Анастасия Вербицкая - Ключи счастья. Том 1
Звонок.
Они вздрагивают оба. Анна Сергеевна роняет ложечку. Они боятся звонков. Людей. Жизни. Петр Сергеевич входит и запирает за собою дверь.
— Телеграмма?! — вскрикивает Анна Сергеевна. И в лице ее ужас.
— Это Мане… От кого бы это?
— Вот странно! — враждебно говорит Анна Сергеевна и пожимает плечами. — Не успела приехать, Уже телеграмма…
Она берет ее и идет опять в угловую.
Маня в одном чулке и в рубашке сидит на постели. Глаза ее смотрят в одну точку. Но эти глаза жертвы. Странное оцепенение в ее позе.
— Тебе телеграмма, — говорит сестра.
Маня, как лунатик, разрывает телеграмму. Рвет ее наискось. Читает, даже не силясь понять и подобрать строку к строке:
МАРИ, ПРОСТИТЕ, ЗАБУДЬТЕ, ЕДУ В МОСКВУ НА ДНЯХ, ПРОШУ РУКИ, ВЕСЬ ВАШ НЕЛИДОВ.
Она кричит. Запрокидывает голову. Хохочет и рыдает, вся изгибается. Падает на постель, держась за горло.
«Истерика…»
— Петя!.. Петя! — отчаянно зовет Анна Сергеевна. Она накидывает одеяло на сестру. Петр Сергеевич вбегает.
— Воды… Аня… Капли… в буфете… Скорей!.. Скорей!..
Анна Сергеевна поднимает с полу бумагу и прячет в карман. Ах, недаром она так боится телеграмм и звонков!
В столовой она быстро читает безграмотно отпечатанные и наклеенные буквы. И глаза ее останавливаются.
Припадок стихает. Маня лежит головой на груди брата. Он обнял обнимал когда-то в детстве, готовый защитить ее от людей и жизни, этой страшной мачехи-жизни. Он целует ее в лоб. Страстно целует ее мокрые ресницы, в могучей, неистребимой потребности любить и ласкать.
— Петя! Милый… Как я счастлива! Боже, как я счастлива! Теперь я могу жить… Теперь я опять буду смеяться, плясать… Я думала, все кончено, Петя! О, поцелуй меня! Мне так нужна ласка! Я так озябла без ласки и любви…
— Сокровище мое! — бормочет он и гладит ее голову дрожащими руками. — Напугала же ты нас… От кого телеграмма?
— Да… Где она? Ах! Ее тут нету… Петя, погляди под постелью… Я уронила ее… Вон там, на одеяле…
— Вы телеграмму ищете? — сдавленно спрашивает Анна Сергеевна, показываясь на пороге. — Вот она…
Маня хватает бумагу с сияющими глазами и целует ее, как талисман.
Петр Сергеевич медленно встает.
— От кого эта телеграмма, Маня?
— Ах! Потом… Потом… Оставьте меня!.. Я оденусь… Я выйду… Я вам все расскажу…
Он выходит из комнаты, прямой и белый. Сестра, как тень, идет за ним.
У стола он оглядывается и пристально смотрит на Анну Сергеевну. Его губы шевелятся. Но без звука.
— Да… — говорит она тихо.
Он, как сноп, опускается на стул. Глаза его тупо глядят в одну точку.
Маня была у фрау Кеслер. Она говорила ей о своей радости. Ее удивила и огорчила холодность, с какой дома встретили эту весть. Со стороны Ани чуть ли не враждебно. Ревнуют они, что ли? На что же они, однако, рассчитывали? На жизнь втроем? Несчастные!
— Куда же ты? Посиди, Маня!
— Нет… Нет… Простите, фрау Кеслер. Я должна бежать. Я не могу усидеть в комнате.
Очень оригинально встречает эту весть Соня. Не верит. Требует телеграмму. И долго, пытливо разбирает ее, точно ищет между строк. Она не поздравляет Маню.
— Ты не рада за меня? — грустно спрашивает Маня.
— Ах! Что ты говоришь такое! Конечно, рада… Ведь ты… не одна на свете…
«Как она любит Марка! Как она его странно любит! — думает Маня. — Как может она желать ему счастья со мной?»
Дома она садится писать Нелидову. Но бросает перо. И мечтательно глядит в окна.
У Анны Сергеевны заплаканные глаза. Маня ловит на себе ее странный, беглый, неискренний взгляд.
«Бедная Аня… Может быть, зависть? Ах, это так понятно!..»
Она подходит и целует сестру. Та всхлипывает, вырывается и убегает.
Тяжело вздохнув, Маня бочком присаживается на табурет перед роялем и берет аккорды одной рукой.
— Тише… Тише!.. Нельзя играть… Анна Сергеевна показывается в дверях.
— Почему нельзя? Разве мама спит?
— Нет… но… ей нынче хуже. Она очень беспокойна. Музыка ее раздражает.
Глаза Мани меркнут разом. Углы рта опускаются.
Как она могла об этом забыть?
Сумерки падают. Она сидит у окна, задумавшись. Глядит в небо, полное снежных туч.
На противоположном тротуаре стоит Штейнбах. Он пристально смотрит на Маню.
Она вдруг замечает его. Она откидывается в глубь комнаты с бьющимся сердцем.
«Наглец! — шепчет она и топает ногой. — Что если Аня или Петя заметят его?»
Она идет к себе, садится за книгу. Через минуту встает, сгорая от любопытства и тревоги. Напевая, возвращается она в столовую и останавливается. Анна Сергеевна стоит у окна.
— Куда ты глядишь? — невинным тоном спрашивает Маня и обнимает талию сестры.
Так и есть!.. Высокая фигура все еще неподвижно чернеет у дома, через улицу.
— Да вот гляжу на этого нахала… Что ему нужно?
— Что такое, Аня?
— Видишь? Стоит… Это Бог знает что!
Маня звонко хохочет. Все внутри у нее дрожит мелкой дрожью.
— И давно стоит?
— Да минут с десять. И уже не в первый раз.
— Неужели? — неосторожно срывается у Мани.
Она чувствует, как загорелись ее уши.
— Мне кажется, что я и вчера его видела. Да не обратила внимания. А нынче это уже в третий раз. Подойдет и смотрит…
— Не живет ли кто-нибудь наверху? Анна Сергеевна пожимает плечами.
— Наверху? Ну, конечно, живут. Офицерша-Маня крепко целует сестру.
— Ах, Анечка! Ну что же ты так сердишься на бедную офицершу? Пусть ее флиртует!
— Какое скверное слово! Кто тебя этому выучил? Маня как-то странно смеется.
— Я прогуляюсь до обеда… Пойду навстречу Пете.
— Уходит! Слава Богу! — ворчит Анна Сергеевна. — Вот нахал!
Маня, совсем одетая, берет скомканную телеграмму, прячет ее в карман и выходит из дома.
Штейнбах идет по другой стороне улицы, немного впереди. Он постепенно замедляет шаг и оглядывается.
Маня быстро проходит мимо него, почти пробегает. Голова ее низко опущена. Щеки пылают. Глубоко засунув руки в карманы своего пальто, она бежит, не глядя…
Штейнбах видит ее издали и меняется в лице.
Не останавливаясь и не кланяясь ей, он только прибавляет шагу. И так они идут порознь, по разным тротуарам, пока не кончается переулок.
У бульвара он ее догоняет. Она останавливается. Она задыхается, приложив руку к груди. Он почтительно склонился перед нею, приподняв шляпу.
— Это возмутительно! — говорит она и топает ногой. — Как вы смеете меня преследовать?
Он стоит молча, с обнаженной головой. Оба бледны.
— Вашему нахальству нет имени. Моя сестра вас заметила. Недостает, чтобы и брат тоже. Чего вы Сбиваетесь? И кто дал вам право?
— Моя любовь…
Она поднимает на него глаза. До этой минуты она избегала смотреть на него.
— Мне хочется вас ударить!
— Ударьте.
Его губы кривятся. Но глаза не улыбаются.
— На нас смотрят, — говорит он вкрадчиво. — Позвольте предложить вам руку.
Ее лицо загорается. Но после секунды колебания она покорно берет его под руку.
Ветер с злобным визгом несется им навстречу, треплет деревья бульвара, вихрем поднимает последние мертвые листья. Трудно дышать.
— Я не могу идти… Сядемте!
У Мани вдруг слабеют ноги. Углы ее рта опускаются. Когда у нее начинается приступ этого странного недомогания, ей как-то уже не хочетея жить. Все теряет цену.
Маня отнимает руку, и гримаса отвращения бежит по ее чертам.
— Вы меня раздражаете… Штейнбах… — В первый раз она называет его так. — Ну, скажите, ради Бога, зачем вы здесь? Ведь я же вам запретила ехать за мной. Я сказала вам, что вы мне… противны. Да, противны…
Брови его скорбно сжимаются. Он прижмуривает веки, как будто ее жестокие слова — булавка, которую она ему вонзила в сердце.
— Это все равно, — говорит он еле слышно.
Но она насторожилась.
— Что? Что «все равно»?
Он молчит, не поднимая головы. Она смотрит на его веки, на его уши.
— Так нет же! — вдруг с внезапной вспышкой говорит она. — Не будет этого! Никогда не буду больше. Глядите! Читайте!
Она уже сунула руку в карман за телеграммой но передумала. И только усмехнулась с презрением.
— Вы можете мне не показывать. Я знаю, что там написано.
— О, еще бы! Вы все знаете…
— Он просит вашей руки. Он пишет, что едет.
Она всем корпусом поворачивается к нему и глядит в его глаза. Он смеется, вернее, показывает мелкие, хищные зубы.
— Скажите мне от души «спасибо», Мария Сергеевна! До этой решимости довел его все-таки я. И вы мне обязаны вашим счастьем. И вот этой презрительной самоуверенностью…
— Вам? Это возмутительно! Почему вам?
— Он знал, что я выехал в Москву за вами. Он боялся вас потерять.
Руки Мани беспомощно опускаются на колени. Ее губы дрожат.
