Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
— Если кому и положена пуля, так этому гаду в первую очередь. Ему, и дружку его, Лаймону, которого мы, к счастью, тоже взяли.
Банга попытался незаметно сунуть руку под подушку, но один из немцев, стоящий у кровати, опередил его.
— О-о! — Взяв у солдата пистолет, угрожающе протянул офицер. — Вы, оказывается, действительно, красный волчонок? Он повернулся к Озолсу, удивленно пожал плечами: — Я не понимаю вас, господин староста. Вы имеете несколько странное представление о благопристойности.
— Староста? — вырвалось у Аболтиньша. — Кто староста?
— Личным приказом коменданта старостой поселка назначен господин Озолс, — сухо отчеканил немец. — Однако, я вынужден буду доложить господину коменданту об этом более чем непонятном инциденте. — Офицер отвернулся от Якоба и коротко приказал солдатам, указывая ка Бангу: — Взять!
Зента бросилась к кровати, раскинула руки, защищая сына:
— Что вы делаете? Он еле живой…
Мать отшвырнули, Артура не вывели — выволокли из дома.
ГЛАВА 12
На улицах Риги всюду были видны приметы оккупационного режима. Над зданием гебитскомиссариата[6] развевался немецкий флаг, кое-где на стенах появились распоряжения новых властей, по проезжей части маршировали солдаты вермахта, по тротуарам прогуливались офицеры. Марта сумрачно разглядывала все это из окна автомобиля и никак не могла поверить, что она в Риге. Рихард сидел и делал вид, что ничего странного не замечает, У одного из подъездов машина остановилась, Лосберг выбрался первым, помог жене с ребенком. Из второго автомобиля вышли Манфред и адвокат Крейзис. Освальд был в офицерской форме. Солдаты понесли за ним чемоданы.
В большой и светлой гостиной Крейзис торопливо наполнил шампанским заранее приготовленные хрустальные бокалы, первый бокал протянул Марте:
— За ваше счастливое возвращение на латышскую землю!
Освальд был заметно возбужден и немного нервничал. Все четверо стояли посреди комнаты, возле нераспакованных чемоданов.
— Даже не верится, что мы снова в Риге, — сказала Марта. — Жаль только, что не в своей квартире.
— Не грустите, мадам, — утешил Манфред. — Война есть война. Иногда бомбы попадают даже на квартиры друзей. Но, по-моему, здесь не так уж плохо.
— Перед вашим приездом я объехал два десятка квартир. Эта — самая лучшая! — Крейзис подошел к роялю, провел ногтем большого пальца по клавиатуре: — «Бехштейн»!..
— А где же хозяева? — спросила Марта. — Это чья квартира?
— Ничья, — сухо отрезал Крейзис.
— Как ничья?
— Понимаете, в Риге сейчас много пустых квартир, — вставил Манфред. — Война есть война, — повторил он.
— Правильно, — бодро поддержал Крейзис и повернулся к Марте. — Кстати, там, на кухне, вы найдете солдатский паек на случай первого привала.
Рихард смущенно спросил:
— Ты похозяйничаешь, Марта?
Она молча пошла к двери, на ходу обернулась, сказала негромко:
— Только не шумите — Эдгар спит.
В передней остановилась, скользнув взглядом по вешалке, на которой висели мужское пальто и шляпа. Трость с монограммой валялась рядом, на полу. Марта нагнулась, по-хозяйски аккуратно вставила ее в подставку.
Кухня блестела эмалью, начищенной медной утварью. Марта раскрыла большой картонный ящик, стала вынимать из него продукты. Консервы, сало, копченая колбаса… На душе было до невозможности тоскливо. Эта странная, еще не остывшая от чужого тепла квартира, двусмысленные намеки мужчин, вечная неопределенность, недоговоренность…
А в гостиной мужчины снова наполнили бокалы.
— За ваш «Гром и Крест»! — Манфред чокнулся с Крейзисом и обернулся к Рихарду. — Ты знаешь, как пригодились нам его парни?
Освальд растроганно приложил руку к груди.
— Вот уж не ожидал тебя, завзятого адвоката, встретить в роли следователя СД.
— Все по библии: время собирать камни, время разбрасывать камни. Есть время защищать… И есть время обвинять! — высокопарно ответил Крейзис. — Никогда не прощу тем, из-за кого я полгода в погребе прятался, как крыса.
— Мне не пришлось сидеть в погребе, но пострадал я не меньше, — сказал Рихард. — Между прочим, Манфред, почему я должен возвращаться сюда не в качестве владельца своей собственной фабрики, отнятой у меня большевиками? Почему вы не очень торопитесь вернуть ее мне?
— Ты не доволен должностью, которую тебе предложили? — Манфред хотел уйти от прямого ответа.
— При чем здесь это?
Вошла Марта с блюдом аккуратно нарезанных закусок, поставила на стол.
— Ну как, — повернулся к ней Манфред, — осваиваетесь?
Она попыталась улыбнуться:
— Не знаю. Как-то не по себе. Чужой дом, чужая посуда… А хозяева, может быть, где-то бродят…
— Уже не бродят, — снова туманно ответил Крейзис.
— Что вы имеете в виду?
— Да вот то… Каждому свое.
— Освальд шутит. — Манфред выразительно посмотрел на Крейзиса. — Просто эти люди погибли под бомбежкой. Что поделаешь — война. — Он наполнил бокалы, обворожительно улыбнулся. — Я хочу поднять бокал за хозяйку этого дома, за ее здоровье…
— В таком случае, за упокой бывшей хозяйки, — сухо поправила его Марта.
— Нет, — упрямо наклонил голову Манфред. Я пью за новую хозяйку нового дома! Помнится, вы обращались ко мне с просьбой помочь вернуться на родину. Разве я не выполнил своего обещания и не заслуживаю хотя бы улыбки?
Она посмотрела ему прямо в глаза, не пригубив, поставила свой бокал и, не оборачиваясь, вышла из комнаты.
В детской Марта взяла ребенка из кроватки, со страхом огляделась: игрушки, замершая деревянная лошадка-качалка, неподвижный, ярко раскрашенный мяч… Будто смерть остановила движение. Только со стены прямо на нее смотрели смеющийся, полный радости малыш и счастливая женщина. Марта вздрогнула, прижала Эдгара к груди, словно защищая от невидимой угрозы.
Аболтиньш стоял посреди улицы и возмущался:
— Нет, вы только подумайте! При новом порядке, оказывается, тоже нет порядка. Поставить старостой в поселке — кого? Озолса! Уж вы нас извините.
Зигис, Бруно, Волдис и еще несколько айзеаргов хмуро слушали монолог трактирщика.
— Взять хотя бы эту историю с лодками. Чуть в огонь не кидался, спасти хотел. А для кого, спрашивается? И нас чуть не погубил, и сам… чудом от Сибири спасся. Разве не глупо? Ничего, время покажет, кто чего стоит.
Возвращение Марты в родные места выглядело внушительно. По шоссе катил большой черный автомобиль, впереди и сзади — по мотоциклу с автоматчиками в колясках. Впрочем, эскорт сопровождал машину не только и даже не столько ради нее. Рядом с Мартой и Рихардом на заднем сиденье ехал Манфред Зингрубер — погоны свидетельствовали, что он исправно повышался в чине.
Манфред — как всегда, вылощенный, отутюженный — благодушно поглядывал по сторонам, удовлетворенно щурился.
— Знаешь, Рихард, я в прошлый раз как-то не разглядел твои пенаты. В самом деле — прелестные места!
— В прошлый приезд тебя занимали не столько декорации, сколько действующие лица.
— Да, люди — моя слабость. Разные, как морские камешки — оттенки, характеры, темпераменты, привычки… Вы со мной не согласны, господин Озолс?
Якоб — он сидел рядом с шофером — от неожиданности втянул голову в плечи, испуганно ответил:
— Почему же? Согласен.
Манфред искоса посмотрел на старика, участливо спросил:
— Вы чем-то огорчены? Я слышал, у вас уже были маленькие неприятности с новыми властями?
— Что за неприятности? — насторожился Рихард.
— Да вот, твой тесть оказался на редкость сентиментальным человеком. Его назначили старостой, а он хотел помочь какому-то земляку избежать заслуженной кары.
— Кому же? — глухо спросил Рихард.
— Артуру. — Озолс подался вперед, вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб.
— Какому Артуру? — Рихард сознавал бессмысленность вопроса, но все-таки спросил.
— Банге, кому же еще?..
— Кто такой Банга? — Манфред с любопытством посмотрел на Рихарда.
— Да так. Один знакомый.
Зингрубер хотел еще что-то спросить, но в последний момент передумал — на Рихарде не было лица.
— Еще кого взяли? — Лосберг устало прикрыл глаза.
— Лаймона Калниньша. Помните такого? Высокий, голубоглазый. При Советах комсомолом у них заправлял. Фрициса Спуре…
Озолс закрыл глаза и чуть было не застонал от боли. Память то и дело возвращала его к событиям прошлой ночи. После неудавшейся попытки выручить Артура — кстати, только теперь до него дошло, насколько опасной и беспомощной была эта затея — он даже не смог бы ответить, на что рассчитывал. Скорее всего его поступок можно было бы объяснить нервным перенапряжением или попросту временной невменяемостью — Якоб вернулся домой и, обессиленный, прямо в одежде, повалился на постель, Лежал и тупо смотрел в темноту. Все ему было настолько безразлично, что он даже не услышал громкого стука’ в дверь. Когда же, наконец, включил свет, на пороге стоял Аболтиньш со своими верными дружками.
