Ольга Тартынская - Верь мне и жди
Вода была прохладная, не как в июле, приятно освежала. Я с наслаждением плавала, качалась на волнах, лежала на воде с закрытыми глазами и ни о чем не думала. Марина плавала как русалка. Ее голова едва виднелась в золотой дали. Да, в каждом из нас живет язычник, который жаждет слиться с природной стихией! Как хорошо…
Когда мы проходили по пляжу, мужчины провожали нас заинтересованными взглядами. Занятия в фитнес-клубе не прошли даром, мы были в прекрасной форме. Теперь еще загорим (от солярия в Москве мы отказались)! Когда мы сели в кафе на набережной, чтобы выпить по стакану свежевыжатого сока, Марина подмигнула мне — молодые люди за соседним столиком как по команде повернули головы в нашу сторону.
— Ну как, пускаемся во все тяжкие? — озорно спросила она.
— То есть? — удивилась я.
— Ну, хотя бы похулиганим? — Она указала глазами на соседний столик.
— Вообще-то я не склонна к авантюрам, — неуверенно сказала я.
— Но так же скучно будет!
К нам уже подходил молодой парень — лет двадцати восьми.
— Девушки, вам можно предложить бокал шампанского?
— Один на двоих? — улыбнулась Марина.
Ободренный ее улыбкой, молодой человек присел на свободный стул.
— Обижаете. Ну так как?
Он взглянул на меня цепким, оценивающим взглядом.
— А может, что-нибудь покрепче желаете?
Ответила Марина:
— Помилуйте, мы не пьем с утра.
— Я вас понял! Встречаемся вечером, на этом же месте. В девять вас устроит?
Только я хотела отшить прыткого молодца, как Марина сказала:
— Мы подумаем.
Парень взял мою руку, и не успела я опомниться, как он поцеловал ее и произнес, глядя мне в глаза:
— До встречи. Очень надеюсь.
Он отошел к своему столику, где его ждали приятели, и кивнул им в знак удачной дипломатии.
— Они что, не могли найти кого-нибудь помоложе? — удивилась я.
— Могли бы, конечно. Но сколько проблем! Ведь можно напороться весьма серьезно. Нет, они все правильно делают. Ищут самый беспроигрышный вариант.
— Это мы — беспроигрышный вариант? — возмутилась я.
Марина усмехнулась:
— Зрелые дамы постбальзаковского возраста — самый беспроблемный вариант. Обе стороны знают, чего хотят.
— Не староваты мы для них? — спросила я и вспомнила Гошку с Мирославом. Что за напасть! Я грежу только о тебе, о моем вовсе не юном муже, а ко мне липнут зеленые юнцы. Кому сказать, со смеху помрут…
— Нет, не скажи, — ответила Марина. — В нашем возрасте есть очарование зрелой красоты, опыта, личностной оформленности. Они все чуют, подлецы.
— Что будем делать? — спросила я по дороге домой.
— Сейчас сходим на рынок и накупим овощей и фруктов, — вдохновенно изрекла Марина.
— Нет, с этими ребятами?
— По настроению! — беспечно махнула она рукой.
Я пожала плечами, и до вечера мы не возвращались к этой теме. Смыв с себя соль, мы отправились на рынок. Южное изобилие почему-то не исключало высоких цен, но мы не торговались. Слюнки текли, так хотелось поскорее съесть все это. Марина отошла купить домашнего вина, а я сторожила пакеты и рассматривала музыкальные диски на лотке. Вспомнив, что видела у Марины музыкальный центр, решила купить какой-нибудь из твоих альбомов. Я ведь ничего не взяла с собой, а здесь сразу же затосковала по тебе и твоему голосу. И вдруг мой взгляд выхватил знакомое название. Еще не поняв, в чем дело, я задрожала. На компакте славянской вязью было выведено слово «Коловрат», а с обложки смотрела светло-русая красавица с ясными глазами. Она, твоя нимфа. Выпустили, значит, ее альбом…
Я взяла в руки диск и долго рассматривала со всех сторон. Имя продюсера нигде не значилось. Может, и не было ничего? Мне приснилось?
— Это она? — услышала я и вздрогнула.
Марина из-за моего плеча смотрела на обложку.
— Хороша, ничего не скажешь, — вздохнула она.
Я не стала спрашивать твоих дисков, купила этот.
— Зачем? — покачала головой Марина.
— Хочу послушать, насладиться еще раз!
Надо ли говорить, что настроение мое было безнадежно испорчено. Всю дорогу домой мы молчали. Правда, пакеты были тяжелые, не до болтовни. Марина еще купила трехлитровую канистру домашнего вина.
— Будем пьянствовать! — потрясла она канистрой, когда мы пришли домой. — И расслабляться.
Я только уныло усмехнулась.
— Вино вкусное, я пробовала. Пьешь как компот, а потом ноги заплетаются.
Я напрасно беспокоилась по поводу твоих записей: в фонотеке Марины были собраны все твои альбомы.
— Послушаем? — помахала я перед носом Марины компактом группы «Коловрат».
Подруга опять неодобрительно покачала головой, но возражать не стала.
— Мы голодные? — спросила в раздумье.
— Не очень. Разве можно в такую жару есть что-то тяжелое? Фрукты и еще раз фрукты, — ответила я равнодушно.
— И вино! — добавила Марина и унеслась на кухню готовить нам завтрак или уж обед. Я тем временем разобралась с музыкальным центром и поставила диск на прослушивание.
— Да разве это жара? — продолжила разговор скрипачка, внося поднос. — Я потому и люблю сентябрь, что погода мягкая… Эй-эй, мы так не договаривались!
Я ничего не могла с собой поделать. Едва услышала ее голос, тотчас представила лес, ночь, озеро…
— Та-ак! — Марина быстро налила вина в бокал и скомандовала: — Выпей.
Я послушно выпила и насилу взяла себя в руки. Марина налила еще вина — себе и мне. Мы закусывали дыней и пили, пили. Тогда-то Марина и поведала мне свою историю. Я вкратце расскажу ее тебе, потому что знаю: ты никогда никому не выдаешь чужих тайн.
Она была любовницей известного, ну очень известного человека. Познакомились на концерте, когда Марина исполняла любимого Моцарта. Я сама могла убедиться, как ее талант воздействует на слушателя, поэтому поверила без слов во все, что она рассказывала. Этот человек влюбился в нее без памяти именно на концерте. Поднес ей корзину цветов, пригласил в ресторан. Она приняла приглашение, потому что давно уже испытывала к нему интерес. Возможно, даже влюбленность, но он был из небожителей, а она для него — лицо в толпе. То есть у Марины не было ни малейшего шанса, и тут вдруг — такое чудо! На концерте он оказался случайно, а увидев и услышав Марину, влюбился в нее как мальчишка. Конечно, он был женат, двое детей, но Марина не желала ничего знать и кинулась как в омут головой. Пусть недолго, но отлюблю свое! Она сразу же поняла, что этот человек — ее единственный. Конечно, было трудно, порой невыносимо. Приходилось скрываться. Его лицо знала вся страна, за ним шло постоянное наблюдение. Марина сделалась заправским конспиратором. Даже мама не знала, кто возлюбленный ее дочери.
Господин N снял для Марины квартиру, где они вели свое тайное существование. Бывало, не расставались по нескольку дней, а для всех он был в секретной командировке. Марине пришлось бросить оркестр, сольную карьеру. Она должна была принадлежать только ему! И ждать. Ждать порой неделями, месяцами. Она сходила с ума от тоски, от ревности. Смотрела телевизор, чтобы увидеть своего любимого. Жить своей жизнью, уходить надолго из дома она не могла: боялась пропустить его неожиданное появление. Однажды поняла, что беременна. Купила тест, он подтвердил беременность. Опьянев от счастья, Марина ждала своего возлюбленного, чтобы сообщить ему о радостном событии.
Господин N пришел в ужас. К тому времени журналисты беспрестанно преследовали его, копались в грязном белье, разнюхивали компромат. Поддерживать отношения становилось все труднее. Это могло повлиять на высокое положение господина N. Марина уверяла, что никто не узнает, от кого этот ребенок, но ее любимый был непреклонен. Он настоял на аборте и сам отвез Марину в клинику…
Прошло еще немного времени, и он объявил любовнице о полном разрыве. Да, он по-прежнему любит Марину, но их отношения стали достоянием «желтой прессы», и это бросает тень на репутацию господина N. Он не имеет права на личные чувства, занимая такой высокий пост. Он должен думать о благе страны. Марина вернулась домой, к маме. В первую же ночь она выпила все снотворное, что было в доме. По счастью, маме не спалось, она пошарила в аптечке в поисках таблеток и, ничего не найдя, зашла к Марине. Сразу все поняла и вызвала «скорую». Дочку успели откачать.
Когда Марина очнулась и увидела рядом постаревшую, сгорбленную мать, она поняла, какую боль причинила ей. Не подумала о самом родном человеке, когда глотала таблетки. Желание искупить свою вину, вернуть маме радость заставило ее встать и жить дальше.
— Видишь ли, — говорила Марина слегка заплетающимся языком, — я полностью растворилась в нем, я была его тенью, дышала им, жила им. У меня ничего не осталось своего! Я забросила музыку, я потеряла себя. Полная деградация личности. Помнишь, у Тарковского в «Солярисе» Хари ни секунды не может без Кельвина? Потом все спокойнее становится, потому что очеловечивается, становится личностью. И вот мне заново нужно было очеловечиваться. Или, как у Блока, «вочеловечиваться».