Санта Монтефиоре - Соната незабудки
— Флориен убил для меня цыпленка, — сказала Алисия Леоноре, когда они спрятались в какой-то беседке.
— Нет, не может быть! — ужаснулась Леонора и взглянула на сестру с недоверием.
— Не будь такой размазней, — насмешливо сказала Алисия. — Я сказала ему, что не проболтаюсь тебе, так что не вздумай хныкать по этому поводу.
— Не буду. Обещаю. А цыпленку было больно?
— Ужасно больно, — сказала Алисия с улыбкой удовлетворения. — Сначала Флориену пришлось погоняться за ним по двору. Цыпленок бегал до тех пор, пока его маленькие ножки не подломились от усталости. Он упал на траву. Когда Флориен поднял его, птичка закричала от ужаса. Затем он схватил его за шею и стал медленно, очень медленно сжимать. Так что цыпленок умирал долгой и мучительной смертью. — Алисия с удовольствием наблюдала, как глаза сестры наполняются слезами. Как только Леонора разрыдалась, она похлопала ее по плечу: — Не будь такой доверчивой! Он убил его так быстро, что бестолковое животное ничего и не почувствовало.
— Господи, хорошо, что хотя бы так. — Леонора с трудом перевела дыхание и вытерла лицо. — Ты бываешь очень жестокой, Алисия.
— А ты — доверчивой глупышкой, Лео. Что ты думаешь о Флориене? — Алисия обожала говорить о себе и своих чувствах, а Леонора всегда с радостью соглашалась поддержать эту тему. — Я думаю, он красив, но язык у него болтается без дела.
— Ты хочешь сказать, что он слишком мало говорит?
— Нет, я хочу сказать, что он глупый.
— А-а-а, понятно. — Леонора считала, что Алисия не права, но не осмелилась сказать об этом вслух.
— Хотя будет неплохо погулять с ним на каникулах, — продолжала Алисия. — Вдвоем нам было бы скучно. Может быть, Флориен построит нам хижину в лесу. Хорошо бы покататься на неоседланных лошадях.
— Мне понравился их фургон. Можем там поиграть.
— Возможно, — сказала Алисия. Ее мысли вернулись к Флориену, которого она оставила один на один с мертвым цыпленком. — Интересно, он похоронит его или оставит себе на обед? — сказала она, прищурив глаза.
— Конечно же оставит.
— Нет, не думаю, — ответила Алисия и засмеялась. — Он не хотел убивать его. Отец съест его самого, если узнает. Вряд ли ему позволено убивать животных самостоятельно. Кроме того, я сказала, что это станет нашим секретом.
Леонора вздохнула. Она все поняла: Алисия заставила Флориена убить цыпленка, а мальчишка не смог упустить шанс продемонстрировать, на что способен.
— Он будет долго злиться, — засмеялась Алисия, — но все равно никому ничего не скажет.
— Бедный Флориен, — снова вздохнула Леонора. Она осмотрела лужайку и представила себе, как в жаркие летние дни будет помогать цыганам в огороде и в саду. Вот только после этого ужасного случая захотят ли они с ней общаться?
— Тебе нужно стать решительнее, Лео. Нельзя быть слишком доброй, в школе тебя заклюют.
Леонора посмотрела на сестру и подумала, что на этот раз правда на ее стороне. Но тем не менее она не могла не восхищаться ею. У Алисии было в избытке черт характера, которых не хватало ей самой. Природа, казалось, прочла ее мысли: дождевая туча отступила и выглянуло солнце, пролив на детское личико Алисии свой небесно-золотой свет.
Когда золотистый ретривер Барли вошел в комнату, Одри с Леонорой сидели на софе и слушали Алисию, которая играла «Лунную сонату».
— Боже мой! — воскликнула тетя Сисли. — Как хорошо у тебя выходит!
Алисия поморщилась. Она терпеть не могла, когда ей мешали. Однако она не успела достаточно хорошо изучить тетю Сисли и найти ее слабое место, поэтому изобразила на лице улыбку.
— С моим милым Барли все будет в порядке. Должно быть, что-то съел на ферме.
Барли понюхал ноги Леоноры, сел и поставил две огромные лапы ей на колени.
— Ой, мамочка, посмотри! — радостно воскликнула девочка и погладила собаку по голове. — Какой он милый!
Алисия с силой нажала на педаль, чтобы играть максимально громко.
— Он душка, — ответила Одри, проводя ладонью по холке Барли. — У него такие же золотистые кудряшки, как у Алисии.
Услышав последние слова матери, Алисия встала из-за инструмента и подошла, чтобы погладить собаку.
— У него шевелюра, как у меня, правда? — сказала она, чувствуя себя теперь намного лучше, так как снова оказалась в центре внимания. — Я тоже хочу, чтобы он положил лапы мне на колени, — начала канючить она, оттягивая пса к другому дивану.
Леонора не возражала, а Одри наблюдала за действиями дочери со снисходительной улыбкой. Алисия опустилась на диван и приказала собаке сесть. Барли подчинился и, немного поерзав, взгромоздил свои лохматые лапы к ней на колени. Сисли подняла брови: ее удивило, что Одри не только не призывает Алисию к порядку, но и потакает ее капризам. Алисия ей не нравилась. Сисли надеялась, что Коулхерст-Хаус собьет с племянницы спесь.
Ночью в деревушке было совсем темно. Здесь привыкли обходиться без фонарей, свет которых мог бы проникнуть в комнаты сквозь просветы в шторах и проложить золотые дорожки на полу и на стенах. Тяжелая темнота повисла в доме, поглотив очертания предметов. Одри осталась наедине со своими мыслями и удушающим одиночеством, которое всегда пугало ее. Она не могла спокойно спать в доме, который все еще хранил в себе эхо шагов Луиса. Одри села на кровати. Леонора и Алисия спали в комнате по соседству. Она надеялась, что темнота их не испугает. Чтобы не тратить электроэнергию, Сисли перед сном выключила свет в доме. «Надо экономить, иначе придется продать дом какому-нибудь нахальному миллионеру, у которого денег гораздо больше, чем хорошего вкуса», — говаривала она. Одри беспокоилась о Леоноре, которая, скорее всего, не спала, поэтому решила ее проведать. Доски пола при каждом шаге громко скрипели, угрожая разбудить всех домочадцев. Комнат было много, все двери в коридоре казались одинаковыми. Она остановилась в растерянности. А вдруг по ошибке она разбудит Сисли или Марселя? В конце концов она отчаялась найти нужную дверь и босиком пошлепала к своей комнате. Свет из бокового окна освещал лестницу, ведущую в гостиную, где с рояля к ней шепотом взывала фотография Луиса. Одри вдруг нестерпимо захотелось поиграть на фортепиано. Или хотя бы прикоснуться пальцами к клавишам. Она сможет закрыть глаза, почувствовать близость возлюбленного… Одиночество перестанет быть таким мучительным. Возможно, ей станет немного легче.
Одри вспомнила те времена, когда она тайком выбиралась из родительского дома, чтобы с Луисом отправиться в Палермо. Тем, кто ее знал, и в голову не могло прийти, что она, Одри, скрывает в душе столько секретов…
И она медленно стала спускаться, ступая на самый край ступенек, чтобы как можно меньше шуметь. Днем мышиного писка досок пола никто и не слышал. Войдя в студию, Одри остановилась у фортепиано, взяла в руки фотографию Луиса и вгляделась в его лицо. Потом провела пальцем по стеклу. В тишине ночи Одри вспоминала их танцы, мечты, любовь, смех и то, как смерть Айлы все это перечеркнула. Они были счастливы и верили, что счастье будет длиться вечно. Так могло бы случиться, если бы только она была смелее, сильнее, храбрее. Однако она не выдержала испытания и сдалась. Она не заслужила счастья. Прожив более десяти лет с Сесилом, сдержанным, добрым и щедрым, она корила себя за то, что совершила ошибку и вышла за него замуж. Мысль о том, что остаток жизни придется провести с мужчиной, которого она не любит и никогда не любила, наполнила ее сердце ледяным ужасом. Неужели в душе навсегда поселилась зима и ничего нельзя изменить? Она будет жить, чтобы ежесекундно помнить о своем опрометчивом решении. Но ради чего жить, если даже детей у нее отняли? Мысленно преодолев океан, она увидела перед собой свой дом в Херлингеме. Однако без любви он показался ей холодным; по пустынным комнатам гулял ледяной ветер.
Одри вернула фотографию на место, села на стул и опустила пальцы на клавиши. Сначала тихонько, а затем все отчетливей зазвучала для нее знакомая мелодия Луиса, принесенная из тех неземной красоты мест, где они до сих пор встречались и наслаждались моментами необыкновенной нежности.
Вдруг яркий свет ударил ей в лицо. Одри вздрогнула и открыла глаза.
— А, это вы, — сказал Марсель, выключая фонарик. — Прошу прощения. Я подумал, что в дом проникли воры, — продолжал он растерянно. Его акцент был слышен сильнее обычного.
Молодая женщина положила руку на сердце, которое прыгало, как сердечко загнанной в угол мыши.
— Все в порядке, — прошептала она. — Я не могу уснуть.
— Темно, nʼest-ce pas?[18] — сказал он, облокачиваясь на пианино.
Когда глаза привыкли к свету, Одри увидела, что на Марселе длинный халат и тапочки. Она выскочила из комнаты в ночной сорочке, и теперь ей пришлось прикрываться руками.
