Каролин Терри - Ловцы фортуны
— Бумаги, которые я держал, что случилось с бумагами? — резко спросил он.
— Они сгорели. Я не успела их вытащить.
«Слава Богу», — подумал Мэтью. — Ты не читала их?
— Я не могла. Я же говорю, они сгорели. Там было что-то важное?
— Нет, ничего, солнышко; я попрошу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Я хочу, чтобы ты написала Лоре, рассказала ей об этом нелепом несчастном случае и о том, что я обжег руку. Напиши, что у меня все в порядке, но рука перевязана и я не могу писать сам. Напишешь?
— Конечно.
— Спасибо. Когда напишешь, принеси письмо мне, и мы попросим Паркера немедленно его отправить. Понимаешь, я вовсе не хочу, чтобы она мчалась сюда, сломя голову, — и он с видом заговорщика улыбнулся Миранде. — У меня много дел, а она может мне помешать, и я бы хотел, чтобы ты побыла со мной несколько дней, помогая мне с письмами и другими делами. Поможешь?
— С радостью, — и Миранда обняла отца.
Очень чувствительная, она понимала, что происходит что-то странное. Папа не спотыкался о коврик, как убеждала ее Генриетта, и она твердо знала, что он что-то от нее скрывает. Но она была дочерью своего отца и могла играть в ту же игру, что и он. Она даже поняла, что он использует ее, что он уверен, что может обмануть ее, но не сможет обмануть Лору, однако это не волновало ее. Она была слишком счастлива тем, что отец нуждается в ней и разрешает находиться рядом, помогая ему во время болезни.
На следующее утро Мэтью выбрался из постели и потребовал одежду, почем свет ругая камердинера за неловкость. Тот терпеливо разрезал рукав рубашки, чтобы в него могла пролезть забинтованная рука, поправил повязку и заколол пустой рукав пиджака, чтобы он не болтался. Мэтью, пошатываясь, отправился в библиотеку и вызвал Миранду. Он посмотрел на телефон и проклял то обстоятельство, что для того, чтобы им пользоваться, необходимо две рук.
— Сегодня у нас будет очень напряженный день, — весело объявил он. — Я должен установить контакт с мистером Джоном Кортом.
К концу дня лицо Мэтью стало пепельным от усталости и боли в обожженной руке, но он ощущал нечто сходное с триумфом. С необыкновенным облегчением он узнал, что через три дня Джон Корт прибывает в Англию и вместе с дочерью будет проживать в «Савое». Три дня… Мэтью было дано три дня, чтобы полностью прийти в себя и собраться с силами. Он должен будет лицом к лицу столкнуться со своим прошлым, вспомнить Кимберли, но сражение за бриллианты было ничто по сравнению с этим с самым жестоким сражением в его жизни.
Дни тянулись изнурительно медленно. Каждое утро в доме появлялся Антон Элленбергер и приходил в ужас от вида Мэтью. Признаки болезни были столь очевидны, что он не верил в историю с каминным ковриком. Состояние здоровье Мэтью было важно для Антона по многим причинам, и не последним было то обстоятельство, что приближалось время, когда он мог предпринять давно задуманные шаги — порвать с «Брайт Даймондс» и начать собственное дело. Но хотя во всем, что касалось бизнеса, он был безжалостным и аккуратным, Антон знал, что его совесть будет неспокойна, если он оставит компанию в такое время, когда Мэтью не способен ею руководить. Филип тут не поможет — он не интересовался делом, и, как Антон чувствовал, был очень ненадежен, — а Миранда была еще не готова. Миранда… тут лежала истинная причина беспокойства Элленбергера. Он общался с ней так часто, как только это было возможно, рассказывал ей о бриллиантах, посвящая во все тонкости и дополняя знания, которые она получила от отца. Очень часто они разговаривали на родном ему немецком языке, которым Миранда овладела в дополнение к французскому, и Антон мягко поправляя ее произношение и пользовался идиомами, повторяя одно и то же бесконечное число раз, пока почти глухая девочка не произносила слова абсолютно правильно.
Однако же его интерес к дочери хозяина шел гораздо дальше уроков немецкого и рассказов о бриллиантах. Джулия была права — Антон Элленбергер мечтал жениться на Миранде. Но постепенно помимо первоначальной цели — очевидной коммерческой выгоды от такого союза — к нему пришла истинная привязанность и восхищение девочкой. Ему нравились ее мужество и спокойная решительность, ее ум и вежливость. Не был он слеп и перед не раскрывшейся еще, но многообещающей красотой ее лица и тела, роскошью золотых волос. Но хотя Антон был абсолютно уверен в себе, когда речь шла о бизнесе, то при общении с женщинами он этого ощущения не испытывал. А рядом с Мирандой его врожденная неуверенность лишь возрастала. Окружающее ее великолепие, высокое общественное положение и, более всего, ее любовь к отцу, представлявшему собой великолепный образец красавца-мужчины, вызывали у него чувство горечи. Он дал себе клятву, что когда-нибудь, добившись соответствующего положения, обеспечит ее той роскошью, к которой она привыкла, а сейчас он должен проложить путь к ее душе, чтобы облегчить путь к ее сердцу, когда придет время. А пока, ради создания собственного дела и достижения богатства он должен был покинуть Лондон, а, значит, и ее. Но ей еще только тринадцать лет, и у него есть время. И он очень хотел, чтобы Мэтью выздоровел, потому что грядущую битву за контроль над алмазной промышленностью он будет вести только с Мэтью — лишь так он мог достичь желаемого.
Когда на четвертый день после «несчастного случая» его вызвали на Парк-Лейн, Антон с облегчением увидел, что состояние здоровья Мэтью явно улучшилось, и ему приятно было увидеть Миранду за письменным столом библиотеки. Когда Мэтью вышел из комнаты, он приблизился к девочке и улыбнулся.
— Твоему отцу гораздо лучше, — по-немецки сказал он.
— Вы думаете? — пылко спросила она. — Я тоже так думаю, не когда люди чего-то очень хотят, они легко принимают желаемое за действительность.
— До чего мудрые мысли в столь юной головке, — ответил он. — Но не волнуйся, Миранда, на этот раз все так и есть. Ты уже начала читать немецкую книгу, которую я принес?
— Я дочитала ее.
— Так быстро?
— У меня много свободного времени для чтения, ведь друзей у меня нет, — ее взгляд был откровенным, без всякой жалости к себе. Иногда она думала, что было бы хорошо ходить в школу и подружиться с другими девочками, но она знала, что глухота и необходимость специального обучения делала ее мечту невозможной. Взамен у нее были книги, ее собака Ричи и папа.
— Но сегодня ты очень занята…
— Я пишу письма для папы.
Ее глаза засияли, и Антон вновь подумал, как трудно будет оторвать ее от отца.
— Хорошо. Если я смогу тебе чем-либо помочь, Миранда, ты знаешь, где меня найти.
— Да, спасибо.
Антон направился было к двери, но затем остановился.
— Было бы полезно, если бы ты пошла в школу — твоя четкая речь и умение читать по губам настолько хороши, что это вполне возможно.
— Я рада, что вы так считаете, — ответила она, очень уважая его мнение. — Папа говорит, когда я стану чуть старше, я смогу отправиться в школу на континент. Я должна буду выбрать между Францией и Германией, но я уже решила, — очаровательная улыбка осветила ее лицо. — Я выберу Германию.
Ему приятно было слышать это, и Миранда понимала его! Когда он ушел, она попыталась разобраться в их отношениях. Антон был больше, чем просто служащий, но меньше, чем член семьи; его отношение к ней и положение в обществе ставили Антона где-то посередине. Возможно, подумала Миранда, именно он мог бы стать ее другом.
Она опустила глаза на только что законченное письмо. Оно было адресовано мистеру Джону Корту в отель «Савой» и гласило: «Настоятельная необходимость побуждает меня просить Вас как можно скорее нанести мне визит. Дело касается Вашей дочери. Прошу никому, включая и ее, не говорить об этой встрече».
Как ей и было сказано, Миранда сделала пояснение, что пишет вместо отца, поскольку он поранил руку. Без этих слов, сказал Мэтью, мистер Корт может оскорбиться, увидев чужой почерк. Потом она запечатала письмо, отправила его в «Савой» и начала новое.
Первой реакцией Джона Корта на письмо было возмущение и твердое решение никуда не ходить. Он часто утверждал, что ничто не заставит его вновь заговорить с Мэтью Брайтом, ничто не может иметь для него такое важное значение. Но ведь Тиффани была важнее всего. Что же случилось, и почему она не должна знать об этой встрече? Он украдкой взглянул на нее через обеденный стол.
Казалось, у нее отличное настроение, хотя она была несколько бледна и плохо ела — вот и к завтраку она почти не притронулась. Дело, на которое ссылается Мэтью, должно быть связано с бриллиантами, решил Корт, или — словно холодная рука сжала его сердце — это связано с прошлым?
Когда Тиффани заявила, что днем хочет пройтись по магазинам, Корт проводил ее на Бонд-стрит, а затем, против собственной воли, пошел по Пиккадилли на Парк-Лейн. Перед самым домом Мэтью он было заколебался, но потом поднялся по лестнице и его спешно провели в библиотеку, где Мэтью занимал свое привычное место у камина, спиной к нему. Они молча взглянули друг на друга. Прошло уже двадцать лет, как они виделись в последний раз, а когда-то они делили радости и неудачи на алмазных полях Кимберли, жили в одном доме, вместе создавали себе свои огромные состояния. И все это было перечеркнуто и пошло прахом из-за того, что Корт однажды, всего однажды позволил себе согрешить с Энн, и чего Мэтью так и не смог простить. И теперь оба были рады, что перевязанная правая рука Мэтью избавляла их от рукопожатия.
