Кристин Сэлингер - Семейные тайны
— Я не могла ее прогнать. У нее с собой ничего не было. Только заплечная сумка да малыш. Она умоляла позволить им пожить немножко. Сказала, что добиралась ко мне автостопом. Что у нее ни цента за душой. Она начала плакать, а Сет просто вскарабкался на диван и уснул. Должно быть, сильно вымотался.
— И долго они у тебя пробыли?
— Несколько недель. — Она погрузилась в воспоминания. — Я собиралась устроить ее на работу, но она сказала, что сначала ей нужно отдохнуть. Сказала, что больна. Что какой-то водитель грузовика из Оклахомы изнасиловал ее. Я знала, что она лжет, но…
— Она твоя сестра.
— Нет, не в том дело, — устало отозвалась Сибилл. — Если честно, я уже давно не питала к ней родственных чувств. Но Сет… Он почти не умел говорить. Я ничего не знала о детях, но потом купила специальную книгу и вычитала, что в его возрасте ему полагается быть более многословным.
Филипп едва заметно улыбнулся, представляя, как она выбирает нужную книгу, внимательно читает, пытаясь привести все в порядок.
— Он был похож на маленькое привидение, — тихо продолжала она. — Его почти не было видно в квартире. Осторожно выползал, только когда Глория уходила куда-нибудь на время и оставляла его со мной. А когда она впервые не вернулась ночевать, ему приснился кошмар.
— И ты взяла его к себе в постель, рассказала сказку?
— «Заколдованный принц». Мне ее рассказывала няня. Она любила сказки. А он боялся темноты. Я тоже в детстве боялась темноты. — Голос ее отяжелел от усталости, речь лилась медленно. — Когда мне становилось страшно, я мечтала оказаться в постели с родителями, но мне не позволяли. Но… я подумала, что ему не будет от этого вреда.
— Конечно нет. — Воображение нарисовало ему маленькую девочку с темными волосами и светлыми глазами, дрожащую в темноте от страха. — Ему это не повредило.
— Он подолгу разглядывал мою коллекцию флакончиков от духов. Его привлекали цвет и форма. Я купила ему цветные карандаши. Он любил рисовать.
— И подарила ему игрушечную собаку.
— Ему нравилось смотреть на собак, которых выгуливали в парке. И он так радовался, когда я принесла ему эту мягкую игрушку. Повсюду ее таскал. Спал с ней вместе.
— Ты его полюбила?
— Да, очень. Даже не знаю, как это произошло. Он ведь жил у меня всего несколько недель.
— Время тут ни при чем. — Он убрал с ее лица волосы, чтобы видеть профиль. — Не всегда оно влияет на динамику наших чувств.
— По идее должно влиять, но тогда случилось иначе. Мне было плевать, что она забрала мои вещи, обокрала меня. Но она увела малыша. Даже не дала попрощаться с ним. Его увела, а собачку оставила. Чтобы причинить мне боль. Знала, что я буду тревожиться, представляя, как он плачет по ночам по любимой игрушке. Поэтому я запретила себе думать о нем. Чтобы не сойти с ума.
— Все хорошо. Теперь все кончено. — Он ласково поглаживал ее, убаюкивая. — Она больше не причинит зла Сету. И тебе тоже.
— Я вела себя глупо.
— Вовсе нет. — Он гладил ее шею, плечи. — Спи.
— Не уходи.
— Нет. — Он нахмурился. Ее шея казалась такой хрупкой под его пальцами. — Я с тобой.
В том-то и вся проблема, осознал Филипп, продолжая поглаживать ее плечи и спину. Он желает остаться, желает постоянно быть рядом с ней. Ему хочется видеть, как она спит глубоким спокойным сном, как теперь. Хочется прижимать ее к своей груди, когда она плачет, ибо он сомневался, что она плачет часто, а если такое и случается, то вряд ли в присутствии кого-то, кто готов утешить ее.
Ему хотелось видеть, как внезапно загораются смехом ее синие глаза, спокойные и ясные, словно воды безмятежного озера, и изгибаются в улыбке мягкие нежные губы. Он готов был часами слушать, как меняются интонации ее голоса, в котором звучит то теплая насмешка, то формализм, то назидательность.
Ему нравится, как она выглядит утром, слегка удивленная тем, что видит его рядом. Нравится, какая она ночью, со следами страсти и наслаждения на лице.
— Пожалуй, я в тебя влюбился, Сибилл, — тихо произнес Филипп, вытягиваясь рядом с ней на кровати. — И, черт возьми, это только усложняет наши отношения.
Она проснулась в темноте и на мгновение, всего на долю секунды, вновь почувствовала себя маленькой девочкой, дрожащей от страха перед загадочными тенями. Она до боли прикусила губу. Ведь если она расплачется, кто-нибудь из слуг услышит ее всхлипы и сообщит матери. И та рассердится. Мама всегда сердится, когда она выказывает страх перед темнотой.
Потом она опомнилась. Оказывается, она давно уже не ребенок. Она взрослая женщина и прекрасно понимает, что глупо бояться темноты, что на свете есть вещи куда страшнее. А в темноте скрывается только темнота.
Какая же я дура! — отругала себя Сибилл, вспомнив события минувшего дня. Выставить себя такой идиоткой! Так расклеиться! Допустить подобный срыв! Вместо того чтобы взять себя в руки, умчалась из дома как последняя трусиха.
Непростительное поведение.
А потом рыдала у Филиппа на груди. Ревела, как ребенок, на траве перед домом, будто…
Филипп.
Сгорая от стыда, она громко застонала и закрыла лицо ладонями. Чья-то рука обняла ее.
— Тсс.
Она узнала его по прикосновению, по запаху, прежде чем он притянул ее к себе.
— Все хорошо, — прошептал он.
— Я думала, ты ушел.
— Я же сказал, что останусь. — Он приоткрыл глаза и глянул на светящийся циферблат будильника, стоявшего на тумбочке у кровати. — Три часа. Как я сразу не догадался?
— Я не хотела будить тебя. — Ее глаза привыкли к темноте, и теперь она отчетливо различала его. Пальцы зудели, страстно желая прикосновения.
— Вряд ли я склонен проявлять недовольство, просыпаясь среди ночи в постели рядом с прекрасной женщиной.
Сибилл улыбнулась, обрадованная тем, что он не намерен пытать ее о причинах столь позорного срыва, который она допустила накануне. Сейчас они вдвоем. Только он и она. Можно не скорбеть о вчерашнем, можно не тревожиться о будущем.
— Полагаю, у тебя большой опыт в подобных делах.
— Просто есть вещи, которые ты обязан делать правильно.
Голос у него такой теплый, рука такая сильная, тело такое упругое.
— Как ты относишься к тому, что женщина, в постели с которой ты проснулся среди ночи, желает соблазнить тебя?
— Разумеется, положительно.
— В таком случае, если не возражаешь… — Она повернулась, прижалась к нему всем телом, губами нашла его губы.
— Если у меня появятся возражения, я дам знать.
Она тихо рассмеялась, охваченная чувством благодарности за все то, что он сделал для нее, за то, чем он для нее стал. Ей не терпелось выразить ему свою благодарность.
Темно. В темноте она может быть кем угодно.
— А если я не остановлюсь?
— Угрожаешь? — удивился он, возбужденный ее дразнящим мурлыканьем и прикосновением пальцев, выделывающих будоражащие круги на его теле. — Я тебя не боюсь.
— А зря. — Теперь ее пальцам помогали и губы. — Я могу тебя испугать.
— Уж постарайся. О Боже. — Он зажмурился. — Желаю удачи.
Она опять рассмеялась и принялась облизывать его, словно кошка, ногтями медленно царапая его с боков. Он задрожал, задышал тяжело и часто.
До чего удивительно мужское тело, думала Сибилл, лениво ощупывая, исследуя его фигуру. Мускулистое, гладкое и по очертаниям идеально гармонирует с женскими формами. С ее формами.
Здесь шелковистое, там шероховатое. Упругое и в то же время податливое. В ее власти пробудить в нем желание и острое томление, которые пробуждает в ней он. Как и он, она способна давать и брать. И все то восхитительно-греховное и нечестивое, что люди вытворяют в темноте, она тоже способна совершать.
Он сойдет с ума, если она не остановится. А если прервется, он умрет. Ее жаркие неугомонные губы всюду. Грациозные тонкие пальцы разгоняют, горячат в жилах кровь. Ее влажное тело скользит, перекатывается по нему.
Она женщина. Единственная женщина. Он жаждет ее, как жизнь.
Словно некий фантастический призрак, она вздымается над ним, стряхивает с себя пеньюар, выгибает спину, порывистым движением головы откидывает назад волосы. Все ее существо пронизано восхитительным ощущением легкости, свободы, неуемной энергии. Ее переполняет желание, голая страсть. Глаза блестят, сверкают в темноте, околдовывая его.
Она опустилась на него, медленно приняла в себя, смутно сознавая, скольких усилий ему стоит покоряться ее темпу. Задержала дыхание, выдохнула со сладостным стоном. Опять задержала, снова выдохнула. Его ладони поймали ее груди, стиснули, пленили.
Она раскачивалась на нем с терзающей медлительностью, распаляя себя, упиваясь собственной властью. И все время смотрела ему в глаза. Он содрогнулся под ней, напряг мышцы, впечатался телом в ее бедра. Сильный, думала Сибилл. Он очень сильный, раз позволяет использовать его как ей нравится.
