Наталия Рощина - Рыжее счастье
— Со своей стороны мне тоже кажется, что вам нужно поговорить, — деликатно заметил Гурии. — Старым знакомым нужно поговорить. Я оставлю вас ненадолго.
Для него это предложение казалось спасительным. Может быть, Мара сумеет отвлечься, увлекшись разговором со своим неожиданно возникшим знакомым. Она наверняка тоже стесняется своих слез. Двое мужчин, которые пытаются ее успокоить, — это слишком. Получается обратный эффект. Гурин улыбнулся Филиппу и направился к дверям. Ему нужно было во что бы то ни стало выйти из этой комнаты. Находиться здесь он не мог физически. Он вдруг ощутил распирающую ревность. Он снова и снова видел, как к Маре прикасался другой мужчина. В этих прикосновениях не было никакого интима. Филипп проявлял дружеское участие, но Гурину было невыносимо наблюдать это. Как же быть? С одной стороны, он уговаривает себя, что ничего быть не может, а с другой — его выворачивает от одной мысли, что Мара может принадлежать другому. Как же он лукавил, когда отвечал на ее вопрос, для чего он вообще все затеял:
— …для красивого, молодого, успешного и, главное, любимого тобой мужчины. — Тогда в ответ Мара сказала, что ей не нужен никто, кроме него. Он пропустил мимо ушей ее комментарий о том, что все перечисленное, кроме возраста, Мара отнесла на его счет. Он старался быть безучастным, глухим, равнодушным. Но сейчас все изменилось. Нужно оказаться перед лицом смертельной опасности, чтобы понять, как идти дальше. Почему же так странно устроен человек: ему нужно именно почувствовать холодное дыхание вечности, чтобы быстро и решительно разобраться со своим внутренним миром. Не всегда это осознание ведет к хеппи-энду, но Гурин был уверен, что в его случае все сложится замечательно.
Нет, он не допустит, чтобы Мара принадлежала кому-то, кроме него. Благодаря Филиппу, случайно оказавшемуся в центре сегодняшних событий, он жив. За те несколько часов, что отделяют его от выстрела, Гурин словно прокрутил всю свою жизнь, как пленку в кинокамере. Говорят, так бывает в момент клинической смерти: ты вспоминаешь все, листаешь страницы детства, юности, взрослой жизни. Гурин никогда не жаловался на здоровье. Однако сегодня он пережил стресс, по глубине и воздействию сопоставимый с возвращением с того света. Этот мальчик закрыл его своим телом, а если бы опоздал хоть на мгновение… Эрнест Павлович прислушался к быстрому, сбивчивому ритму сердца. Оно отсчитывало удар за ударом в каком-то ускоренном режиме, с каждой секундой умножая волнение. Да, как много оказывается страничек, которые бы ты с высоты прожитых лет заполнил другим, совершенно другим смыслом. Но это невозможно. Существует лишь одно: ты можешь пусть не исправить, но хотя бы в дальнейшем не совершать ничего такого, о чем бы пришлось жалеть.
Закрывая за собой дверь, Эрнест Павлович боролся с ощущением, что сейчас происходит именно то, чего он так боится. Он снова получит не ту страницу, не с тем смыслом. И все происходит добровольно, отчаянно безответственно. Он может навсегда потерять ту, что уже не один раз признавалась ему в любви. Гурин слышал, как Мара шепчет: «Я люблю вас…» И он отвечает ей отказом. Нелепость… И каждый раз у него была отговорка, кажущаяся весомым аргументом для отказа. Один из них состоял в том, что жизнь его каждую минуту подвергается опасности, но тогда это были лишь слова. Только пережив события сегодняшнего дня, Гурин мог судить о том, что такое настоящая опасность, дыхание смерти. Он ощутил его. И первое, о чем подумал, справившись с нервами: Мара могла остаться без него… Что бы случилось с ней, если бы Филипп не успел закрыть его собой? Сейчас, оставив Мару наедине с Филиппом, впервые с момента знакомства с ней Гурин позволил себе реально представить ситуацию, в которой Мара станет хозяйкой в его доме. Сколько он боролся с собой, сколько раз говорил, что это невозможно, что это противоречит самой природе. Его поднимут на смех. Но, в конце концов, он достиг того положения, когда может позволить себе совершить поступок, идущий от сердца. Он уже может не обращать внимания на то, что скажут другие. Сколько ему еще осталось? Жизнь так быстротечна, и так мало счастливых мгновений озаряют прошедшие годы. Зачем же он так упрямо пытается обмануть себя? Права Мара. Он все это время уговаривает только свою совесть, пытается угодить надуманной морали. Разве высшее понимание верного пути в отказе от обычного человеческого счастья? Гурин покачал головой, словно споря с невидимым собеседником. Он позволит себе эту последнюю любовь. И пусть она будет длиться столько, сколько суждено. Пусть Мара через год, месяц скажет, что чувства больше нет, но у них останется этот год, этот месяц. Если он не сделает решительного шага прямо сейчас, разорвется та невидимая связь, которая возникла за то время, что они знают друг друга. Один из ее концов окажется в руках Филиппа. Он не растеряется. Он будет крепко держать его. В его глазах столько решимости, столько энергии молодости. Эрнест Павлович неожиданно переживал давно забытое чувство ревности. Он держал ручку двери, борясь с желанием снова распахнуть ее и ворваться в комнату. Каким же смешным он покажется Маре. Чего он добьется? Проверит, удостоверится, убедится. Нет, он не может. Он боится увидеть сияющие глаза Мары, сияющие и улыбающиеся не ему, другому. В висках застучало, напряжение было настолько велико, что Эрнест Павлович был близок к потере сознания. Его организм впервые не справлялся с наплывом эмоций. Гурин прижался лбом к двери. Ему было плохо. Слишком тяжелый день, слишком много всего произошло. Он должен успокоиться, перестать накручивать себя и переварить события этого странного дня.
Кстати, он должен основательно подумать над тем, как отблагодарить Филиппа. Несправедливо из спасителя превращать парня в соперника, к тому же не имея на то оснований. Гурин сказал себе, что снова будет прислушиваться только к собственному внутреннему голосу. Его не собьют ничьи советы, предупреждения, недовольства. Гурин решил, что с этого дня Филипп — его преемник. Настало время сделать этот ответственный шаг. Эрнест Павлович полагался на свою интуицию. Она еще ни разу не подводила его. Пожалуй, в случае с Игорем — прокол. Но, в конце концов, от этого никто не застрахован. Киллер-неудачник пойман, и очень скоро все выяснится. Но пока, к своему удивлению, Гурин не считал ожидание его признания важным. Не пытался подгонять время, чтобы наверняка узнать имя того, кто решил лишить его жизни. Важно, что есть любимое дело, создаваемое не один десяток лет. Есть кандидат на звание преемника. Сын не хочет занимать это место, значит, есть все основания предоставить шанс другому, не менее достойному. Краткая информация о Филиппе, которую Эрнест Павлович успел собрать за то время, когда Филиппа осматривал его личный врач, вполне удовлетворяла Гурина: работает в одной из его гостиниц уже около двух лет, проявил себя ответственным, инициативным, решительным. За словом в карман не полезет, но и умеет промолчать тогда, когда это необходимо. Спокоен, но в меру амбициозен. Конечно, не хватает личного контакта, но за этим остановки не будет. Полное досье на этого молодого человека вскоре будет лежать на рабочем столе в кабинете Гурина. Эрнест Павлович искренне надеялся, что не найдет в нем преград для осуществления своих планов. Однако чем больше он пытался убедить себя, что нашел человека, которого можно вводить в курс дел, которому может полностью доверять, тем менее убедительными казались ему аргументы. Эрнест Павлович прекрасно понимал, что им руководит желание отблагодарить за спасенную жизнь, за второй день рождения.
— Остынь, Павлович, — прошептал Гурин, все еще держа ручку двери, которую закрыл за собой несколько минут назад.
Минуты казались вечностью. Так хотелось невидимкой попасть в комнату и услышать, о чем говорят Мара с Филиппом. Эрнест Павлович испытывал разрушающую, лишающую покоя ревность, пытаясь смеяться над собой за эту беспочвенную слабость. Однако ничего не получалось. Он не мог думать ни о чем другом.
— Эрнест Павлович. — Рядом стоял Максим. Он удивленно смотрел на хозяина.
— Распорядись относительно чая, очень крепкого чая с лимоном, — не давая Максиму ничего сказать, попросил Гурин.
— Хорошо. Вас просят спуститься вниз. — Максим все же озвучил то, ради чего потревожил Эрнеста Павловича. — Вас ждут в большой гостиной.
— Да-да, обязательно, только сначала я должен закончить одно очень важное дело, — скороговоркой ответил Гурин и, не дожидаясь ответа, постучал в дверь. Выждал паузу и открыл ее.
Мара все так же сидела в кресле, а Филипп стоял спиной к ней у окна. Он стоял точно так же, как и в тот момент, когда Гурин с Марой вместе входили в эту комнату. Оглянувшись, Филипп серьезно посмотрел на Эрнеста Павловича. Он смотрел на него так, как будто видел впервые. Он пытался понять, как этому мужчине удалось заполучить сердце Мары. Сначала он рассказал Маре о себе. А потом говорила она. И чем больше она говорила, тем очевиднее становилось, что она без ума от Гурина. Она видит свое будущее или с ним, или вдали от него, потому что быть настолько рядом и не иметь возможности любить у нее нет больше сил. Филипп как никто другой понимал ее. Он с каждой минутой все отчетливее осознавал, что нет смысла говорить о своих чувствах, о том, что все это время он помнил их встречу в том заброшенном доме. Не стоило признаваться, что он мечтал добиться чего-то в жизни в надежде когда-нибудь блеснуть своими успехами перед ней, именно перед ней. Эта рыжеволосая колдунья свела его с ума. Она заставила мечтать, и, быть может, ему стоит поблагодарить ее только за то, что она, не желая того, подталкивала его к движению вперед? Он придумал себе счастливое продолжение случайной встречи, но все получается совершенно иначе. Сам виноват — не стоит быть таким самоуверенным. Ничего, он должен быть выше.
