Кристина Арноти - Отличный парень
Тот спускается с небес на землю. Оторвавшись от своих мыслей о вечном, он ставит перед Стивом чашку.
— Пошли, — говорит Стив.
Он ведет Анук к столику у окна. Отсюда открывается вид на заполненное машинами шоссе. Небо розовеет на глазах. Неестественным розовым цветом. Анук ищет платок. И не находит его. Нелегко, думает она, с изяществом глотать слезы, когда течет из носа.
— Возьмите салфетку, — говорит Стив. — Она бумажная.
Говорящая кукла сморкается в бумажную салфетку.
— Я немного устала… Когда устаешь, ощущаешь создавшуюся вокруг тебя пустоту.
— Я не понимаю, в чем состоят ваши проблемы? — говорит Стив. — Вы занимаетесь саморазрушением. Не так ли? Еще это называется самоедством.
— Я ничего не могу с этим поделать. У меня произошел какой-то сбой на генетическом уровне. Я себя чувствую не на своем месте. Моя семья похожа на спрута. Он сдавил меня своими щупальцами. Деньги — это всеобъемлющее зло.
Она выложит ему всю правду о своем замужестве. С усмешкой на губах и холодным взглядом.
В кафетерий входит группа людей. Семейная пара с двумя плетущимися сзади детьми и третьим карапузом, повисшим на отцовской шее. Малыш без передышки канючит: «Папик, папик, папик…»
— После аборта я словно сорвалась с цепи, — говорит Анук. — Я превратилась в дикое и неуправляемое животное. Дед умер, и никто уже не мог повлиять на меня. После трех недель, проведенных в Довиле, я вернулась в Париж…
— Что такое Довиль? — спрашивает Стив. — Это большой или маленький город?
— Это небольшой, очень уютный городок, который мой дед просто обожал. Я вернулась в Париж с одной только целью — отомстить. Мне была приятна сама мысль о мести. Все средства были хороши для меня. Я принялась следить за отцом. Мне хотелось нащупать его уязвимое место. Я знала, что он имеет одну маленькую слабость. Отцовские чувства. Вот, на чем можно было сыграть. Его собственная дочь укусит его еще хуже, чем змея. Он уже был достаточно обделен судьбой в эмоциональном плане. Всю жизнь он завидовал любовным похождениям своего отца. Мой дед был большим любителем женщин. Он никогда не жалел на них денег и покупал их с такой же легкостью, как дорогих лошадей.
Когда умерла бабушка, в нашей семье возникла легкая паника. Все боялись, как бы в минуту душевного помешательства дед не женился бы вторично… С нашим огромным состоянием часть наследства, на которую могла бы претендовать дедова вдова, представляла в глазах моего отца невосполнимую утрату.
Мой отец, ярый католик, никогда не осмеливался завести себе любовницу. Порой я замечала, какими маслеными глазами он смотрел вслед какой-нибудь смазливой секретарше. У него краснели щеки и раздувались от желания ноздри. Возможно, что он испытывал тяжкие муки. Мой отец приближался к критическому возрасту для мужчин. Не за горами было пятидесятилетие. Спать с моей матерью? И думать нельзя. Моя мать похожа на засушенную старую деву, которая с годами превратится в ходячий скелет.
Какое-то время я наблюдала за моим отцом.
Отец окружил себя молодыми технократами. Трое из них уже были женатыми людьми, а четвертый еще только собирался жениться. Не забывайте, что я говорю лишь о непосредственном окружении отца. О тех, кого он вынужден видеть каждый день…
— Ваш отец, должно быть, крупная шишка, — говорит Стив.
— Да, про таких у нас говорят: «Большому кораблю — большое плаванье». С его чековой книжкой он мог бы вершить судьбы Франции.
— Громко сказано, не правда ли?
— Нет. Я знаю, о чем говорю. У моего папаши хватит средств на финансирование любой избирательной кампании. И даже президент страны может быть избран на его деньги. Вот почему отец выступает ярым поборником буржуазной морали. Он хорошо изучил механизм шантажа и боится его как огня. В итоге я придумала двойной ход. Я решила нанести удар ему не только в моральном, но и в физическом плане. Отомстить ему за то, что он сделал со мной.
Кто-то опускает монетку в музыкальный автомат. Раздается громоподобное завывание певца, а за спиной Анук вцепившийся в шею отца малыш повторяет как заведенный: «Папик, папик, папик…»
— Этот карапуз сведет меня с ума! — восклицает Анук.
Она словно сгибается.
— Теперь я ненавижу малышню.
— Нет, это не так, — говорит Стив.
Он кладет свою ладонь на запястье Анук.
— Вы вся дрожите…
— Да, меня колотит дрожь. В вашей распрекраснейшей стране я не могу подобрать английских слов, чтобы сказать: «Я — последняя из шлюх…»
— Хватит, — говорит Стив. — Я не спрашиваю вас ни о чем. Не надо понапрасну мучить себя и посыпать голову пеплом.
Он наклоняется к ней:
— Почему вы хотите выложить мне все свои секреты?
— Потому что у меня никогда не было возможности поделиться ими с кем бы то ни было.
— А если бы я не говорил по-французски…
— Не прикидывайтесь. Вы все прекрасно понимаете. Вы — именно тот, кто…
— Кто я?
— С вашими устоявшимися взглядами и уравновешенностью среднестатистического американца, вы сможете воздать мне по заслугам… Вот ваш друг Фред, он-то точно не стал бы осуждать меня! Он бы меня понял.
— Почему… он?
— Потому что его заставили убивать… Он был вынужден это делать, так же как я…
«А-о-о-о, а-о-о-о», — завывает певец.
«Папик… папик… папик», — канючит малыш.
— Я сблизилась поочередно с сотрудниками моего отца. Это было совсем не так легко, как я предполагала. Каждый из них долго отказывался понимать, что я хотела.
— Не понимаю, — произносит Стив, — зачем вам понадобилось спать с ними?
— Мне хотелось, чтобы они прятали глаза, разговаривая с моим отцом, а затем пересмеивались за его спиной.
— Вы рассчитывали, что он обо всем узнает?
— Я действовала вслепую… Без конкретного плана… Мне надо было создать вокруг него определенную атмосферу. Я надеялась, что, узнав однажды о том, что происходит, он получит сокрушительный удар ниже пояса.
Вы только представьте, о чем могли сплетничать сотрудники большой шишки, переспав с его наследницей? Даже не в собственной постели… В банальном доме свиданий в районе площади Звезды.
Когда я выходила из этого убогого отеля, то чувствовала себя почти отомщенной. Опустившись на самое дно, я ощущала глубокое удовлетворение. В те дни я не вылезала из ванной комнаты, обзывая себя самыми непристойными именами.
За полтора месяца я успела затащить в постель четверых непосредственных помощников моего отца. Каждый из них изменил к нему свое отношение. И на работе они вели себя совсем по-другому.
Однажды в пятницу в офисе моего отца произошел скандал, о котором я узнала от одного из этой замечательной четверки. Отец собрал всех четверых в своем кабинете — огромной комнате, обставленной в стиле ампир.
За спиной отца на стене с незапамятных времен висела Мадонна кисти Боттичелли. В нежном лике Пречистой Девы проступали тонкие черты будущей Скорбящей Матери. Каждый, кто входил в отцовский кабинет, не мог оторвать взгляда от этой картины. Как правило, чтобы доставить удовольствие моему отцу и продемонстрировать свои религиозные чувства, человек заранее придавал своему лицу немного скорбное выражение. Как бы входя в церковь и принюхиваясь к запаху ладана. Оставалось только сложить руки для молитвы и приклонить колени, что, несомненно, обрадовало бы моего отца. Он привык видеть перед собой лица, переживавшие важность момента. Входящий в этот кабинет с одинаковым восхищением смотрел на Мадонну и на моего папашу. А знаете ли вы, что висело на противоположной стене? Ренуар. С огромного полотна на отца томным взором глядела, раздвинув колени, едва прикрытая одеждой грудастая девица. Настоящая кормилица. Сколько раз отец мысленно овладевал этой толстухой, в то время как его посетители с трепетом взирали на Мадонну за его спиной, поворачивая голову то вправо, то влево, пытаясь придать своим лицам соответствующее месту скорбное выражение.
В ту пятницу отец собрал в своем кабинете весь свой штаб. В тот момент он делал имя одному художнику, чьи картины он скупил оптом. Он имел свою точку зрения на то, что вышло из-под кисти будущей звезды, раскрученной с помощью рекламы. Отец выслушал советы своих консультантов, а затем высказал свое мнение: «Я вас не просто выслушал, а вслушался в ваши слова. Вы мне даете советы. Это ваша работа, за которую я плачу вам деньги. Однако у меня есть и своя голова на плечах. Мое чутье мне подсказывает, что надо идти другим путем. Вы еще только ищете решение уравнения, а мне уже известен ответ. Я вижу вас всех насквозь. Я читаю ваши мысли».
Среди его помощников послышался легкий ропот. Мой отец тут же прервал попытки протестовать. Он добавил: «Вы только открываете рот, а я уже знаю, что вы хотите сказать». Наступил момент истины. Один из участников совещания, только что вынырнувший из постели со мной, вдруг начал смеяться. Сначала он тихонько смеялся про себя, а затем затрясся от хохота, прикрывая лицо платком.
