Нора Робертс - Жертвопроношение
- Торговля идет довольно бойко, - сказал Чез, вошедший с подносом, на котором стояли цветастый керамический чайник и чашки. - Кроме того, у меня имелись личные сбережения.
- Наследство?
- Нет. - Он поставил поднос на круглый столик. - Накопил. Инженерам-химикам неплохо платят.
- Но вы, кажется, решили вместо химии заняться торговлей?
- Да, решил, - ответил он. - Работа не давала мне удовлетворения. Жизнь вообще не приносила мне счастья.
- Психотерапия не помогла?
Чез снова посмотрел ей прямо в глаза.
- Но и не помешала. Прошу вас, садитесь. Я готов ответить на ваши вопросы.
- Чез, она не имеет права заставлять тебя. Ты вовсе не должен все снова вспоминать, - сказала неслышно вошедшая Исида. На сей раз на ней было свободное платье цвета грозовых туч. - Закон стоит на страже твоих прав.
- Я расследую убийство, - возразила Ева. - И имею право потребовать, чтобы на мои вопросы отвечали. Но Чез, естественно, может воспользоваться услугами адвоката.
- Не адвокат ему нужен, а мир и покой, - нахмурилась Исида.
Чез взял ее руки в свои, поднес к губам, а потом прижался к ним щекой.
- Не беспокойся, у меня в душе мир, - сказал он. - У меня есть ты. Не волнуйся так. Тебе пора идти вниз открывать магазин, а мне надо пройти через это.
- Позволь мне остаться!
Чез покачал головой, и Ева, увидев взгляды, которыми они обменялись, была поражена. Чувствовалось, что эти люди не просто находятся в близких отношениях, но любят друг друга - любят нежно и преданно.
- Тебе достаточно позвать меня, - сказала Исида. - Только пожелай - и я появлюсь.
- Знаю.
Он потрепал ее по плечу и легонько подтолкнул к двери. Исида бросила на Еву взгляд, в котором ясно читалась с трудом сдерживаемая ярость, и удалилась.
- Едва ли я выжил бы без нее, - сказал Чез, глядя вслед Исиде. - Вы сильная женщина, лейтенант. Вам, очевидно, трудно представить, что бывает такая нужда в Другом человеке, такая зависимость...
Ева подумала, что раньше, возможно, она бы с этим согласилась. Теперь вряд ли.
- Я бы хотела записать нашу беседу, мистер Форт.
- Да, конечно.
Чез сел и, пока Пибоди доставала магнитофон, налил в чашки чаю. Ева произнесла все полагающиеся в начале допроса фразы, которые он выслушал, не поднимая глаз.
- Вы поняли, каковы ваши права и обязанности?
- Да. Вы пьете сладкий чай?
Она подозрительно взглянула на чашки. Странный запах...
- Да, спасибо.
- Вам я положил немного меда, сержант. - Чез улыбнулся Пибоди. - И.., кое-что еще. Думаю, вам поможет.
- Пахнет замечательно! - Пибоди осторожно пригубила из чашки и улыбнулась.
- Когда вы в последний раз виделись с отцом? - спросила Ева.
Чез, которого этот вопрос застиг врасплох, тотчас же поднял голову. Рука его, державшая чашку, дрогнула.
- В тот день, когда объявили приговор. Я находился в зале суда и видел, как его уводили. Он не имеет права на свидания.
- И как вы отнеслись к произошедшему?
- Мне было стыдно. Но я почувствовал облегчение. И еще - отчаянную тоску, вернее - просто отчаяние. Это же был мой отец! - Чез отставил чашку. - Я ненавидел его всей душой.
- Потому что он убийца?
- Потому что он был моим отцом. Я очень обидел мать тем, что решил присутствовать на суде. Но она не могла остановить меня. Она и его не могла остановить. Хотя в какой-то момент она от него ушла - взяла меня и ушла, что оказалось полной неожиданностью для всех. - Чез некоторое время молчал, напряженно глядя прямо перед собой. - Ее я тоже долго ненавидел. А ненависть меняет человека, не так ли, лейтенант? Уродует его душу.
- С вами это произошло?
- Почти произошло. У нас был несчастливый дом. Но разве можно было ожидать чего-то иного? Ведь главным в доме был мой отец. Вы подозреваете, что я похож на него?
Чез говорил ровным голосом, но взгляд выдавал его чувства. "Во время допроса очень важно смотреть в глаза, - подумала Ева. - Слова часто ничего не значат".
- А это не так? - спросила она.
- "Кровь скажет". Кажется, так у Шекспира? - Чез ненадолго задумался. - С этим ведь живет каждый ребенок. Независимо от того, кто его родители, он боится: что скажет кровь?
Ева тоже жила с этим и тоже боялась. Но она боролась, не позволяя этому себя сломить.
- Насколько сильное влияние отец оказывал на вашу жизнь?
- Чрезвычайно сильное. Вы умеете вести расследование, лейтенант, и я уверен, что вы просмотрели все дела внимательно. Вы наверняка поняли, что он был харизматической личностью. Страшным человеком. Человеком, поставившим себя выше всех законов. В подобной непробиваемой наглости даже есть какая-то привлекательность...
- Да, для некоторых зло привлекательно.
- Совершенно верно. - Чез усмехнулся. - Вы это прекрасно понимаете, поскольку вынуждены постоянно сталкиваться с этим. Мой отец был человеком, с которым нельзя.., бороться - ни на физическом, ни на психологическом уровне. Он был сильным. Очень сильным.
Чез прикрыл на мгновение глаза, вызывая в памяти то, что так старался забыть.
- Я боялся, что могу стать таким же, и даже подумывал о том, чтобы отказаться от самого ценного дара - от собственной жизни.
- Вы пытались покончить с собой?
- До попыток дело не доходило. Но я об этом думал. Впервые - когда мне было десять лет... - Он отхлебнул чаю, пытаясь успокоиться. - Вы можете представить себе десятилетнего ребенка, думающего о самоубийстве?
Ева могла себе такое представить. Когда она сама замышляла самоубийство, ей было и того меньше.
- Он издевался над вами?
- Издевался? Можно сказать и так. Он бил меня. Причем делал это не в гневе. Просто неожиданно поднимал руку и наносил удар - с равнодушием человека, пришибающего муху.
Чез сжал руку в кулак и с трудом заставил себя разжать пальцы.
- Он нападал.., как акула - молча, в полной тишине. Всегда - без предупреждения. Моя жизнь целиком зависела от того, что ему взбредет в голову. Мне кажется, я уже побывал в аду.
- И никто вам не помог? Никто не пытался вмешаться?
- Мы никогда не жили в одном месте подолгу. Нам не разрешалось заводить знакомства. Он избивал меня, а потом сам отвозил в больницу. Заботливый отец.
- И вы никому ничего не рассказывали?
- Он был моим отцом, и это была моя жизнь. - Чез поднял руки и уронил их на колени. - Кому я мог об этом рассказать?
Ева тоже никому не рассказывала - считала, что невозможно говорить о таких вещах.
- Долгое время я ему свято верил - тому, что это справедливо, и что если я кому-то расскажу, то наказание будет ужасным. Мне было тринадцать, когда он впервые меня изнасиловал. Он сказал мне, что таков обряд, ритуал посвящения. Секс - это жизнь, необходимо смириться. Он сказал, что его долг и право поставить меня на этот путь. Связал мне руки. Я плакал.
Чез взял чайник и налил себе еще чаю.
- Не знаю даже, можно ли назвать это изнасилованием. Ведь я не сопротивлялся. Просто тихонько плакал и покорялся его воле.
- Это было изнасилование, - тихо проговорила Пибоди.
- Не знаю... - Чез понял, что не может пить чай, который только что налил. - Я никому не говорил об этом. Даже когда его посадили за решетку, я ничего не рассказал полиции: просто не верил, что им удастся долго продержать его в тюрьме. Он был слишком силен и могуществен, и кровь на его руках только придавала ему силы. Странно, но моя мать бежала, забрав меня с собой, именно из-за секса. Не из-за насилия, не из-за того, что он ломал руки маленькому мальчику, не из-за смертей, в которых он был повинен. Это случилось после того, как она увидела его, склонившегося надо мной, стоявшим на коленях. Он ее не видел, а я видел. Я видел ее лицо, когда она зашла в комнату. Она оставила меня там, дала ему закончить то, что он начал, но ночью, когда он ушел, мы бежали.
- Но она и тогда не обратилась в полицию?
- Нет. - Чез взглянул на Еву. - Я знаю, о чем вы думаете. Что, если бы она все рассказала, многие жизни были бы спасены. Но страх - очень сильное чувство. Она хотела лишь одного - выжить. Когда начался суд, я ходил на заседания каждый день. И был уверен, что очень скоро он каким-то образом.., просто исчезнет из зала суда. Даже когда сказали, что его посадят в тюрьму, я не верил. Ну а потом сменил имя, попытался жить нормальной жизнью. Стал заниматься тем, что было мне интересно, к чему меня влекло. Но я не позволял себе с кем-либо сближаться. Во мне жила неутолимая ярость. Я мог взглянуть на человека и возненавидеть его только потому, что он казался счастливым. Или грустным. Я ненавидел людей за их безоблачное существование! И так же, как отец, не мог подолгу жить на одном месте. Когда я понял, что снова думаю о самоубийстве - причем думаю спокойно, серьезно, - я испугался и стал искать помощи у психиатров.
Он наконец снова улыбнулся.
- Тогда я не догадывался, что я сделал первый шаг к новой жизни. Я сумел понять, что ни в чем не виноват, сумел простить мать. Но ярость все еще жила во мне, таилась в глубине души. И тогда я встретился с Исидой.
