Карен Робардс - Остров страсти
- Да! Папа, останови их!
- Пусть его повесят! Виселица чересчур хороша для этого негодяя! Будь моя воля, его бы четвертовали! Я хочу, чтобы он заплатил
за твои страдания! Чертов ублюдок! - Сэр Томас послал в сторону Джона взгляд, полный ненависти.
Джон стоял слишком далеко, чтобы слышать их разговор. Бледный и тихий, он беззвучно кивал в ответ на вопросы священника. Осенив Джона крестом, священник подошел к следующему осужденному, чтобы повторить весь ритуал с самого начала.
- Папа, ты должен остановить их! Он отец моего ребенка!
- Что? - с болью и гневом крикнул сэр Томас.
- У меня будет от него ребенок! Папа, я не хочу, чтобы они повесили отца моего ребенка! Пожалуйста, останови их! Быстрее!
Сэр Томас долго сверлил Кэти глазами, и в течение этой бесконечной минуты ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума. Священник пробормотал отпущение грехов последнему из пятерки и отступил назад. Раздалась предшествующая казни барабанная дробь.
- Папа, пожалуйста! - настойчиво воскликнула Кэти. Она понимала, что взывать к капитану "Леди Честер" уже слишком поздно. Если бы только ее отец все-таки смилостивился!
Сэр Томас перевел взгляд с умоляющего лица дочери на помост, где выстроились осужденные. Его губы вытянулись в тонкую ниточку.
- Папа!
- Стойте! - прогремел властный голос сэра Томаса. - Я хочу допросить вон того человека, третьего слева! Приведите его ко мне!
Рука человека в черном капюшоне нерешительно замерла на конце веревки, рванув которую он отправил бы пятерых пиратов раскачиваться в смертной агонии. Палач посмотрел на распоряжающегося ходом экзекуции офицера, ожидая от него подтверждения приказа. Офицер коротко кивнул, и палач, пожав плечами, как будто он заранее извинялся за то, что ему предстояло сделать, развязал петлю на шее Джона. Двое вооруженных матросов стащили его с помоста и, не снимая с его глаз черной повязки, грубо поволокли в сторону. Кэти с тревогой повернулась к отцу.
- Куда они его ведут?
- В трюм. Он будет там оставаться, пока я за ним не пошлю. Там ему ничего не грозит. Кроме крыс, разумеется. - Горькая ирония сэра Томаса заставила Кэти вздрогнуть.
- Папа, я могу все объяснить... - неуверенно запнулась Кэти, видя, как потемнели его глаза. Нахмурившись, он взял ее за руку.
- Конечно, конечно, Кэти, но я думаю, будет лучше, если ты
сделаешь это наедине. Мы, кажется, уже и так привлекли к себе чересчур много внимания.
Он обвел взглядом ухмыляющуюся толпу людей, которые без всякого стеснения прислушивались к их разговору. Кэти с ужасом поняла, что ее собственные слова навлекли на нее клеймо падшей женщины или, попросту говоря, шлюхи. В соответствии с моралью того времени, незамужняя женщина, имеющая ребенка, становилась шлюхой в глазах всего общества, которое отказывалось принимать во внимание обстоятельства, приведшие ее к этому. Двинувшись вслед за своим отцом по ведущей вниз лестнице, Кэти гордо подняла голову, но не смогла подавить румянец, который пурпурными пятнами залил ее щеки. Между тем казнь пошла своим чередом. Кэти сжалась от прокатившегося над палубой хриплого вопля, сразу за которым последовал пронзительный хруст ломающихся шейных позвонков. Она конвульсивно стиснула отцовскую руку, чувствуя, как к ее горлу подкатывает горький комок желчи. Несмотря на свою непоправимо разрушенную репутацию, Кэти ни в чем не могла себя упрекнуть. Жизнь Джона стоила того, что она стала вечным изгоем в обществе. Но этот позор запятнал не только ее. Еще был ее отец...
- Папа... - нерешительно начала она.
- Тс-с-с, - мягко приказал он, подталкивая ее вперед. - Ты обо всем расскажешь в моей каюте.
Сэру Томасу как исключительно богатому и влиятельному человеку отвели лучшую каюту на корабле. Когда он, открыв дверь, пропустил Кэти внутрь, она была немножко ошеломлена ее убранством. По сравнению с опрятным, но аскетичным жилищем Джона эта каюта потрясла ее своей роскошью. Она могла лишь догадываться, как отнесся бы Джон к такой изысканной обстановке. Видя эти плюшевые ковры и бархатные занавеси, резную мебель и хрустальные украшения, он бы только глумливо фыркнул, подобно тому как он когда-то глумился над ее дорогостоящей одеждой. Кэти смотрела вокруг его глазами и чувствовала себя не в своей тарелке.
- Теперь, дитя мое, я хочу, чтобы ты рассказала мне все, что с тобой приключилось. - Отец усадил ее в одно из кресел, и сам расположился в кресле напротив.
Кэти судорожно сглотнула, покраснела и, положившись на Бога, поведала сэру Томасу свою историю, умолчав лишь о наиболее интимных моментах ее взаимоотношений с Джоном. Она особенно подчеркнула, что он был неизменно добр и внимателен к ней, заботясь о ее крове и пище и защищая ее от всех невзгод. Описывая, как
он рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее в "Красной собаке", Кэти с невольным воодушевлением повысила голос. Сэр Томас заметил это и мрачно сузил глаза. Пока Кэти рассказывала об ужасных ранах, которые получил Джон, и о том, как она за ним ухаживала, отцовские глаза сужались все больше и больше. Внезапно его тихо вздымающийся гнев достиг внимания Кэти, и она замолчала. В воцарившейся тишине сэр Томас долго разглядывал буколическую гравюру, висевшую на противоположной стене.
- Ты уверена, что у тебя будет ребенок, Кэти? - наконец спросил он, тщательно избегая каких-либо эмоций в своем голосе.
И снова Кэти почувствовала, как ее щеки заливает горячий румянец. В своем нынешнем положении она была для отца - который всегда ею гордился камнем на шее. Дочь сэра Томаса Олдли с ребенком от главаря пиратов... Какое раздолье для злых языков и недоброжелателей! Какой урон его репутации!
- Да, папа, уверена, - выдавила она.
Сэр Томас видел охвативший его дочь стыд, и его сердце сжалось от любви к ней. В конце концов, она была невиновна в происшедшем. В груди сэра Томаса закипела лютая ненависть к человеку, развращенному настолько, что он мог посягнуть на честь семнадцатилетней девушки, которую воспитывали как леди. Вспомнив, что он самолично спас этого негодяя от заслуженной виселицы, сэр Томас зловеще сверкнул глазами. Он даровал ему лишь временную отсрочку, так пообещал себе сэр Томас. Сейчас он в первую очередь должен позаботиться о счастье и добром имени своей дочери. Но потом...
- Дитя мое, у тебя нет причин выглядеть такой угнетенной, успокоительно произнес сэр Томас. - Вынашиваемый тобой ребенок стал результатом зверского насилия, за которое ты ни в коей мере не можешь нести ответственности. Мы должны предпринять шаги, чтобы оградить твою репутацию от незаслуженных упреков. К сожалению, ты имела неосторожность затронуть столь деликатную тему прямо на палубе, где нас слышал каждый матрос, но я думаю, что мы сумеем исправить эту ошибку. Так вот, Кэти...
Кэти поникла. Очевидно, умолчав об интимных деталях своего сожительства с Джоном, она ввела отца в заблуждение. Она должна сказать ему правду, какой бы оскорбительной эта правда ни оказалась для его чувств.
- Папа, - отважилась она, опустив глаза на свои сплетенные пальцы. Папа, это не было насилием.
- Что ты сказала? - недоуменно переспросил сэр Томас.
- Джон... Джон не принуждал меня к этому, - прошептала Кэти, которая никогда в жизни не чувствовала себя такой униженной. - Я сама этого хотела.
- Боже мой, ты понимаешь, что ты говоришь? - взвился сэр Томас, сердито глядя на свою дочь. Побледнев как мел, Кэти подняла глаза.
- Негодяй! - наконец выдохнул сэр Томас. - Я рад, что не дал его повесить Он заплатит за все, что...
- Папа! - Кэти тоже поднялась на ноги и вдруг покачнулась, сраженная приступом тошноты. Сэр Томас успел ее подхватить, и она приникла к нему с расширенными от страха глазами. - Папа, я люблю его.
Она выглядела такой слабой и подавленной, что сэр Томас решил смягчить свою тактику, однако в душе он остался все тем же непримиримым врагом Джона. Даже если его дочь говорила правду и этот негодяй не положил ее к себе в постель силой, опытному развратнику ничего не стоило соблазнить невинную молодую девушку, что было нисколько не лучше насилия. Его дочь должна это понять. Он не позволит ей наивно воображать, что она любит этого человека развратника и негодяя!
- Дитя мое, этот человек значительно старше тебя, не так ли? - мягко начал сэр Томас. Он понимал, что безоговорочное осуждение ее страсти только подольет масла в огонь.
- Ему тридцать четыре года, - слабо ответила Кэти, снова опускаясь в кресло. Она была удивлена тем, что отец внезапно переменил тон. Она не ожидала, что его гнев утихнет так быстро.
- Я так и думал, - озабоченно произнес сэр Томас, словно найдя подтверждение своим худшим страхам. - А имеешь ли ты причины полагать, что он любит тебя?
- Ну, я, право...
- Он когда-нибудь так говорил? - настаивал сэр Томас. Смущенное лицо Кэти подсказывало ему, что он находится на верном
