Уильям Локк - Счастливец
— Мы могли бы кончить с этим и перейти к дальнейшему, — проговорил полковник Уинвуд, все еще не поднимая головы и глядя исподлобья на Поля. — Когда и как встретили вы этого джентльмена, который, по вашим словам, ваш отец?
Поль в немногих словах рассказал.
— А теперь, когда вы слышали все, — закончил он, — считаете ли вы, что я имею право снять свою кандидатуру?
— Конечно, нет, — ответил полковник. — У вас есть обязанности перед партией.
— А вы как думаете, мисс Уинвуд?
— Можете ли вы спрашивать? У вас есть долг перед страной.
— А вы, мадам?
Она встретила его вызывающий взгляд и встала.
— Я не разбираюсь в сложностях английской политики, мистер Савелли, — сказала София. Она держалась очень прямо, но губы ее дрожали, и слезы готовы были пролиться из глаз. Она повернулась к мисс Уинвуд и протянула руку. — Боюсь, что нам придется отложить наш разговор о неимущих вдовах. Уже поздно. До свидания, полковник Уинвуд!
— Я провожу вас до кареты.
На пороге она повернулась, общим кивком простилась с Полем и присутствующими и прошла в дверь, которую открыл полковник Уинвуд. Поль следил за ней взглядом, пока она не скрылась — надменно скрылась из его жизни, оставив одного под тяжелым, холодным бременем. Мрак окутал его. Несколько минут он стоял неподвижно после того, как закрылась дверь, потом внезапно выпрямился.
— Мистер Фин, — сказал он, — как я уже говорил вам, я сегодня выступаю на митинге. Я намерен довести до общего сведения, что я — ваш сын.
— Нет, нет, — пробормотал тот хрипло, — нет!
— Я не вижу причин, — мягко отозвалась мисс Уинвуд.
— А я вижу причину, — возразил Поль. — Я должен жить на виду. Правда — или ничего.
— Тогда повинуйтесь вашей совести, Поль, — ответила она.
Но Сайлес выступил вперед, протягивая руку.
— Вы не должны делать этого. Вы не должны, говорю я вам. Это невозможно!
— Почему?
Он ответил странным голосом, глядя на мисс Уинвуд:
— Я скажу вам об этом после.
— Я оставлю вас одних. Мистер Фин, — она пожала ему руку, — надеюсь, вы гордитесь вашим сыном. — Потом она пожала руки Джен и Барнею Билю. — Я рада встретить таких старых друзей Поля. — А Полю, когда он открыл ей дверь, она сказала, глядя на него своими чудесными глазам к: — Помните, что Англии нужны мужчины.
— Хорошо, что женщины у нас уже есть, — ответил он с невольной дрожью в голосе.
Он закрыл дверь и подошел к отцу, стоявшему у камина.
— Скажите же теперь, почему я не должен говорить? Почему мне следует не быть честным человеком, а обманщиком?
— Из жалости ко мне, мой сын!
— Жалость? Какой же ущерб принесет это вам? Нет ничего бесчестного в борьбе отца и сына из-за депутатского кресла. — Он иронически рассмеялся. — Что касается меня, я не вижу, чего мне стыдиться. Мое прошлое чисто.
— Но не мое, Поль, — сказал Сайлес печально.
Впервые Поль склонил голову.
— Простите, я забыл. Но ведь все прошлое и похоронено в прошлом.
— Это может оказаться и не похороненным.
— Каким образом?
— Разве ты не видишь? — воскликнула Джен. — Если ты объявишь о ваших отношениях, это вызовет невероятное любопытство и произведет сенсацию. Они перероют все, что смогут, и выкопают все, что смогут о нем. О Поль, неужели ты этого не видишь?
— Тогда он конченый человек, сынок, — сказал Барней Биль, ковыляя к нему, — тогда он больше не кандидат. Понимаешь ли, ведь он не ирландский патриот, которому и тюрьма не вредит. Пребывание в тюрьме не такая почтенная штука, чтобы напоминать о ней, сынок! Если же ты оставишь все, как есть, никто об этом не будет спрашивать.
— Таково мое положение, — подтвердил Сайлес Фин.
Поль мрачно перевел взгляд с одного на другого. Так как, погруженный в мрачные мысли, он не отвечал, Сайлес отошел в сторону и, сложив руки, стал вслух молиться. Он согрешил, дав волю своему гневу. Он отдавал себя в руки божественному отмщению. Если такова была назначенная кара, пусть пошлет Господь ему смирение и силу перенести ее. Его дрожащий голос, его фанатическое лицо и молитвенная поза вносили странный диссонанс в уютную светскую комнату. Рядом с Джен, встревоженной и беспомощной, и Барнеем Билем с убитым видом все еще мнущим свою злополучную шляпу, он производил нелепое и зловещее впечатление. Полю он казался не столько человеком, сколько обитателем другой планеты, с неведомыми и неисповедимыми инстинктами и импульсами, спустившимся на землю и безумной рукой уничтожившим весь смысл его существования. Он даже не чувствовал злобы к нему, скорее сожалел об этом чужестранце, заброшенном во враждебный ему чужой мир. Когда Фин окончил молитву, Поль мягко обратился к нему:
— Всемогущий не избрал меня орудием вашего наказания, если это только может зависеть от меня. Я понимаю ваше положение. Я не скажу ничего.
Барней Биль кивнул в сторону кресла, где сидела принцесса.
— А она не разгласит?
Поль устало улыбнулся:
— Нет, старина, она сохранит все в тайне.
Этим закончился разговор. Поль проводил их вниз по лестнице.
— Я думал, что делаю, как лучше, Поль, — жалко проговорил Сайлес, прощаясь. — Скажите мне, что я не стал вашим врагом.
— Никогда, — сказал Поль.
Он тихо поднялся в свою комнату и сел в кресло у письменного стола. Его взгляд упал на заметки на листе бумаги. Поскольку радикалы выставили своего кандидата, заметки были ему больше не нужны. Он смял бумагу и бросил ее в корзину. Его речь! Он сжал голову руками. Вскоре он должен говорить перед большим собранием, быть центром надежд тысяч его сограждан. Эта мысль металась в его мозгу. Как в кошмаре, ему представилось, что он с дирижерской палочкой в руках стоит перед оркестром и, охваченный бессилием, не может управлять им. Не меньшим кошмаром было его настоящее положение. Какой-нибудь час назад, он был полон энергии и радости борьбы. Но тогда он был другим человеком. Утренняя звезда, звезда его судьбы закатилась вместе с Сияющим Видением. Он уже не был больше таинственным рыцарем, Счастливым Отроком, тем, кто призван пробудить Англию. Теперь он всего только молодой человек низкого происхождения, который путем обмана хотел занять высокое положение; обыкновенный ловкий авантюрист, хорошо владеющий словом, самоучка, заурядный малый.
Таким представлял себя Поль в глазах принцессы. И он думал, что она сможет простить ему это! Теперь он боролся уже не ради нее. Ради чего же? Из-за пробуждения Англии? Но сердце того, кто хочет пробудить великую страну, должно быть исполнено мечты, видений, блеска и радости жизни, а в его сердце был мрак.
Он вынул маленький агатовый талисман, прикрепленный к цепочке, и с горечью посмотрел на него. Это был только насмешливый символ обмана. Пол отцепил его и положил на стол. Он не будет больше его носить. Он выбросит его.
Урсула Уинвуд тихо вошла в комнату.
— Вы должны спуститься поесть что-нибудь перед митингом.
Поль встал.
— Благодарю вас, я ничего не хочу, мисс Уинвуд.
— Но мы с Джемсом голодны. Пойдемте, посидите с нами.
— Разве вы собираетесь на митинг? — спросил он.
— Конечно. — Она вопросительно подняла брови. — Почему бы нет?
— После всего, что вы слышали?
— Тем больше оснований для нас пойти. — Она улыбнулась, как в тот памятный вечер, шесть лет тому назад, когда держала в руках ужасную залоговую квитанцию. — Джемс должен поддержать партию. Я должна поддержать вас. Джемс сделает то же, что и я, через несколько дней. Дайте ему только время. Его ум работает не так быстро, как женский. Пойдемте. Когда у нас будет свободное время, вы выскажете мне все. Но пока я уверена, что все понимаю.
— Как вы можете? — спросил он. — Ведь у вас иные традиции.
— Не знаю как насчет традиций, но знаю, что я не отнимаю обратно мою любовь у того, кому дала ее. Я слишком ценю это чувство. А понимаю потому, что люблю вас.
— Другие с теми же традициями не могут понять.
— Я не собираюсь выходить за вас замуж, — произнесла она резко. — Отсюда и разница.
— Да, это так, — сказал он, глядя ей прямо в глаза.
— Если бы вы не были порядочным человеком, я не сказала бы вам такой вещи. Кроме того, я знаю, что вы меньше, чем кто-либо на свете, захотите назвать меня дурой.
— Что вы! — воскликнул Поль взволнованно. — Что я могу сделать, чтобы отблагодарить вас?
— Победить на выборах!
— Вы все-таки моя драгоценнейшая леди, моя самая дорогая и близкая, — проговорил Поль.
Ее взгляд упал на агатовое сердечко. Она взяла его и положила на ладонь.
— Почему вы сняли его с цепочки?
— Это маленькое ложное божество.
— Это была первая вещь, о которой вы спросили, придя в себя после болезни. Вы говорили, что хранили его с тех пор, как были еще маленьким мальчиком. Видите? Я помню. Тогда вы придавали ему большое значение.
