Кристин Сэлингер - Семейные тайны
Сибилл сосредоточилась на работе, убеждая себя, что не совершила ничего предосудительного, не впустив Филиппа. В сущности, ей все равно, даже если кто-то сочтет ее поведение неоправданно грубым и неразумным. Достаточно с нее эмоциональных встрясок. К тому же он не настаивал и быстро убрался восвояси.
«В маленьких городах местные новости важнее тех, что поступают извне, и, хотя телевидение, газеты и прочие источники информации в районах с малочисленным населением столь же доступны, как и в агломератах, их жителей больше занимает то, что происходит у соседей.
Информация передается с разной степенью достоверности из уст в уста. Пересуды — общепринятая форма общения. Система оповещения весьма эффективна: молва распространяется с поразительной быстротой…»
Ее пальцы застыли на клавиатуре. Раскрыв рот, она смотрела, как Филипп открыл балконную дверь и шагнул в комнату.
— Что?..
— Замки здесь чисто декоративные. — Он прошел к входной двери, открыл ее и забрал из коридора корзину и вазу с цветами. — Я подумал, что этим можно рискнуть. У нас здесь кражи случаются редко. Если хочешь, отметь это в своих заметках. — Он поставил вазу с цветами на ее рабочий стол.
— Ты залез прямо по стене? — изумленно спросила она.
— Ветер собачий. — Филипп открыл корзину и вытащил одну бутылку. — Не мешало бы согреться. Как ты на это смотришь?
— Ты лез по стене?
— Как видишь. — Он ловко, почти без хлопка, вытащил пробку.
— Нельзя же так… — Сибилл растерянно развела руками. — Залез в номер, открыл шампанское.
— Почему нельзя? Я ведь здесь. — Довольный тем, что огорошил ее, он наполнил два фужера. — Прости за мое поведение сегодня утром, Сибилл. — Он с улыбкой протянул ей фужер с шампанским. — Я был немного не в настроении, вот и накричал на тебя.
— И в качестве извинения ты проник в мою комнату, взломав дверь.
— Я ничего не взламывал. К тому же ты не желала впускать меня, а цветы очень хотели оказаться здесь. И я тоже. Ну что, мир?
Значит, он лез по стене. Она никак не могла осмыслить этот факт. Никто никогда не совершал ради нее подобного безрассудства. Сибилл смотрела в золотистые глаза и чувствовала, что ее сердце оттаивает.
— У меня работа.
— А у меня черная икра, — с озорной улыбкой отвечал Филипп, видя, что она сдается.
Сибилл забарабанила пальцами по нижнему краю клавиатуры.
— Цветы, шампанское, черная икра. Ты всегда так хорошо экипирован, когда совершаешь незаконное проникновение со взломом?
— Только если хочу повиниться и разжалобить прекрасную даму. Не могла бы ты выделить мне чуточку своей жалости, Сибилл?
— Пожалуй. Я вовсе не собиралась скрывать от вас, что мне звонила Глория.
— Знаю. И поверь, если бы я сам не сообразил, Кэм бы меня утром образумил.
— Кэм. — Потрясенная, она заморгала. — Он же меня терпеть не может.
— Ошибаешься. Он очень тревожился за тебя. Может, все-таки отвлечешься от работы?
— Ладно. — Она выключила компьютер. — Я рада, что мы больше не сердимся друг на друга. Сложностей и без того хватает. Я сегодня виделась с Сетом.
— Слышал.
Она взяла протянутый бокал, пригубила его.
— Вы с братьями навели в доме порядок?
Филипп содрогнулся и глянул на нее с мукой в глазах.
— Даже вспоминать не хочу. Такое не привидится в кошмарном сне. — Он взял ее за руку и подвел к дивану. — Давай поговорим о чем-нибудь менее ужасном. Сет показал мне эскиз судна, который он сделал углем под твоим руководством.
— Он очень толковый парень. Прямо на лету схватывает. Внимательно слушает, запоминает детали, сразу улавливает перспективу.
— Я также видел набросок нашего дома, который сделала ты сама. — Он дотянулся до бутылки и как бы невзначай наполнил ее бокал. — Отличная работа. Я удивлен, что ты не избрала живопись своей профессией.
— В детстве я брала уроки. Училась живописи, музыке, танцам. И в университете продолжала заниматься. — Обрадованная тем, что они уладили разногласия, она откинулась на спинку дивана, смакуя шампанское. — Но это все так, забавы ради. Я всегда знала, что мое призвание психология.
— Всегда?
— В общем-то да. Искусство не для таких людей, как я.
— Почему?
Его вопрос смутил ее, насторожил.
— Мне было бы трудно проявить себя на этом поприще. Ты сказал, что принес белужью икру?
Так, шаг назад, отметил Филипп. Значит, он просто пойдет в обход.
— Гм. — Он вытащил из корзины тосты, вновь наполнил ее бокал шампанским. — На каком инструменте ты играешь?
— На фортепиано.
— Правда? Я тоже. — Он непринужденно улыбнулся ей. — Надо нам с тобой как-нибудь в четыре руки сыграть. Мои родители обожали музыку. Мы все играли на разных инструментах.
— В детях необходимо развивать музыкальный вкус. Это очень важно.
— Конечно. И забавно. — Он разложил тосты, один протянул ей. — Мы иногда субботними вечерами устраивали настоящий концерт. Изображали квинтет.
— Играли вместе? Вот здорово. А мне приходилось выступать перед другими. Я это ужасно не любила. Всегда боялась сбиться.
— Ну и что? Тебе же не стали бы ломать пальцы за то, что ты взяла не ту ноту.
— Но тем самым я оскорбила бы маму, а ее недовольство страшнее… — Она осеклась и, хмуро глянув в бокал, хотела отставить его в сторону, но Филипп, мгновенно среагировав, быстро добавил в него шампанского.
— Моя мама любила играть на пианино. Потому и я освоил этот инструмент. Мне хотелось хоть в чем-то быть похожим на нее. Я ее обожал. Мы все ее любили, но для меня она была идеалом доброй, благородной, сильной женщины. Я хотел, чтобы она гордилась мной. И, когда я видел, что она мной гордится, когда она меня хвалила, мною овладевало совершенно потрясающее чувство.
— Некоторые всю жизнь стремятся заслужить одобрение своих родителей, но их усилия остаются без внимания. — Уловив в своем голосе горечь и досаду, Сибилл смущенно рассмеялась. — Я слишком много пью. Шампанское в голову ударило.
Филипп неспешно наполнил ее фужер.
— Здесь все свои.
— Злоупотребление алкоголем, даже если это восхитительное шампанское, порочно и безнравственно.
— Порочно и безнравственно злоупотреблять спиртным регулярно, — возразил Филипп. — Ты когда-нибудь напивалась допьяна, Сибилл?
— Разумеется, нет.
— Тебе представился удобный случай. — Он легонько стукнулся фужером о ее фужер. — Расскажи, когда ты впервые попробовала шампанское.
— Не помню. Нам с детства подавали за ужином вино, разбавленное водой. Учили разбираться в винах, как их подавать, к каким блюдам, какой бокал для красного вина, какой для белого. Это было необходимо. В двенадцать лет я без труда могла организовать официальный ужин на двадцать персон.
— Серьезно?
Сибилл рассмеялась, чувствуя восхитительную легкость в голове.
— Это особое мастерство. Им следует владеть в совершенстве. Ты только представь, какой жуткий конфуз, если хозяйка неправильно рассадит гостей? Или подаст не то вино к основному блюду? Весь вечер насмарку, репутация загублена. Народ, собирающийся на подобные мероприятия, готов вынести скуку, но не низкосортное «Мерло».
— И тебе часто приходилось выступать в роли хозяйки на официальных ужинах?
— Случалось. Начинала с маленьких приемов, так называемых репетиций, на которые родители приглашали своих близких приятелей, чтобы те оценили мои навыки. А когда мне исполнилось шестнадцать лет, мама устроила большой прием в честь французского посла и его супруги. Это был мой первый официальный выход в свет. Я не помнила себя от страха.
— Оттого, что мало практиковалась?
— О, практики у меня было достаточно. Правила этикета мне вдалбливали всю жизнь. Просто я была ужасно застенчивая.
— Застенчивая? — повторил он, убирая ей за ухо упавшую на лицо прядь. Один — ноль в пользу Мамаши Кроуфорд.
— И глупая. Каждый раз, когда я представала перед гостями, у меня схватывало живот, а сердце едва не выпрыгивало из груди. Я пребывала в постоянном страхе. Боялась, что разолью что-нибудь, скажу что-то не то или вообще не найду, что сказать.
— А родителям ты говорила?
— Что?
— Про свой страх.
— О! — Она махнула рукой, словно нелепее вопроса не слыхала, затем взяла бутылку и сама наполнила свой бокал. — Зачем? Я должна была выполнять то, что от меня требовалось.
— Почему? Что случилось бы, если бы ты отказалась или допустила оплошность? Тебя избили бы, заперли в чулан?
— Нет, конечно. Мои родители не монстры. Но они были бы разочарованы, недовольны. Ты не представляешь, как это ужасно, когда они смотрят на тебя, будто на дефективную: губы плотно сжаты, глаза излучают холод. Гораздо проще выполнить свои обязанности. И в конце концов я научилась управлять собой. Выработала определенный подход.
