Сью Уэлфер - Все дальше и дальше
«Но что?» — спросила его совесть.
Но он не принял ее приглашения заглянуть к ней на чашечку кофе, и когда она обвилась вокруг него, как осьминог, он ласково улыбнулся и высвободился из ее тисков. Он ушел до закрытия паба и знал, что, несмотря ни на что, наберется храбрости и все ей объяснит.
Его совесть промямлила что-то грубое и неутешительное, но за ревом двигателя Крис не смог разобрать, что именно.
— Должна сказать, я под впечатлением. Когда ремонт закончится, здесь будет просто чудесно, — восторженно проговорила Моника Карлайл. — Нужно быть очень близоруким, чтобы не разглядеть потенциал этого места. Вы же думаете устроить театр, помимо всего прочего?
В свежеоштукатуренном зале для выступлений в церкви святого Варфоломея была прекрасная акустика, и, хотя она говорила довольно тихо, едва срываясь с губ, слова разносились по залу, отдаваясь резким звонкоголосым эхом.
Лео кивнул.
— Несомненно. Мой друг сейчас рассматривает варианты.
Монике пришлась по душе ее роль дамы-благотворительницы. В руках у нее был изящный золотой лорнет, и одета она была в умопомрачительной красоты платье-сюртук из радужного шелка цвета морской волны. Такого красивого платья Сара в жизни не видела: при дневном освещении оно переливалось, словно экзотический ликер.
Часы показывали половину второго, и Сара замыкала процессию, на этот раз лишь в качестве фрейлины при знаменитых и сильных мира сего. Лео Бэннинг, дама-председательница дружественного комитета и один из представителей художественного фонда устроили Монике экскурсию. Должно быть, Моника наобещала им золотые горы, и они почувствовали себя обязанными вывернуться перед ней как только можно, предвкушая щедрое, хоть и неизвестных размеров, капиталовложение.
Процессия свернула в фойе, и тут Сара увидела Адама Грегори. Он стоял у границы, где художественный центр превращался в строительную площадку. Он наблюдал за проходящими мимо гостями, потом поднял руку в знак приветствия.
Она сделала то же самое и замедлила шаг, остановившись рядом с ним.
— В последнее время вы бываете здесь почти так же часто, как и я.
Сара кивнула в сторону почтенных гостей.
— Не обращайте внимания, таково желание королевы. Я здесь в качестве начинающей фаворитки.
Он засмеялся.
— Это поможет вашей карьере.
Моника и все остальные ушли вперед, поглощенные беседой, обмениваясь планами, подсчетами и рисуя бесконечные возможности. Они направлялись в офис, где их ожидал кофе и дорогое шоколадное печенье.
— Вы должны обмахивать ее высочество веером, или у вас найдется время, чтобы пойти со мной и взглянуть на чудо?
Сара проводила взглядом удаляющиеся спины.
— По правде говоря, не думаю, что они вспомнят обо мне. К тому же мне скучно, и ноги болят; денек у меня выдался дерьмовый.
Он протянул ей каску.
— В таком случае все самое интересное еще впереди. Пойдемте, я покажу вам, что мы обнаружили, когда убирали строительный мусор. Специалисты из музея приедут позже, чтобы дать официальную оценку. Но до тех пор… — жестом волшебника он отодвинул шторку из промышленного полиэтилена, — …все в нашем распоряжении.
Заинтригованная его словами, Сара зашла за штору и последовала за ним по винтовой лестнице в помещение, похожее на саркофаг или подземную часовню. Потолок был довольно низкий и представлял собой вереницу каменных сводов, увешанных строительными лампами и толстыми черными проводами.
— Смотрите под ноги, — произнес Адам, когда они почти спустились. Лестница резко изогнулась, ступеньки внезапно стали уже. Сара отвлеклась на звуки его голоса и оступилась. Он крепко схватил ее за руку. Его прикосновение было теплым, сильным и отчего-то приятным, иначе не скажешь. На мгновение она подняла голову, и их взгляды встретились. Сара с изумлением осознала, что между ними проскользнула внезапная искра.
От этого странного и волнующего ощущения в глубине живота запорхали бабочки. Затрепетав, Сара поняла, что ее к нему влечет. Ей нравился этот мужчина, и она хотела узнать его ближе. Эта мысль ее по-настоящему удивила. Так удивила, что Сара замерла на месте.
— Вы в порядке? Не боитесь темноты? — спросил он, не отпуская ее руку.
Сара покраснела и вырвалась, испугавшись, что он отгадал мысли, неожиданно проскользнувшие у нее в голове.
— Нет-нет, все нормально, — промямлила она. — Правда.
— Теперь уже недалеко.
Они преодолели последний пролет.
— Надеюсь, когда вы это увидите, то не подумаете, будто я завлек вас сюда под ложным предлогом. — Адам включил фонарик, и они очутились в маленьком погребе, разделенном почти ровно пополам двумя массивными колоннами, похожими на разросшиеся деревья, пустившие корни в плиточном полу.
В стене напротив двери, скрытый под слоями каменных блоков и покрытой пятнами отваливающейся штукатурки, виднелся фрагмент резной каменной плиты. Край обрамляли сложные хитросплетения плюща, а из-под него словно выглядывала голова женщины, изображенная в профиль: женщина касалась рукой щеки. Панель была размером не более квадратного фута.
От изумления Сара затаила дыхание.
— О боже, это невероятно, — прошептала она на одном долгом выдохе. — Откуда она взялась? И как здесь оказалась?
Адам стоял рядом с ней и светил фонариком.
— Понятия не имею. Вчера приходил один парень, сказал, что, вероятно, это римская скульптура, украденная из другого храма, а может, из частной коллекции. Раньше это было обычным делом — отделочный камень стоил дорого, а здесь никто бы ее не увидел. Смотрите, здесь есть еще, — он высветил еще один кусочек, не больше блюдца: пальцы в натуральную величину, казалось, ухватились за камень в поисках выхода наружу.
При взгляде на плиту Сара отчего-то погрустнела, и глаза защипало от слез. Она быстро заморгала.
Адам за ее спиной продолжал:
— Может, какой-нибудь каменотес увидел скульптуру и пожалел выбрасывать такую красоту или разбивать ее на куски. Эти два фрагмента были спрятаны здесь черт знает сколько времени. Возможно, это еще не все. Эту часть склепа использовали под склад, а не для погребений, и когда мы добрались до нее, здесь все было завалено вековым слоем щебенки и мусора.
Потянувшись вперед, Сара хотела было дотронуться до плиты, но задумалась, не опасно ли это.
— Можно дотронуться? — спросила она, пытаясь совладать с переполняющими ее эмоциями.
Адам кивнул.
— Конечно.
И отошел в сторону.
Камень под кончиками пальцев казался холодным и гладким, как стекло. Качество резьбы было поразительным. Даже на бумаге тяжело так тонко и безупречно передать черты лица, не говоря уж о таком неподатливом материале, как камень. К ее удивлению, слезы снова накатили неудержимой волной.
Адам озадаченно смотрел на нее, а потом, будто в замедленной съемке, она выпрямилась, и он протянул руки.
Слезы катились по щекам. Не думая и не колеблясь, она шагнула ему навстречу. Это было легко. Проявление доброты, акт человечности одного живого существа по отношению к другому, без намека на сексуальность или желание: он почувствовал ее боль и отчаяние, а она искала утешения в чем-то, что не могла даже описать словами. Адам Грегори был сильным и теплым, от него пахло мылом и солнцем.
К ее ужасу, вместо того, чтобы отстраниться, извиниться и высморкаться в скомканную салфетку, что валялась на дне сумочки, Сара вдруг разразилась безудержными рыданиями: словно осколки разбитого стекла, ее раздирали громкие, надрывные, сопливые всхлипывания, от которых дрожали плечи. И, к ее огромному облегчению, Адам прижал ее к себе еще крепче. Как странно находиться здесь, в полной темноте, с человеком, которого она едва знает, и плакать непонятно из-за чего.
Через несколько минут он произнес:
— В последний раз в жизни показываю вам римские каменные скульптуры.
Сара засмеялась сквозь слезы и обрадовалась, что в погребе, кроме фонарика, нет освещения.
— Древности. Каждый раз не могу удержаться, — всхлипнула она, вытирая лицо тыльной стороной руки и неохотно высвобождаясь из его объятий.
— Хотите выпить?
Сара порылась в сумке в поисках салфеток.
— Что мне сейчас не помешает, так это умыться и принять пару таблеток парацетамола. Такое впечатление, что голова сейчас лопнет. Извините. — Ее голос опять задрожал. — Я не хотела… — Она замолчала и закусила губу, чтобы сдержать рыдания. — Я не всегда себя так веду.
Он пожал плечами.
— А я всегда. — Он усмехнулся. — Женский туалет в фойе мы достроили уже давно, а парацетамол есть у меня в офисе. Пойдемте. — Он взял ее за руку. — Что еще я могу для вас сделать?
И на этот раз, когда их пальцы соприкоснулись, он приблизился к ней и поцеловал. Поцелуй был проникнут желанием, и он явно сделал это не из сострадания. Его губы были мягкими, незнакомыми, и волосы у нее на затылке зашевелились. Через несколько секунд они оторвались друг от друга и застыли в темноте, на расстоянии дыхания. У Сары заколотилось сердце, она закусила губу и подумала, не натворила ли она что-то ужасное.
