Ольга Воронцова - Не любовью единой (Новеллы о женских судьбах)
Анна обреченно улыбнулась, терпеливо ожидая, когда та упорхнет, Вырубову ждала сестра-хозяйка ее госпиталя, чтобы выслушать распоряжения относительно перевязочных материалов и лекарств.
- Какие слухи? - скорее из вежливости поинтересовалась Анна, только чтобы поддержать разговор.
- Как, ты ничего не знаешь? - радостно изумилась госпожа Дерфельден Нет, ты правда ничего не знаешь? Хотя да, конечно! - Она осмотрелась вокруг себя. - Ты здесь окончательно одичала, живешь, как монахиня, тебе надо выезжать в общество, побольше танцевать, флиртовать. Ой, прости... Госпожа Дерфельден прихлопнула ладошкой рот, наконец сообразив, что она ведет себя бестактно с искалеченной подругой.
- Ну, так какие слухи вы распускаете? - снова спросила Анна, чтобы переменить тему и сгладить неловкость.
- Ну как же, - подруга снова оживилась. - Слухи о том, что императрица спаивает государя. И знаешь, все верят! Что с тобой?..
- Какая гадость... - только и смогла проговорить Анна.
* * *
А вскоре появился повод к новым обвинениям императрицы - на этот раз в шпионаже в пользу немцев. Из Вены в Петроград вернулась одна из городских фрейлин императрицы Мария Васильчикова, которая с началом войны была интернирована австрийскими властями. У Васильчиковой не хватило такта поостеречься связывать свое имя с государыней, наоборот, она настырно пыталась добиться приема во дворце, а когда ей отказали, начала раздавать интервью всем бульварным газетам. Репортеры даже не поверили сначала такому счастью: фрейлина Васильчикова говорила, что она вовсе не германская шпионка и никаких секретных заданий она императрице не привезла, потому что сами немцы ее уверяли, что царица всея Руси тоже не агент германской разведки.
И Григорий Распутин, казалось, сошел с ума от лести своего окружения и количества выпитой им мадеры. В пьяном виде он подрался с боевым офицером и искалечил его. Офицера срочно отправили обратно в действующую армию, но заткнуть рты депутатам Государственной Думы не удалось. Они уже в открытую говорили, что святой старец управляет царской семьей, как хочет.
* * *
Весной 1916 года Анна Вырубова отправилась с эшелоном выздоравливающих офицеров и солдат в Крым. Здесь она последний раз виделась с государем наедине. Это было все в том же Гурзуфе. Они прогуливались по дорожке парка, Николай бережно поддерживал ее под руку. Оба молчали, и обоим было хорошо. Но как раз тут послышался какой-то треск, грохот, и прямо под ноги им с горы скатилась характерная фигура в летнем пальто горохового цвета. Анна покраснела, а государь, напротив, побледнев, гаркнул:
- Пошел вон!
Агент охранки удивительно быстро убежал прямо на четвереньках в какие-то кусты.
- А ведь это шиповник, - тихо засмеялась Анна. - Наверное, поцарапался бедняга.
Государь сконфуженно покрутил головой.
- Простите, - тихо сказал он.
В Евпаторию, куда переехала царская семья с Южного берега, Анну пускать не хотели. К счастью, она захватила с собой телеграмму государя, в которой он лично приглашал фрейлину Вырубову. Толпа любопытных не дала императору выкупаться в море, зато наследнику очень понравились здешние песчаные пляжи. Он выстроил из песка целую крепость. Царская семья уже давно уехала, а Анна все ходила на пляж, где за специальным забором осыпалась песчаная крепость цесаревича.
Когда Анна вернулась осенью в столицу, первой ее встретила заплаканная мать. Она протянула Анне письмо от княгини Голицыной. Княгиня писала, что теперь нельзя подойти к матери Анны на улице, потому что люди тогда скажут, что она, княгиня Голицына, тоже немецкая шпионка и наложница Гришки Распутина.
Единственное место, где Анна могла забыться, был ее госпиталь в Царском Селе. Но теперь ее и тут не оставляли в покое. Сюда зачастил министр внутренних дел Протопопов. Он ничего не говорил, просто сидел в сторонке и часто вздыхал. Анна старалась его не замечать, а потом доброжелатели объяснили ей, что министр надеется на ее поддержку, ждет, когда Анна замолвит словечко за него перед государыней. А однажды утром какая-то дама подстерегла Анну на крыльце госпиталя и при всем честном народе бухнулась ей в ноги.
- Вы с ума сошли! - сказала Анна. - Встаньте сейчас же.
Но дама неотвратимо подползала к ней на коленях и талдычила, что только фрейлина Вырубова может назначить ее мужа губернатором такой-то губернии.
- Век молиться на вас буду, - причитала дама. - И детки наши будут, и внуки.
- Да что же я могу сделать? - не выдержала наконец Анна.
- Одного вашего слова достаточно будет, - уверенно сказала просительница.
- Я не могу, а если бы и могла, то не стала делать это, - твердо ответила ей Анна.
Дама тут же поднялась с колен, отряхнула подол и, прищурясь, посмотрела на Вырубову.
- Хорошо, - сказала она тихо. - Я тебе отомщу, тварь колченогая. Блудница!
Анна поняла, что у нее стало еще одним врагом больше.
* * *
16 декабря 1916 года Распутин был убит. Сначала его пытались отравить цианистым калием, а потом, когда яд не подействовал, в старца выстрелил из браунинга князь Феликс Юсупов, но Распутин никак не хотел умирать. Добил его двумя выстрелами из револьвера член Государственной Думы Пуришкевич. Полиция нашла широкий кровавый след во дворе дома Юсуповых, но тело старца искали еще несколько дней и нашли в проруби на Крестовском острове. Государыня была в трауре, в походной церкви Александровского дворца отслужили литургию.
Когда в столице узнали об убийстве, то все буквально сошли с ума от радости. Зверь раздавлен, злого духа не стало, говорили друг другу.
Распутина похоронили в Царском Селе. На похоронах присутствовали царская семья, фрейлина Вырубова и трое дочерей Распутина. Когда на могилу кинули последний ком земли, государь еле слышно прошептал: "Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью мужика". Позже из ссылки в Тобольске он напишет Вырубовой, что "Россия страдает за это убийство".
В ночь с 17 на 18 июля 1918 года в Екатеринбурге в подвале Ипатьевского дома вся семья Романовых была расстреляна.
* * *
Последний раз Анна Вырубова видела императорскую семью в марте 1917 года. Еще три дня назад у нее открылся сильный жар и на лице появились подозрительные пятна. Доктор Боткин подтвердил самые худшие опасения: корь. Она лежала больная в Царскосельском дворце, когда в ее комнату, запыхавшись, влетела Лили Дэн, жена морского офицера, одна из немногих приближенных царицы, с криком: "Он вернулся!"
Анне не надо было уточнять, кто вернулся. Она сразу все поняла: отрекшийся от престола царь Николай вернулся домой из ставки в Могилеве. Лили, захлебываясь, рассказывала, как государыня словно пятнадцатилетняя девочка сбежала по ступеням дворца навстречу царю, как потом он рыдал в ее подол и жаловался на измену. Но Анна уже не слушала ее, пытаясь сползти с кровати.
Через несколько часов в комнату к Анне наконец пришла императрица.
- Он теперь успокоился, - сказала Аликс. - Гуляет по саду, можешь посмотреть.
Вырубова с трудом доковыляла до окна, чтобы увидеть сцену, которая стояла перед ее глазами всю оставшуюся жизнь. Царя всея Руси окружали человек шесть солдат, вернее, шесть вооруженных хулиганов, которые толкали его прикладами и кулаками. Даже сквозь двойные стекла доносились их крики:
- Туда нельзя ходить, господин полковник. Вернись, твою мать, когда тебе говорят!
У Анны потемнело в глазах, и она упала без чувств. В тот вечер, когда под окнами Царскосельского дворца начали стрелять, а императрица сжигала какие-то свои бумаги в печке-голландке, Анна уже мало что понимала. А потом все куда-то исчезли, вместо них по комнатам расхаживали пьяные солдаты и громко ругались площадными словами. Потом словно чертик из табакерки возник какой-то крикливый господин и заверещал: "Отвечайте, когда я с вами говорю! Я министр юстиции Керенский!"
А затем ее куда-то повезли. Отрывками она помнила, что в министерском павильоне Таврического дворца она сидела на жестких стульях вместе с женой военного министра Сухомлиновой, которая выглядела как всегда прекрасно. Потом их обеих снова куда-то повезли. Анне запомнились ворота Петропавловской крепости, открытые нараспашку, и чей-то крик: "Васька! Политических преступниц привезли, одна очень политическая, гы-гы-гы..."
Под ногами в коридоре была какая-то вонючая слизь. Анна все время боялась поскользнуться и упасть. После железнодорожной катастрофы в позапрошлом году она еле ходила, а тут коридоры, казалось, никогда не закончатся.
* * *
Началась жизнь, похожая на медленную смертную казнь. В баню водили раз в две недели по субботам, на мытье давали полчаса. Постоянно было холодно от мокрого пола и стен камеры. У Анны начался бронхит, температура поднялась до сорока, каждое утро солдаты подбирали ее из огромной лужи на каменном полу, куда она падала с кровати в забытьи. Но главным мучителем был доктор Трубецкого бастиона Серебрянников. Толстый, со злым лицом и огромным красным революционным бантом на груди, он сдирал с Анны рубашку со словами: "Эта женщина хуже всех, от разврата с Гришкой и царицей она совсем отупела", - а потом со смаком и оттяжкой бил ее по щекам. Это было его единственное лекарство. Солдаты не изнасиловали ее только потому, что даже для пьяной солдатни она уже мало была похожа на женщину. Боже, зачем она тогда не умерла. Единственной книгой, которую она читала в камере, была Библия.
