Наталья Калинина - Останься со мной навсегда
— Что с тобой, Вероника? Что ты там увидела? — спросил он, снова поворачиваясь к ней.
Она не ответила — кажется, даже не слышала его вопроса. Она сидела, словно окаменев, и смотрела, не отрываясь, все туда же… Он снова обернулся к дверям.
Там не происходило ничего необычного. Гардеробщик взял у вошедших их пальто, а мэтр подошел к ним, чтобы провести к свободному столику. Молодой человек шел, придерживая свою спутницу за талию, и что-то шептал, склонившись к ее уху, а она задумчиво улыбалась, глядя себе под ноги. Чисто машинально Габриэле отметил про себя, что эти двое были очень красивой парой: он — брюнет, она — блондинка; он — высокий и широкоплечий, она — хрупкая и грациозная… Они были совсем еще юными — лет двадцати. На парне были темные брюки и стильный белый пиджак, на девушке — длинное изумрудно-зеленое платье из блестящей материи. Ее светлые волосы были забраны наверх и уложены в пышную прическу; несколько золотистых локонов падало на ее лицо… Ее лицо было на редкость красивым. Только это было лицо сказочной принцессы, а не живой девушки, — оно было слишком идеальным, чтобы быть живым. И в нем совершенно не было индивидуальности — такие лица бывают у фотомоделей. Лично он всегда предпочитал более выразительные, подвижные лица — как, например, у Вероники. Правда, после болезни оно утратило отчасти свою чудесную переменчивость, но ведь со временем Вероника станет прежней…
Проходя мимо них, девушка бросила на него быстрый взгляд — и тут же отвернулась в сторону, прильнув всем телом к своему спутнику. Мэтр усадил пару за столик в противоположном конце зала и подозвал официанта. Девушка раскрыла поданное ей меню и погрузилась в его чтение.
Габриэле посмотрел на Веронику. Она сидела вполоборота, положив локоть на спинку стула, и ее взгляд был прикован к столику, за которым расположились молодой человек и девушка.
— Ты знаешь этих людей? — спросил он.
— Н-нет. — Она вздрогнула и повернулась к нему. — Почему ты решил, что я должна их знать?
— Ты очень внимательно на них смотрела…
Вероника пожала плечами.
— Просто они мне понравились. Они красивые, правда?
— Думаю, их можно назвать красивыми… Насколько может быть красива картинка из модного журнала.
В ее глазах промелькнуло что-то, очень похожее на обрывок воспоминания. А может, это ему показалось. Он уже боялся надеяться.
— Почему ты так говоришь?
— Наверное, потому, что мне они кажутся какими-то… сделанными. — Он отпил из своего бокала и откинулся на спинку стула. — Понимаешь, что я хочу сказать? Они как будто играют какую-то роль.
— А может, им кажется, что это мы играем какую-то роль. В конце концов, каждый играет ту роль, которую ему нравится играть…
Он улыбнулся. Эта фраза напомнила ему прежнюю Веронику — ту, с которой он мог разговаривать на все возможные и невозможные темы, которая была умна, логична и наделена чувством юмора. Он тут же устыдился этой мысли — ведь она означала, что теперешнюю Веронику он считает существом порядком ниже, нежели он сам… Но нет, нет, он ни в коем случае так не считал. В конце концов, никто не застрахован от нервных срывов, психических расстройств. Каждый из нас может заболеть, потерять на какое-то время себя. Люди умные и чувствительные, кстати, более подвержены подобным недугам, нежели люди бесчувственные и не отличающиеся особыми умственными способностями.
Вероника поднесла к губам свой бокал и сделала несколько глотков. Отставляя его от себя, она слегка поморщилась — видимо, вино показалось ей слишком крепким.
— Может, тебе заказать коку? — предложил он. — Но, кстати, мы еще не решили, что будем есть на ужин.
Он потянулся было за меню, лежащим на краю стола, но она вдруг энергично замотала головой и схватила его за руку.
— Нет, нет, Габриэле. Давай… давай лучше уйдем отсюда. Мы можем поужинать дома.
Ее голос дрожал, и весь ее вид выдавал беспокойство. Он не мог понять, почему она вдруг разнервничалась. Так же, как не понимал, почему она стала сама не своя, когда те юноша и девушка вошли в пиццерию… Но вряд ли это имело отношение к тем молодым людям. Просто она, наверное, начала что-то вспоминать, оказавшись в знакомом ей месте. Вполне естественно, что ей стало немного не по себе, когда воспоминания хлынули на нее, — ей нужно будет время, чтобы разобраться в них.
— Ты хочешь уйти отсюда? Тогда мы уйдем.
Они поднялись. Вероника все еще цеплялась за его руку — казалось, боялась его отпускать…
— Ты ведь не обидишься, правда? — Она виновато взглянула на него. — Мне очень нравится это место, но мне вдруг очень захотелось домой. Мы можем прийти сюда в другой раз.
— Почему же я должен обижаться, Вероника? — улыбнулся он. — Я сам чувствую себя намного уютнее дома, чем на людях… А вообще это было глупой затеей — инсценировать твое прошлое. Я предпочитаю жить в настоящем времени — и ты, думаю, тоже.
— Я тоже, — тихо сказала она. — Если… если ты будешь со мной.
— С кем же мне еще быть, если не с тобой? — Он обошел стол и, подойдя к ней, обнял ее и крепко прижал к себе. — Пойдем, Вероника. Наш дом соскучился по нас, а мы — по дому.
Подозвав Джимми, смирно сидящего на подстилке в углу, он направился к выходу, не отпуская от себя Веронику. Он знал, что взгляды всех присутствующих устремлены сейчас на них — чувствовал это кожей, хоть и смотрел прямо перед собой. Человеческий взгляд тоже осязаем, и у Габриэле было сейчас такое ощущение, что кто-то из людей в этом зале пристально и внимательно смотрит на него.
Впрочем, внимательные взгляды не было для него в новинку, он давно привык к ним. В конце концов, он человек известный, уважаемый и так далее. Одним словом — король. Вполне естественно, что при его популярности люди проявляли повышенное внимание к его персоне.
Одевшись, они вышли на улицу и сели в машину. Он уже включил зажигание и собирался тронуться с места, когда Вероника, придвинувшись к нему на сиденье, положила руки поверх его рук, лежащих на руле.
— Я должна сказать тебе что-то очень важное, Габриэле…
Он повернулся к ней — и буквально оцепенел от удивления. Ее взгляд, устремленный на него, был осмысленным. Осмысленным. Это больше не был взгляд заблудившегося ребенка — это был взгляд взрослого человека, прекрасно осознающего свое место в этом мире. В последний раз она смотрела на него таким взглядом очень давно — еще в те времена, когда их счастье было безоблачным и ни он, ни она даже не предполагали, что в их жизнь внезапно вторгнется прошлое и помешает им быть счастливыми в настоящем.
— Что ты хочешь мне сказать, Вероника? — спросил он, заглядывая в ее красивое переменчивое лицо.
Это было лицо прежней Вероники — торжествующе красивое и удивительно живое. Оно словно ожило, наполнилось смыслом…
— Я хотела сказать тебе, что я… — Ее взгляд скользнул по его лицу, обрисовывая каждую черту — так она смотрела на него когда-то раньше. — Я теперь точно знаю, что я не Констанс Эммонс. Не только потому, что так говоришь ты. Я поняла это сама. Только, пожалуйста, не спрашивай, как я это поняла, ладно?
— Не буду. — Он улыбнулся, пытаясь поймать ее взгляд, скользящий по его лицу. — Я не буду ни о чем тебя спрашивать, Вероника. Если ты захочешь мне что-то сказать, ты сама мне это скажешь.
Перед рассветом мне всегда не спится. В тот странный тревожный час, когда ночь уже отжила свое, но день еще не проснулся, мне вдруг становится неспокойно — наверное, это потому, что мне очень хочется вспомнить… но я боюсь вспоминать. Вспоминать — это больно. А я боюсь боли.
Ты ведь тоже не хочешь, чтобы мне было больно, правда? Ты всегда говоришь: «Не надо. Не мучай себя. Я помню все то, что было у нас с тобой тогда — моей памяти хватит на нас обоих…» Ты знаешь, что ты очень красивый? И сейчас, во сне, ты еще красивее, чем обычно. Когда ты смотришь на меня, я теряюсь в твоем взгляде и не замечаю, как ты красив.
Я бы могла смотреть на тебя вот так до бесконечности и все время находить в твоем лице что-то новое — но я не хочу подглядывать за твоими снами. Кто знает, может, в них есть что-то, что ты хотел бы от меня скрыть. Что-то из того, другого, прошлого, в котором еще не было меня… А может, я в нем была?
Доктор сказал, что у меня умопомешательство на почве смещения личности, а ты пришел от этого в такую ярость, что превратился в разгневанного короля, бранящего непокорных слуг… Я стояла за дверью и слышала каждое твое слово, но ты не знал, что я тебя слышу. Я как раз тогда поняла, что могу доверять только тебе — тебе и больше никому. Хоть я еще и не знала, что ты — это ты… Я и сейчас не очень уверена в этом. Потому что тот мальчишка из солнечной весны, которая принадлежала не мне, все еще улыбается мне со страниц ее дневника.
А может, та весна принадлежала мне, а то, что сейчас, принадлежит не мне?..
