Ольга Тартынская - Верь мне и жди
Она видела, что он сам подавлен, растерян, несчастен. Не дав ему оправдаться и сказать слово в свою защиту, Марина убежала.
— Еще не поздно найти его, поговорить! — повторила я.
Марина посмотрела на настенные часы и сказала бесцветным голосом:
— Поздно, он уже едет в аэропорт.
— Найдем его в Москве! Ты хоть что-нибудь знаешь о нем?
Марина горько усмехнулась:
— Ничего конкретного. Я могу рассказать о нем все, но не знаю даже его фамилии. Не знаю, где он живет, чем занимается, кто его друзья. Здесь он снимал комнату у хозяйки, там мы встречались. Вот и все… Да о чем может идти речь, если он женат?!
Мы скорбно помолчали.
— Господи, как же жить-то теперь я буду? — вдруг воскликнула Марина и завыла, запричитала, как древние плакальщицы: — Да за что же мне это мучение-е? Да как же я теперь на свет-то божий смотреть буду-у? Да зачем же мне теперь жить-то, сиротинушке бедно-ой?
Я тоже завыла, зарыдала вместе с ней, вспомнив все свои беды и несчастья. Незадачливая любовница плакала о том, что ее мужчина женат, а я плакала о муже, влюбленного в другую. Какая она, жизнь…
Еще две недели мы жили у моря, отчаянно грустя и, как это ни парадоксально, наслаждаясь бархатными денечками, купанием в море, притихшем в ожидании штормов, теплыми, мягкими вечерами… Вокруг разливалась зрелая нега, томление в предчувствии бурь. И мы тихо перетекали изо дня в день, печальные и скорбные, но живые. Даже какие-то просветленные. Мы старались не думать о том, что ждет нас в Москве, но ближе к отъезду все чаще вздыхали.
Не думать о тебе я не могла: разве что с окончательным помутнением рассудка. Ты был со мной, во мне, навсегда. Марина много молчала, но я видела, как она тоскует. Скрипка ее рвала мне душу. Марина часто уходила гулять одна — верно, туда, где прежде гуляла со своим возлюбленным. А я в это время слушала твои песни, твой голос, создавая полную иллюзию твоего присутствия. Только один раз я прослушала диск группы «Коловрат», после чего не могла дышать, двигаться, говорить. Марина спрятала его от меня подальше.
Частенько мы ходили вместе на Центральную площадь слушать оркестр. Однажды Марина взяла с собой скрипку и, попросив музыкантов поддержать ее, целый час играла свои любимые произведения. Люди на площади сначала недоумевали, потом неистово аплодировали и просили еще. Я в который раз уже изумилась ее таланту и почувствовала нечто похожее на зависть. Будь у меня такой талант, все было бы по-другому. Так мне казалось. Уверена, ты оценил в своей нимфе прежде всего ее дар, а потом уж и все остальное. Да, я что-то писала, но больше для себя, никто не читал моих произведений. Может, все же попробовать написать роман и отдать его на суд Олегу? Вдруг получится опубликовать его и у меня появится интересное дело? Как знать, возможно, Марина права и тогда я стану менее зависимой от тебя?
С тех пор эти мысли все чаще посещали меня. Я смотрела на Марину и понимала: не будь у нее скрипки, не миновать бы ей депрессии. Есть вещи, которые равны по силе воздействия и часто взаимозаменимы: вера, любовь, творчество… Марина давно уже твердит мне об этом. А я знала одно: в Москву нужно вернуться с каким-то решением. Казалось, найди я это решение, все станет просто. Не так мучительно будет возвращаться домой, я буду сильнее, терпимее.
Как-то мы сидели поздно вечером на кухне, пили вино, молчали. Оставалось всего два дня до отъезда, и это обстоятельство изрядно портило нам настроение. Не то чтобы так постыла была Москва, нет. Мы даже соскучились по родному городу. Не хотелось возвращаться в одиночество и к мукам любви. Здесь все смягчалось, оживлялось иллюзией присутствия любимого человека (с Мариной происходило то же, что и со мной), обретало характер ностальгической грусти, которая наполняла душу, а не иссушала.
— Может быть, нам никто и не нужен? — сказала вдруг Марина, и я вспомнила давнее Катино откровение.
В ответ только вяло пожала плечами.
— Что может быть лучше свободной творческой жизни? — продолжила свою мысль скрипачка. — Сама себе хозяйка, ни от кого не зависишь в своих настроениях, голова свежа и просторна, сердце открыто для разных чувств, для восприятия искусства.
Она в задумчивости вертела в руках бокал, потом подлила вина и выпила.
— А то ведь просто беда! Наваждение какое-то! Что ж мы, как курицы безмозглые, так ведемся на их штучки?
Глаза ее при этом подозрительно блестели. Она отвернулась. Потом принялась за меня:
— Тебе надо писать! Ты можешь, я уверена. Начни что-нибудь большое, значительное. Да хоть свою историю любви напиши! Бьюсь об заклад, у тебя получится захватывающий роман!
Я посмотрела на нее с сомнением:
— Да как можно об этом писать? И Коля мне не простит…
Марина возмутилась:
— Коля, опять Коля! Где же твое собственное «я»? Где твоя личность? Здесь я увидела, какой ты можешь быть, когда не бредишь Красковым. Легкая, свободная, обаятельная, красивая. Мужчины за тобой ходят, как дети за Крысоловом.
Я удивленно смотрела на подругу: она редко выходит из себя. Кажется, Марину несло.
— Однако едва вспомнишь о муже, принимаешь вид побитой собаки. По-твоему, это нормально?
Марина словно заглянула мне в душу. Она угадала то, что я сама еще не до конца осмыслила. Я была близка к решению… Когда прощались с морем, с горами, с немногими знакомыми соседями, я укрепилась в нем.
Любимый, я поняла, что должна уйти от тебя. Да, должна уйти сама, без объяснений, не обличая тебя в неверности. Просто отпустить тебя к твоей любви. Мне так хотелось, чтобы ты был счастлив!
Хорошо, что мы ехали поездом. Было время для привыкания к перемене климата, образа жизни, настроения. Я ничего не сказала Марине о своем решении. Заверила только, что начну работать над романом, она вполне удовлетворилась. В дороге мы ничего не ели, кроме фруктов, которые портились быстрее, чем мы их съедали. Целый ящик фруктов везли в Москву. Вернее, Марина везла для мамы, мне-то некому. Ты, я полагала, давно уже где-нибудь на Тибете, поэтому и не звонила больше и даже не заряжала свой мобильный телефон, забросив его далеко в сумку.
На сей раз мы ехали в купе вдвоем и благословляли судьбу за это — общаться с незнакомцами не было сил. По соседству с нами располагалось семейство с двумя маленькими детьми. Младший, мальчик лет трех, весьма любопытничал и при всякой возможности заглядывал к нам в купе. Он молча наблюдал за нами, а когда ему предлагалось войти, ребенок мгновенно исчезал. Однажды нам таки удалось завлечь его в свои сети. Малыш с достоинством принял предложенный ему персик, медленно, не глядя на нас, надкусил его и пробормотал:
— Спасибо.
— Суровый мужчина, — улыбнулась Марина и посадила ребенка себе на колени.
Мальчик решительно высвободился, посмотрел на нас исподлобья и направился восвояси. Мы переглянулись с подругой и как по команде протяжно вздохнули, без слов понимая друг друга. Во взгляде, жестах, движениях Марины читалась глубокая тоска по материнству. Со мной все ясно, но за Мариной я никогда не наблюдала особой тяги к детям. Возможно, она сама не знала себя с этой стороны. Любовь пробудила спящие инстинкты…
Хороший мой, я вернулась другая. Нет, меньше любить тебя я не стала, но во мне появилась уверенность, что я смогу жить одна, ведь ты все равно будешь со мной, как там, на юге. Поездка мне показала, что это возможно. Еще я почувствовала, что могу писать, и теперь у меня есть друг — Марина. Мы сроднились с ней, наша дружба давала мне силы перенести одиночество, жизнь без тебя. Конечно, она не заменяла семейную жизнь, это невозможно, но поддержку я чувствовала определенно.
В Москве уже давно хозяйничала осень, было сыро и пасмурно. На эту погоду мы прихватили плащи и палантины. Расстались на вокзале. Марина наняла носильщика, а я сразу же села в такси и поехала домой. Противоречивые чувства мешались во мне, пока я ехала по городу. Я успела соскучиться по Москве, по своей квартире, но страшно было возвращаться в пустой дом, как в клетку, где живут тоскливые воспоминания, страхи и комплексы. О нашей любви, которая тоже жила здесь, я старалась не думать, иначе бы не решилась уйти. Я еще не знала, куда направлюсь дальше, где буду жить. Надеялась, пока ты путешествуешь, снять квартиру. Еще непонятно было, на что и как буду существовать, оплачивать жилье, но полагалась на твою помощь. Хотя бы в первое время, пока не устроюсь куда-нибудь. Почему-то ни секунды я не сомневалась, что ты поймешь меня и поможешь.
Неприятно кольнуло внутри, когда я увидела кучку твоих поклонниц, нагло воззрившихся на меня. Наверно, их выгнали из дворика и они расположились на детской площадке напротив дома. Только напрасно они тут сидят, убивают время. Должны бы уже понять, что ты дома почти не бываешь…
Я вошла в подъезд с тоскливым предчувствием. Действительность наваливалась на меня и тащила на дно. Или это чемодан такой тяжелый? Куда только девалась накопленная солнечная энергия, легкость, лучезарность? У моря все было так просто… Все, не буду откладывать, прямо сейчас позвоню в агентство по недвижимости и попрошу подобрать мне квартиру. Боюсь, после не хватит решимости.
