Джойс Элберт - Безумные дамочки
— Я позвоню тебе завтра, — сказала Беверли. — Поцелуй детей. И проверь, чтобы Питеру-младшему давали десерт только после того, как он доест все остальное. Ты же его знаешь.
— Да, дорогая, — ответил Питер. — Спокойной ночи, любимая.
— Спокойной ночи.
Беверли повернулась к изнывающему от нетерпения Эдуардо. Изумленными глазами он смотрел, как она спокойно подняла платье с пола, надела его и застегнулась.
— Что ты делаешь? — рванулся он к ней.
— Одеваюсь.
— Одеваешься? Я не понимаю… Я думал… Ты же была…
Ей было жаль его, жаль себя. Жаль, жаль, жаль. Кажется, это самое частое чувство у нее. Когда она перестанет всех жалеть? Перед внутренним взором возник образ Ди-Ди. Перед самоубийством она написала прощальную записку из трех слов: «Пожалуйста, простите меня».
— Пожалуйста, прости меня, — сказала Беверли обезумевшему Эдуардо. — Я тебя понимаю. Ты ненавидишь меня, но я ничего не могу с собой поделать. Надо было мне подумать сразу. Я должна была знать, что не справлюсь с собой.
Он грубо схватил ее за плечи.
— Ты сама не понимаешь, что несешь. Нельзя же меня просто отбросить. Я мужчина, а не школьник. А ты, ты женщина, так ведь? Чувственная, страстная женщина. Что случилось? Скажи!
Беверли в отчаянии пожала плечами.
— Я говорила с мужем…
— Мужем, — презрительно ответил Эдуардо. — Он далеко, очень далеко отсюда, а я рядом. При чем здесь твой муж? Или моя жена? Только ты и я.
Ей не приходило в голову, что он может быть женат. А теперь прямо сказал, как будто нет ничего естественнее, чем то, что у него жена и, конечно же, дети. Беверли восхитилась его простотой. Ей тоже хотелось быть попроще, хотелось бы броситься к нему в объятия, она мечтала, чтобы он сорвал с нее одежду, напал на нее. Беверли мечтала лежать под ним. Она хотела, чтобы он потушил охватившее ее пламя. Но, к сожалению, знала, что примет холодный душ и ей будут сниться кошмары. Она никогда не была так противна себе самой, как сейчас.
— Извини, — сказала Беверли, почувствовав дикую усталость, — но тебе надо уйти.
Потом вспомнила о Симоне и Хорхе.
— И забирай брата с собой, — добавила она, думая, что Хорхе, наверное, тоже женат.
— Как я могу его забрать? — спросил Эдуардо. — Он же там.
— Именно. Он в моей спальне, а я хочу спать. Постучи в дверь и скажи, что уходишь. Это не так уж сложно.
Эдуардо смотрел на нее, как на сумасшедшую.
— Я тебя не понимаю, — сказал он наконец. — Ты и впрямь думаешь, что я прерву мужчину в такой момент? Ты думаешь, что я настолько жесток? И бессердечен?
Страсть против ее истерики.
— Тогда я сама, — сказала она.
Он схватил ее руку.
— Нет. Нельзя. Невозможно.
— Нельзя? Ты так считаешь? Нельзя? Посмотрим!
И прежде чем он сумел схватить ее, она влетела в спальню. Свет, падавший из-за спины, осветил две переплевшиеся фигуры на кровати (моей кровати, злобно подумала Беверли), которые так увлеклись своим делом, что даже не заметили, как в комнату вошли. Симона обвила ногами шею Хорхе, ее розовый педикюр тускло мерцал в падающем на кровать луче света. Хорхе работал как бешеный, похоже было, что он вот-вот пересечет финишную ленту. Беверли видела капельки пота на его спине, чувствовала влажно-горячий запах тела.
Она окаменела и тут же услышала звуки сдавленного голоса.
— Me voy, — кричал он. — Me voy.
Казалось, сама кровать победно заскакала в сумраке беззвездной ночи. Наконец она остановилась, когда Хорхе отвалился от мокрого изогнутого тела Симоны. И только сейчас эти двое удивленно подняли глаза и увидели в дверях Беверли и Эдуардо. Симона хихикнула и натянула на себя одеяло, а Хорхе, ухмыляясь, распростерся во всей своей красе. Не обращая внимания на брата, он обратился к Беверли:
— Значит, любишь смотреть, как другие трахаются? Вот что тебе нравится, да? Может, в другой раз мы пригласим и тебя присоединиться к нам. Тебе это тоже нравится?
Потрясенная словами Хорхе, его обнаженным телом, сценой, которую только что видела, актом, который едва не совершила с Эдуардо, Беверли отступила назад. Надо бежать. Сумочка Симоны лежала на кофейном столике, она схватила ее и трясущимися руками начала искать ключ от номера Симоны. Не произнеся ни слова, пронеслась мимо ошеломленного Эдуардо, выбежала в коридор, едва не грохнувшись на навощенном полу. В висках запульсировало, а во рту появился знакомый кислый привкус.
Ей надо вернуться к себе и взять таблетки, но она не переступит порог своего номера, лучше уж умереть от боли. И лучше побежать по лестнице, чем ждать лифт. Она помчалась по винтовой лестнице в номер 412, где рухнула на нерасстеленную кровать Симоны, и ее обмыли дикие волны разыгравшейся мигрени.
Впервые в жизни Беверли и не пыталась с ними бороться. Проще мучиться. Приятнее.
Ей удалось пережить ночь, то истекая потом, то дрожа от холода, и это подчинение приливам и отливам боли к утру излечило ее. Истощение — да, но и исцеление. В десять она позвонила Симоне, которая ответила бодрым, веселым голосом.
— Знаешь что? — сказала Симона. — Я трахнула и Эдуардо. Но Хорхе мне больше понравился.
Утомление не дало Беверли впасть в шок.
— Да?
— Да. Два брата за одну ночь. Шустро.
— Наверное. Давай пойдем завтракать, и ты мне обо всем расскажешь.
Через несколько минут они вышли на проспект Реформы и вдохнули свежий морозный утренний воздух. Симона надела твидовый костюм и повязала шарф. Беверли поверх шерстяного платья надела замшевое пальто.
— Чудный воздух, — сказала Симона. — Такой чистый. Я о таком уж и позабыла.
Как и о чистой жизни, подумала Беверли, удивляясь невинной радости Симоны после того, что та вытворяла ночью. Все французы — настоящие декаденты, решила она, грех у них в крови.
Они миновали отель «Континенталь-Хилтон», сверкающую крепость для американских туристов. Мальчик на углу попытался всучить им лотерейные билеты, а когда они отрицательно покачали головами, он побежал за ними, тараторя по-испански и возбужденно потрясая пачкой билетов.
— Вам повезет! — в отчаянии закричал он им вслед, и тощая фигурка в рваной кожаной куртке осталась позади.
В ресторане Симона заказала яичницу с ветчиной и какао.
— Я прожорлива, — призналась она.
Беверли лукаво глянула на нее, вспомнила о диете и заказала половинку грейпфрута и кофе.
— Как это произошло? — спросила она.
— Что?
— С Эдуардо.
— Ах, это, — пожала плечами Симона. — Не знаю. Хорхе оделся и ушел. Кажется, я заснула. А когда очнулась, Эдуардо уже был в постели.
— Ты не сопротивлялась?
— Нет. А с каких дел? — шаловливо улыбнулась Симона. — У меня было подходящее настроение.
Беверли отрезала кусочек грейпфрута.
— Надеюсь, у тебя не очень часто такое настроение? Для твоего же блага.
— Не говори глупостей. Я чудно провела время. У Хорхе больше, чем у Эдуардо, но Эдуардо искуснее. Любишь физиологические детали? Я их обожаю.
Полный разврат, подумала Беверли. Ни стыда, ни совести. Ничего.
— А как же тот парень в Нью-Йорке? Ты же по нему с ума сходишь. Роберт. Тебя при мысли о нем не мучает совесть?
Симона проглотила кусок яичницы.
— Нет. А с каких дел?
— Меня бы мучило чувство вины за измену.
Симона расхохоталась.
— Измену?
— Да. Что в этом смешного?
— Я смотрю на это иначе.
— Как?
— Ну, если хочешь знать, — начала объяснять Симона, неожиданно став серьезной. — Я считаю, что не важно, изменяю я Роберту или нет, потому что все равно не кончаю. Теперь поняла?
— Нет, — ответила Беверли, — не поняла.
Позднее, когда они пошли покупать шелковые косынки для себя и подарки родным и знакомым, Беверли решила, что Симона ее разыгрывает.
Когда через две недели Беверли и Симона прилетели в Нью-Йорк, то пообещали друг другу вскоре встретиться. Беверли сказала, что, может, Симона как-нибудь выберется на уик-энд в Гарден-Сити, и они пообедают в загородном клубе. Симона предложила, что, если Беверли окажется в городе в рабочие дни, она может позвонить в магазин, и они пообедают где-нибудь поблизости.
Ни одна из них не верила этим словам и не очень об этом сожалела. Из их краткого пребывания в Мексике каждая вынесла впечатление, что живут они в разных мирах, и, хотя обе были не удовлетворены своей жизнью, жизнь другой казалась еще более отвратительной.
— Надеюсь, у вас с Робертом все наладится, — сказала Беверли на прощание.
— И у тебя с мужем тоже, — откликнулась Симона, которая под страхом смерти не вспомнила бы его имени.
Они обменялись дежурными поцелуями и помахали рукой на прощание. Через минуту Беверли напрочь забыла о существовании Симоны. Симона была сном, как и Мексика. Реальность была в замке в Гарден-Сити, и она затрепетала, когда называла адрес таксисту.
