Грейс Металиус - Нет Адама в раю
В городе Моника слыла непревзойденной домохозяйкой - так оно на самом деле и было. Но никто даже представить себе не мог, с каким остервенением Моника набрасывалась на любую домашнюю работу. В заботе, которую она проявляла о своих вещах, не было и тени любви. Смахивая пыль с мебели и полируя до блеска и без того идеально гладкую зеркальную поверхность, Моника видела в каждом предмете врага, готового двинуть против нее армаду грязи, полчища соринок и микробов, - и Моника целыми днями как одержимая скребла и драила, мыла и чистила, чтобы навеки заточить врага в темницу стерильности. Война была объявлена всему дому - и полу, и стенам, и мебели, и семейной одежде. Анжелика, ее дочь, была единственной школьницей, платья которой менялись трижды в день.
Газет Моника не читала никогда, не говоря уж о книгах.
- Где мне взять время для такой дребедени? - окрысилась она как-то раз, когда Арман поинтересовался, почему она никогда не заглядывает в газеты, которые он каждый день приносит, возвращаясь с работы.
- Кто тогда будет поддерживать чистоту и порядок во всех шести комнатах нашего дома? - сердито продолжала она. - Кто будет стирать и гладить твою одежду? Если бы я не ходила за тобой, как за ребенком, ты бы совсем зарос грязью, как последняя вонючая свинья.
Арман вздохнул. "Вонючая" и "cвинья" стали излюбленными словечками у Моники.
- Неужто ты думаешь, что я не хотела бы валяться в шезлонге, задрав ноги, и почитывать газетки, как ты? - спросила она.
Арман окинул жену долгим изучающим взглядом - безукоризненно чистое, отутюженное и накрахмаленное платье сидело на хрупком теле, словно влитое.
- Нет, Моника, - ответил он. - Я так не думаю.
Покончив с кухонным полом, Моника оставила белье кипятиться в чане на печке, а сама поднялась наверх и принялась чистить ванну. Часа два спустя с основной работой ей удалось справиться. Она прополоскала белье, надела пальто и собралась выйти на улицу, чтобы повесить белье сохнуть на натянутых во дворе веревках. Перчатки Моника не надела и леденящий ветер немилосердно терзал ее руки, простыни же замерзали на ветру, едва Моника успевала развесить их на веревке.
По всему городу о Монике шла молва. Даже доктор Саутуорт, который терпеть не мог Монику Бержерон, присоединялся к общему хору. А говорили вот что:
- Сразу видно, что она работяга, достаточно только посмотреть на ее руки. Похоже, она вкалывает в своем доме, как черная рабыня.
Только два человека не говорили так - муж Арман и дочь Анжелика. Арман не хотел, а Анжелика ничего не замечала. Впрочем, Арман в своем нынешнем состоянии тоже не мог видеть, как надрывается Моника. Уже у любой другой глаза были бы на мокром месте из жалости к себе. Но Моника не плакала. Она подняла с земли опустевшую бельевую корзину, повернулась к дому, шагнула и - остановилась как вкопанная. Окно спальни было опущено.
Кровь бросилась в голову.
Анжелика, подумала она, хотя обозлилась не только на девочку. Это все Арман! Чтобы он ни вытворял, девочка его обожала.
Моника аккуратно повесила пальто, прошла в столовую и распахнула створки буфета. Вынула непочатую бутылку виски и, стараясь не шуметь, прокралась мимо комнаты Анжелики в спальню, где лежал Арман.
- Арман, - прошептала она. - Арман, ты не спишь?
Арман глухо простонал, открыл глаза и сразу увидел бутылку в руках жены.
Моника приблизилась к кровати и склонилась над ним.
- На дворе жуткий мороз, - сказала она. - Мне кажется, тебе не мешало бы немного согреться.
Арман попытался оторвать голову от подушки, следя за тем, как Моника наполняет стакан на туалетном столике, но не смог. Монике пришлось помочь ему. Придерживая Армана одной рукой за шею, она поднесла стакан к его губам. Арман дважды подавился, но проглотил жгучую жидкость.
- Фу, - вздохнул он, когда стакан опустел. - Теперь гораздо лучше. И теплее. Я тут совсем окоченел.
Моника следила за движением его губ, стиснув зубы от отвращения; но прозвучало тихо и почти ласково:
- Да, Арман, теперь спи.
Она ждала, стоя у изголовья, пока глаза Армана не смежились, а дыхание не стало ровным и спокойным. Потом подошла на цыпочках к окну и подняла его до самого упора. Снова вернувшись к постели, Моника склонилась над мужем, чтобы еще раз убедиться, что тот спит, и стянула с него толстое одеяло до щиколоток. Когда Моника выпрямилась, на губах ее играла улыбка.
Она вернула бутылку виски в буфет, но, перед тем как лечь спать в свободной комнате рядом с кухней, поставила стрелки будильника на пять утра. Раньше шести Анжелика никогда не просыпается, так что у нее будет вдосталь времени, чтобы зайти в спальню к Арману, опустить окно и накрыть мужа одеялом. И комната успеет прогреться к тому времени, как Анжелика придет навестить отца.
На следующее утро доктор Бенджамин Саутуорт был в доме Бержеронов уже в десять. Моника увидела его машину, едва та появилась из-за угла. Неудивительно, поскольку Моника стояла перед окном гостиной и караулила, одетая в пальто, с той минуты, как Анжелика ушла в школу. Заметив машину, Моника опрометью выскочила на улицу, слетела с крыльца и побежала по тротуару, делая вид, что не замечает доктора, который вылезал из машины.
- Моника! - крикнул он ей вслед. - Постой, Моника!
Она остановилась, обернулась и бросилась к нему.
- О Боже, скорее! - истерически выкрикнула она. - Я как раз собиралась бежать за вами. Мне кажется, он умирает, доктор. Вся комната в крови!
Доктор Саутуорт молча отодвинул ее и поспешил в дом. Несколько минут спустя, держа пальцы на запястье Армана, он повернулся к ней и произнес:
- Сходи в школу и приведи Анжелику. Он уже без сознания и, боюсь, оно к нему уже не вернется.
- О Господи! - всплеснула руками Моника.
- Поспеши за Анжеликой, если хочешь, чтобы она успела взглянуть на отца в последний раз, прежде чем он умрет!
Моника бежала, пока не завернула за угол, после чего не торопясь зашагала к школе. Она долго и путано объяснялась с учительницей Анжелики английский у Моники хромал на обе ноги, да и акцент был ужасный. Наконец мисс Планктон отправила Монику в коридор и вызвала из класса Анжелику.
Девочка вышла пунцовая от стыда. Ее мать была единственной женщиной во всем городке, которая не умела как следует говорить по-английски. Моника быстро заговорила с Анжеликой на французском.
- Мне нужно уйти домой, мисс Планктон, - сказала Анжелика. - Мой папа очень сильно болен, ему совсем плохо.
Мисс Планктон тут же сочувственно захлопотала, помогая Анжелике застегнуть пальто и ботики, в то время как Моника стояла беспомощная, ломая руки.
Бедная, несчастная женщина, подумала учительница, глаядя вслед матери с дочкой. Бедная миссис Бержерон. Сколько ей пришлось вынести.
Моника крепко держала Анжелику за руку, не давая девочке бежать, но Анжелика все-таки вырвалась и побежала вперед.
- Папа, папочка! - закричала девочка, влетев в спальню.
Она подскочила к кровати и, если бы доктор Саутуорт не удержал ее, бросилась бы прямо на неподвижное тело отца.
- Тише, малышка, - ласково произнес он, держа Анжелику за плечи. - Не надо шуметь.
- Как он, доктор? - спросила Моника.
- Он еще дышит.
- Сколько еще?
- Трудно сказать. Час или даже меньше. Или чуть больше. Он слишком упрям, чтобы уйти быстро. Ты бы пошла лучше и отдохнула, Моника. Я позову тебя.
- Нет, - покачала головой Моника. - Я останусь с ним. А вам ведь нужно еще посетить других больных.
- Срочных случаев у меня нет, - ответил доктор. - Арман мой друг. Я останусь с ним.
- Но вам не нужно... - начала было Моника, но осеклась.
Доктор холодно посмотрел на нее, потом отвернулся и снова взял Армана за запястье.
- Иди и приляг где-нибудь, Моника. Я побуду с ним.
Когда Моника вышла из спальни, он вздохнул с облегчением. Он говорил по-французски несравненно лучше, чем Моника по-английски, но французский оставался для него чужим, поэтому разговоры с Моникой всегда утомляли доктора. Он сел в кресло рядом с кроватью Армана, а Анжелику усадил на колени.
- Не плачь, маленький ангел, - сказал он. - Не плачь, мое солнышко. Видишь, папа просто спит.
А что я могу еще сказать, черт побери, гневно подумал доктор Саутуорт. И что мне сказать ей, когда он умрет? Не плачь, Анжелика. Папочка не умер. Он только улетел на далекую звезду. О Господи!
Он поправил белокурые локоны Анжелики и пожалел, что не может сейчас выпить. Все, что угодно, только бы покрепче. Можно даже без льда и содовой.
Моника прилегла на кровать в своей комнатенке у кухни, но знала, что уснуть не сможет. Подождав несколько минут и, убедившись, что врач спускаться не собирается, она встала и села на стул у окна. Снова повалил снег. Моника долго, целую вечность следила за крупными белыми хлопьями, потом опустила взгляд на свои руки. Ужасные руки - красные и растрескавшиеся от ветра и стужи, хлорки и мыла. Безобразные руки.
