помогал душе справляться с бременем еще более тяжких забот.
А что творится тем временем там, в обыденном внешнем мире?
Три десятка его судов плывут по Дунаю. Новая галера бороздит океанские воды, а все его благополучие, многомиллионное богатство вверено неопытным женским рукам.
И если сейчас жена по своей легкомысленной прихоти пустит все состояние на ветер, растранжирит все до гроша, разорив мужа подчистую, разве повернется у него язык укорить ее за это?
Он был счастлив тут, не хотел знать, что происходит там.
Душа его рвалась надвое: туда его влекли богатство, честь, положение в обществе, к острову привязывала любовь.
Ведь Михаю не составило бы труда покинуть остров. Дунай не море, а Михай был хорошим пловцом и в любой момент мог переплыть на другой берег и никто не стал бы его удерживать, женщины знали, что там его ждут дела. Но стоило ему очутиться подле Ноэми, как он забывал обо всем на свете; тогда он только любил, был счастлив и утопал в блаженстве.
- О, не люби меня так крепко! Шептала девушка.
Так проходил день за днем.
В садах поспели фрукты, ветви деревьев клонились к земле под тяжестью плодов. Какое наслаждение изо дня в день наблюдать, как плоды зреют, набирают силу. Яблоки и груши наливаются и хорошеют, каждый плод по-своему: зеленые коричневеют и становятся похожи цветом на матовую загорелую кожу или же вдруг покрываются желто-красными полосками; коричневая кожица плодов с солнечной стороны румянеет и отдает в багрянец, в золотистые тона других сортов вкрапливаются карминные точечки, а кармазинно-красная поверхность иных плодов рябит зелеными пятнышками. И каждое спелое яблоко сияет, словно веселое детское личико.
Тимар помогал женщинами собирать урожай. Объемистые корзины одна за другой наполнялись благодатными дарами природы, и он, складывая фрукты, поштучно пересчитывал их и не переставал восхищаться.
Как-то раз пополудни, когда он помогал Ноэми нести полную корзину, он увидел возле дома незнакомых людей: съехались скупщики фруктов.
Впервые за долгие месяцы он встретил людей из другого мира, которым есть что порассказать о тамошней жизни.
Торговцы как раз договаривались с Терезой о ценах на фрукты. Шел обычный обмен товарами. Тереза, по своему обыкновению, хотела получить за фрукты зерно, однако купцы на сей раз предлагали гораздо меньше, чем в былые годы, ссылаясь на то, что пшеница, мол, очень вздорожала. Комаромские торговцы скупают зерно потом, вот и взвинтили цены. Все зерно они тут же перемалывают на муку и везут за море.
Тереза, конечно, не поверила, решив, что это всего лишь торгашеская уловка.
Зато Тимар навострил уши: ведь эта идея принадлежала ему, интересно, что из нее вышло по прошествии стольких месяцев.
Теперь он не находил себе места, его одолевали мысли о коммерции, о делах в имении. Эта весть подействовала на него, как звуки трубы на служилого солдата, которого влечет на поле брани даже из объятий любимой.
Обитательницы острова сочли естественным, что Михай готовится к отъезду: его ждет служба. А сюда он вернется снова будущей весною. Ноэми просила его лишь об одном: не выбрасывать одежду, которую собственноручно соткала и сшила для него.
- Буду хранить, как святыню.
- И иногда вспоминай бедную Ноэми.
На это он не сумел ответить словами.
Михай подкупил торговцев, чтобы те задержались еще на денек.
В этот последний день он, оставя все дела, рука об руку с Ноэми обошел заветнейшие уголки острова, одарившие их часами неземного блаженства, тут подобрал лист, там - цветочный лепесток на память. На листьях и цветочных лепестках были начертаны волшебные легенды, прочесть которые могли лишь они двое.
- Не разлюбишь меня в разлуке?
Последний день пролетел невероятно быстро.
Купцы решили отправиться с вечера, чтобы плыть было не жарко. Михай вынужден был распрощаться с девушкой.
У Ноэми хватило ума не заплакать, ведь она знала, что Михай вернется, и постаралась отвлечься хлопотами, собирая ему провизию в дорогу.
- Пока доберешься до того берега, настанет ночь, - с ласковой тревогой сказала она, укладывая дорожную сумку Михая. - Есть у тебя оружие?
- Нет. Никто меня не тронет.
- Как же - нет? А это что такое? Ноэми с любопытством извлекла пистолет.
И вмиг побледнела, узнав пистолет Тодора, которым тот не раз похвалялся перед нею, грозя застрелить Альмиру.
- Это его оружие!
- Когда ты уплыл отсюда, он подстерег тебя на том берегу и выстрелил из этого пистолета! - с жаром воскликнула девушка.
- С чего ты взяла?
- Я слышала два выстрела, а потом еще два - твои. И пистолет этот ты забрал у него.
Изумлению Тимара не было границ. Выходит, любящие глаза видят даже то, чего видеть не могут! Он не стал отрицать, что все так и было.
- Ты убил его? - спросила Ноэми.
- Нет.
- Куда же он делся?
- Теперь тебе незачем его бояться. Он уехал в Бразилию. Нас отделяет от его чуть ли не половина земного шара.
- Я бы предпочла, чтобы нас отделяли от него три аршина земли! - взволнованно воскликнула Ноэми, схватив Михая за руку.
Михай удивленно смотрел ей в лицо.
- Что с тобою? Откуда у тебя эти жестокие мысли? Ведь ты не способна убить скотину, задавить паука, насадить бабочку на булавку!
- Я готова убить каждого, кто посмеет отнять тебя у меня, будь то человек или хоть сам дьявол!..
И она страстно прижала к себе Михая. А его бросало то в жар, то в холод.
Фамильная драгоценность.
Очутившись на другом берегу, Михай вновь направился к рыбачьей хижине.
Его мысленному взору рисовались две картины. Одну из низ он видел и воочию: одетая зеленью скала посреди Дуная, а на вершине скалы - стройная девушка, прощаясь, машет платком, покуда вечерний туман не скрывает их друг от друга. Вторая картина вставала в его воображении: комаромский дом и перемены, происшедшие там за время его отсутствия. Впрочем, дорога домой долгая, и Михай еще успеет дополнить вторую картину подробностями.
