Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
— Умоляю вас! — простонал он. — Только не стреляйте! От шума они еще больше озвереют. А вы сами видите, в каком они состоянии! Надо во что бы то ни стало помешать им освободить остальных… Иначе нам с ними не справиться.
В тот момент валявшийся без сознания матрос, которого друзья тщетно пытались оттащить от опасного места, открыл глаза и старался подняться на ноги. Но один из негров с дьявольским проворством метнулся к нему, схватил за руку и кинул за борт, где, как и накануне, кишели в ожидании добычи акулы.
Матросы разом испустили истошный вопль ужаса. Послышались презрительные реплики в адрес капитана, упреки в трусости и слабости.
Внезапно щелканье кнута, непрерывно доносившееся на палубу из трюма, смолкло, и из батарейного люка показался матрос, которого капитан посылал за черным товаром. В руках у него не было ничего. Бледный как смерть, с расширенными от ужаса глазами, он крикнул:
— Надо немедленно задраить все люки! Там, внизу, тоже есть негры, которые освободились от цепей! Они отняли у меня кнут!
Капитан бросился на него и схватил за шиворот.
— Освободились?! — воскликнул он. — Значит, и там освободились! Они задумали это заранее! И только выжидали подходящего момента! — Потом отпустил матроса и отдал приказ: — Задраить все люки! Десять матросов к котлам! Принести сюда кипятку!
И, обернувшись к Дюпарке, добавил:
— Прошу вас, господин губернатор, отойдите куда-нибудь подальше… Сейчас мои матросы будут пытаться захватить невольников с палубы. Боюсь, как бы вас не ранили…
Жак позволил увести себя в сторону. Теперь матросам «Люсансе» удалось ухватиться за цепи, и они изо всех сил тянули их на себя, пытаясь оттащить невольников, которые, точно гроздь черного винограда, были прикованы к их противоположным концам. Несколько матросов окружили их кольцом, пытаясь отсечь от обезумевших рабов, которым удалось освободиться первыми. Однако, как они ни старались, те цеплялись за любой выступ на палубе и отчаянно сопротивлялись их стараниям.
Вскоре принесли огромный котел с кипятком. Но чтобы выплеснуть его на мятежников, требовался личный приказ капитана.
Тот же, похоже, медлил, раздираемый противоположными чувствами. Ходил взад-вперед, от одной группы к другой и так и не осмеливался принять решения. Про себя он думал, что, если разобраться, ожоги на телах невольников скорее всего еще больше снизят цены. Кроме того, колонисты не слишком-то охотно покупают негров мятежников — ну кому здесь нужны на плантациях чересчур горячие головы!
Дюпарке с силой схватил Морена за плечо.
— Пошлите человека на берег, пусть позовет на помощь солдат из форта, — проговорил он. — Надо как можно скорее обуздать мятежников… Если слухи об этом дойдут до рабов острова, нам несдобровать! Ведь стоит вспыхнуть бунту хоть в одном небольшом селении — это хуже эпидемии и распространяется быстрее, чем огонь по пороховому шнуру!
— Двое на берег, оповестить солдат форта! — проорал Морен.
Тут, запыхавшись, появился матрос, сообщивший, что почти всем неграм, находившимся в трюме, удалось освободиться от цепей и теперь они так напирают на крышки люков, что те вот-вот не выдержат и все они вырвутся на палубу.
Капитану не понадобилось слишком много времени, чтобы понять: если черномазым удастся открыть крышки люков, тогда их уже ничто не сможет остановить. Они заполонят все судно и станут на нем хозяевами. Что они будут делать дальше? Возможно, ничего, ведь они даже не смогут управлять кораблем, которое, по всей видимости, вскорости будет продырявлено парой-тройкой пушечных ядер, выпушенных из форта. Однако вся команда, от простого юнги до капитана, да и сам губернатор кончат либо за бортом, либо с перерезанными глотками!..
Тем не менее Морен еще с минуту поколебался. Потеря товара — ничто в сравнении с теми последствиями, к каким может привести этот бунт. Ведь тогда ему придется смириться не только со смертью всех черномазых, но также с гибелью команды и потерей судна!
— Капитан! — потеряв всякое терпение, воскликнул Дюпарке. — Примите же, черт побери, решение! Пора действовать!
— Кипяток в трюм! — крикнул наконец капитан. — Для этого хватит и троих!
Он указал на троих матросов, оказавшихся поблизости, и те, взяв котел, понесли его в сторону батареи.
Не прошло и пары минут, как оттуда раздались душераздирающие крики и стоны. На негров, запертых в трюме в полной темноте — по колено в нечистотах, скопившихся там с самого первого дня плавания, — которым негде было даже укрыться, опрокинули котел кипятка.
Наконец один из матросов приблизился к капитану и доложил, что негры уже больше не пытаются поднять крышки люков.
— Отлично! — одобрил Морен. — Будем надеяться, что нам удалось их усмирить. А теперь надо попытаться снова заковать их в цепи!
Палуба была залита кровью. Кровью, вытекшей из раны получившего удар по голове матроса, кровью, капавшей с израненных рук негра, первым сбросившего цепи, и струившейся с затылков двоих закованных рабов, которые особенно яростно сопротивлялись матросам и заслужили удары по голове ганшпугом.
Команда, хоть ей и не удалось пока полностью взять верх над взбунтовавшимися, тем не менее уже достигла значительных успехов. Во всяком случае, они ухитрились вырвать из лап двоих обезумевших от свободы невольников тех рабов, которые еще оставались в цепях. Теперь в случае необходимости достаточно было прикончить из пистолета эту парочку непокорных — и, считай, мятеж будет окончательно подавлен.
Именно такое решение и принял Дюпарке, направившись в сторону батареи. Он считал, что «Люсансе» уже и так понесла такие ощутимые потери, что капитану теперь не стоило мелочиться. С оружием в руках, он уже было совсем приготовился прикончить двоих главных зачинщиков, как вдруг увидел, что один из них метнулся к негритянке. С какой-то нечеловеческой силой и решимостью он умудрился вырвать, пусть и оставляя на них лоскутья кровоточащей кожи, ее запястья из сжимающих их железных тисков. Потом, подхватив несчастную на руки, какое-то мгновенье продержал ее над планширом. Успел проговорить ей на непонятном гортанном наречии несколько слов — и внезапно разжал руки!
Все произошло так стремительно, что оторопевший Жак даже не успел вмешаться. Но ему было ясно, что у него на глазах произошла одна из тех ставших уже обычными трагедий, которые повторялись теперь вновь и вновь. Мужчину забрали на гвинейском побережье и увезли на «Люсансе» вместе с его женщиной. И он предпочел бросить ее на съедение акулам, чем оставить в живых и обречь до самой смерти тяжко трудиться рабынею какого-нибудь — возможно, очень жестокого — хозяина в вечной разлуке со своим суженым.
Тело с гулким плеском упало в море.
Дюпарке было подумал, что вот сейчас негр набросится и на него, однако вид у того был вовсе не угрожающий, он скрестил на широкой груди руки и покорно ждал.
Он знал, что бунт уже обречен. Он вырвал жену из лап палачей и теперь ждал наказания.
Оставался второй негр, который по-прежнему угрожающе размахивал доской. Один матрос, забравшись на рею, метнул ему прямо в голову ганшпуг. Негр не успел увернуться и со стоном рухнул на палубу.
И тогда по всему кораблю с ожесточением защелкали хлысты. Закованные в цепи рабы, не способные хоть как-то защитить себя от ударов, получали заслуженное наказание.
Отдраили люки в трюм, и с высоты прохода прямо в отверстие, через которое пару минут назад несчастных ошпарили кипятком, посыпались удары кожаных хлыстов. Душераздирающие крики вызывали жалость и сострадание.
Однако рабам нечего было ждать пощады от матросов, среди которых они только что посеяли такой ужас, от команды, по их вине так жестоко лишившейся одного из собратьев. Вдохновленные неистовой жаждой мести, матросы лупили, не жалея сил. Зеленые кожаные хлысты глубоко вонзались в тела; спины негров были исполосаны кровоточащими ранами, рубцы от которых до конца жизни останутся на них как клеймо. По этим шрамам их всегда узнают, разыщут, если им вздумается удрать, пуститься в бега… Пусть даже им и удастся скрыться и добраться до какого-то другого, принадлежащего иной стране, острова — все равно, попади эти беглые рабы к англичанам, испанцам или голландцам, там их будет ждать тот же тяжкий труд на таких же плантациях…
Теперь, когда опасность для судна миновала, капитан, похоже, уже примирился с потерями, каких стоил ему этот бунт. Он приказал схватить негра, который был зачинщиком и по-прежнему неподвижно стоял, прислонившись к планширу и вызывающе скрестив на груди руки.
— Привязать его к бом-брамселю! — приказал он матросам. — И всыпать ему сотню горячих!
Слово «сотня» как-то непроизвольно сорвалось у него с языка даже прежде, чем он успел подумать о последствиях. Никакое живое человеческое существо не способно выдержать подобного наказания. Для жертвы это означало верную, неминуемую смерть.
