Анник Жей - Дьявол в сердце
— Может быть, посмотрите меню, пока ждете? — сказал метрдотель, прервав мои мечты.
Я взяла меню, которое он мне протягивал. Было тринадцать часов двадцать минут. Вейсс парковал свою «Клио» неподалеку, если только он не поехал на метро? Сколько пересадок и переходов от острова Сен-Луи? Чем занимается священник на каникулах? Я допила бокал, съела последнее печенье и увидела, что какой-то человек наблюдает за мной. У него были светлые волосы, он разговаривал с седоволосой женщиной, которая сидела ко мне спиной. Я убрала Иерусалимскую Библию и решила больше не смотреть на дверь. Еще никто никого не заставил прийти, изучая входную дверь. Когда Вейсс появится, понимая, что опоздал, нужно, чтобы он не испытал неловкости. Я погрузилась в изучение меню.
Это было прекрасное меню по сезону. Свежие овощи, ягоды. Я подумала о рте Люка, о некоторых очень откровенных вещах и покраснела. Человек все смотрел на меня. Я закрыла меню. У меня были красивые жесты обольстительницы. Я была одновременно и действующим лицом, и объектом, и охотником, и дичью. Все шло хорошо. Я подумала о наших наслаждениях, таких экстравагантных, что снова залилась краской. Я хотела Люка. Когда любовный эксперимент происходит, впадаешь в зависимость.
— Может быть, еще бокал, мадам? — спросила девушка, ставя на стол новую тарелку с соленым печеньем.
Я покачала головой и зажгла сигарету. Я желала Люка Вейсса, точка. Кто-то поставил передо мной пепельницу. Я любовалась своими руками: раковая пятерня сменилась ручкой феи. У меня все снова было! Пальцы! Ладонь! Линия любви и линия жизни переплетались, чтобы дать мне счастье.
Я докурила сигарету, раздавила ее в пепельнице. Мой бокал был пуст. На розовой скатерти оставалось несколько крошек. Было тринадцать тридцать пять. Вейсс ненавидел заведенные правила, женщин, которые опаздывали, в то время как мужчина, ожидая их, курил сигарету за сигаретой. «Значит, нечего было и горячиться, месье», — сказала я себе, глядя на соседа по столику. Он опустил глаза. Может быть, он писал диссертацию об одиноких женщинах в ресторане? Или его спутница была настолько скучна? Надо было действовать.
— Скажите, пожалуйста, где туалет? — тихо спросила я девушку, убиравшую посуду с соседнего столика.
— В глубине зала, налево.
Я встала со всем апломбом, на который была способна. Спустилась по ступенькам. Открывая дверь с надписью «Женщины» я увидела на часах, купленных за три франка шесть су в «Комеди-Франсез», что было тринадцать сорок. Маленькая стрелка стояла на Расине, большая — на Корнеле. У Люка было столько дел. У рака не бывает каникул. Может быть, он у изголовья умирающего. Если только не епископ задерживает его у телефона. Иерархия очень иерархична в Церкви. Вейсс обязан слушать своего начальника, он не может ему объяснить, что у него свидание с женщиной в «Простуженной кошке».
Эта женщина в зеркале казалась бледной и испуганной. У нее был взгляд затравленного зверя. Я заставила ее улыбнуться. Она наклонилась, чтобы скрыть слезу, эта жалкая натура вечно найдет причину для слез. Я небрежно причесала ее, чтобы она перестала сожалеть о своей судьбе. Потом я поправила ей корсаж, он сидел криво. Нос у нее блестел. Тушь потекла. Если не из-за слез, то из-за жары, под глазами образовались темные полосы. Я закрылась в кабинке. Спустила воду. Потом я вымыла руки и снова посмотрела на неудачницу. Опершись на раковину, она распадалась. Ее безобразная внешность меня поразила. Где была дочь Мод? Женщина постарела. Ее коричневый костюм был ей не к лицу. Более того, у нее была всего одна грудь, вот что самое интересное! Я посмотрела на часы. Большая стрелка была на Вольтере. Было тринадцать пятьдесят. Я подумала о Бертране. Там, где он сейчас, ему наплевать на кроликов. (Подложить кролика — не прийти на свидание.) Он тысячу раз предпочел бы быть на моем месте. Все, все, что угодно, только не смерть.
— Я закажу, — сказала я бодро метрдотелю, садясь на место.
— Конечно, мадам.
Он пришел со своим блокнотом. Я просмотрела меню с отсутствующим видом. В конце концов у меня могло сорваться деловое свидание. Может быть, какой-то зануда, к счастью для меня, отменил встречу. Я выбрала две закуски и закрыла меню. Если Вейсс придет, он сразу приступит к еде, утешила себя я. За плотной тюлевой занавеской мелькали прохожие. Никто из них не останавливался, чтобы толкнуть дверь ресторана. Шпион и его спутница снимались с лагеря. Я, наконец, смогу вздохнуть. Седоволосая женщина могла бы быть красивой, но в ней было что-то ужасно неуклюжее.
— Я, наверное, перепутала день, — сказала я официанту.
— Бывает, — сказал он, ставя новые тарелки.
В шутку я выбрала террин из кролика. Было четырнадцать пятнадцать. Люк, казалось, забыл про наш обед. Может быть, ему что-то помешало? Надо было оставить ему сообщение, напомнить адрес «Простуженной кошки». Но после того, что мы пережили в церкви, я не решалась. Слишком большая близость отдаляет так же сильно, как и недостаточное знакомство.
Человек в блейзере наполнил мой бокал с преувеличенной предупредительностью. Я взяла сумку и наконец нашла свой мобильный. Мне было совершенно необходимо поговорить с Вейссом. Я не звонила ему раньше, лелея последнюю надежду. Самое страшное, если он решит, что я обезумела. Теперь ясно, что он не придет.
Вильжюиф 24–32 был на автоответчике. Приветственное сообщение было записано лично Розетт Лабер. «Вам нужно с кем-нибудь поговорить, вы разочарованы? Мы вас понимаем, но не волнуйтесь, разговор просто отложен. Вы позвонили в церковь Поль-Брусс. Мы не можем сейчас ответить. Скажите номер вашей палаты, ваш этаж, название отделения, в котором вы зарегистрированы, вашу болезнь, причину звонка, и мы вам перезвоним, как только сможем. Говорите после звукового сигнала!» И все это игривым тоном! Скетч, который позабавил бы самого Вуди, а Бог знает, как редко смеялся этот юморист. Розетт всегда на высоте! От неожиданности я повесила трубку, потом снова набрала номер. «Здравствуйте, это Элка Тристан, я хотела бы поговорить с отцом Вейссом, у него есть номер моего телефона, спасибо», — проговорила я неприятным голосом, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения.
Затем, дрожа, я набрала номер Люка. Я приберегла лучшее на конец. Увы! Его мобильный четыре раза прозвонил в пустоте. «Невозможно оставить сообщение, — повторялась запись с голосом девушки-оператора. — Нажмите, пожалуйста, на кнопку со звездочкой и разъединитесь».
— Желаете горячий десерт? Если да, то нужно заказать сейчас, — предложил официант, ставя передо мной следующее блюдо.
— Я возьму только кофе, спасибо.
Персонал улыбался мне, как улыбаются тяжелораненым. Мой случай, видимо, казался безнадежным. Я позвонила в справочную и попросила номер острова в десятый раз. «Да, у нас есть Вейсс, имя Люк, в четвертом округе, Париж, Франция, но он в красном списке», — сказала мне некая Аксель Дюран, из Франс Телеком. Это была не новость.
Потом я попросила счет. «1 паштет: 120 франков. 1 устрица: 80 франков. Бар: 45 франков. Вода: 20 франков. Вино: 95 франков. Кофе: 20 франков. Всего: 380 франков (одна персона, стол № 10)». Я перечитала цифры, не понимая. Опять деньги на ветер.
Хозяин открыл дверь, стараясь не смотреть на меня. Может быть, это был не конец света, но и вывешивать праздничные флаги тоже не было повода.
9 июля (вечер)
Если бы я позвонила тебе, выходя из ресторана, ты бы здорово посмеялся, Франк? Ты упрекнул бы меня за дешевую сентиментальность. «Священная или мирская, задница остается задницей», — сказал бы ты, чтобы меня утешить. Я всегда ценила ясность твоего ума. Мужчина трахается, точка. Женщина дает себя трахать из сентиментальности. Любви не существует, мы возбуждаемся, весь романс — это поток гормонов, семенная жидкость, добавил бы ты. Вечная схватка! Герцог де Немур и Элиза, Жуандо против Солаль! Тристан и Мальдорор! Невозможная конфронтация! Немыслимый диалог! Если бы давеча ты видел меня на улице Ассас, ты бы начал издеваться надо мной. Есть земля, дела, рак, нищета, войны. Доводить себя до такого состояния из-за какого-то кролика! Более того, кролика в «Простуженной кошке». Лихорадочность связи животных тебя бы очаровала! Империя чувств, заметил бы ты мне, — это бесконечность для пуделей. Менеджер свысока смотрит на эти вещи. Философы, университетские историки и социологи — тоже. Аффекты запятнаны глупостью. «Какой у вас эмоциональный коэффициент?» — говорят высокие умы.
Однако Люк Вейсс живет показной жизнью, думая обо мне так же, как и я думаю о нем. Он не говорит об этом ни с кем, кроме Бога, и сходит с ума. Любовь, сексуальность, тело, разум, — назови нашу одержимость, как хочешь: Фритц Цорн был прав, у тебя есть выбор. Ты говорил, что тебе не повезло с любовью, но повезло с остальным. Ну, так вот, я могу сказать тебе теперь, остальное — липа.
