Сью Уэлфер - Все дальше и дальше
— Что хотите на ужин?
В этот момент дверь черного хода распахнулась настежь, и вошел Крис. Саре показалось, будто она вызвала его, как злого духа. Он смерил Сару взглядом, будто хотел что-то сказать, но тут заметил сыновей. Застигнутый врасплох, он с огромным усилием выдавил:
— Пойду залью бензин.
Сара изобразила любезную улыбку.
— Прекрасно, не хочешь выпить чаю до отъезда? — Она подняла чашку, выговаривая слова самым сладким голосом.
Крис покачал головой и ушел. Когда за ним закрылась дверь, все дружно вздохнули с облегчением.
Дуясь в теплице, Крис надумал вернуться в дом и рассказать Саре о своих подозрениях. К сожалению, он не учел, что мальчики были дома, поэтому, когда застал их всех вместе на кухне, это выбило его из колеи. Ему нужно было время, чтобы подумать, обмозговать ситуацию.
Заправка «Бердеттс» находилась на Олд-Лондон-роуд. Не так далеко от дома, и, хотя «Бердеттс» не отличались высококлассным обслуживанием и у них не было яркой рекламы и работников, похожих на бывших заключенных или освобожденных на поруки, дешевый бензин — это все-таки дешевый бензин. Наполнив бак «Транзита» под завязку, одной частью мозга он внимательно следил за цифрами на насосе, в то время как другая мысленно набрасывалась на Сару в кухне.
В воображении он выкрикивал все то, что хотел сказать, словами загонял ее в угол и задавал очень сложные вопросы, сохраняя невозмутимость и наблюдая за ее реакцией, пока она не ответит на каждый вопрос до последнего. О да! Если бы детей не было дома, он бы вывел ее на чистую воду.
Насос щелкнул один раз, два, и бензин потек обратно в насадку. Лишь когда его кроссовок был полон бензина, он очнулся. Ругнувшись про себя, Крис отсоединил насос, вытерся бумажным полотенцем и пошел к кассе. Женщина за прилавком приветливо улыбнулась. Хотя он регулярно заправлялся на «Бердеттс», он никогда раньше не замечал, что она так рада его видеть.
— Третий насос, да?
Крис кивнул.
— Как поживаете? — промурлыкала она.
Он взглянул на нее:
— Простите?
Она смерила его взглядом и подмигнула:
— Знаете, вы в самом деле темная лошадка.
Крис покраснел и глянул через плечо: вдруг она приняла его за кого-то другого, или он вмешался в разговор, не предназначенный для его ушей? Но позади на бензоколонке никого не было. Женщина протянула ему чек на бензин.
— Значит, мы увидим вас сегодня в «Барашке»?
Крис недоумевал:
— Извините, не понимаю, о чем вы.
Она захихикала:
— Если нет, очень жаль, но я же не знала, что вы свободны. Никогда бы не догадалась, честно говоря. Вы не похожи на одного из таких парней.
Крис нервно вытащил чековую книжку и бумажник. Наверное, она наркотиков наглоталась.
— Я не свободен, — медленно проговорил он, чтобы она смогла прочитать по губам.
— Ну да, я знаю, не сейчас, но кто знает? Не волнуйтесь, марка у меня есть.
Крис улыбнулся, но на всякий случай сохранил нейтральное выражение лица, чтобы ее не спровоцировать. Интересно, кому пришло в голову поручить бог знает сколько тысяч литров воспламеняемой жидкости какой-то ненормальной?
Женщина взяла его кредитку, улыбнувшись, как свихнувшаяся пиранья. Он хотел было бросить карточку и убежать, пока еще можно, но, похоже, она еще не закончила.
— Честно говоря, вы меня удивляете.
Застигнутый врасплох, как кролик перед фарами приближающегося автомобиля, Крис замер на месте. Ему очень хотелось узнать, что за чушь она порет, поэтому он не удержался и спросил:
— Чем же я вас удивляю?
— Ну, я бы никогда не подумала, что вы можете запасть на Дженни Бек. Нет, правда, она очень милая и все такое…
Крис не дослушал ее до конца. Он почувствовал, как бледнеет, и на него снизошло озарение — так внезапно, словно его ударили в солнечное сплетение. Дженни Бек. Так вот в чем дело. Проклятье. Пот катился с него градом, стоило только представить возможные последствия.
Он ни на минуту не сомневался, что Дженни никому не рассказывала о том, что произошло. Как будто все, что они делали, существовало внутри пузыря, закрытого пространства, которое никак не соприкасалось с жизнью Криса или Дженни. Их жизнями. Проклятье. Черт, черт, черт. Почти не дыша, он выхватил из ее рук чек и кредитку. Что, если кто-то еще узнает, что, если Сара узнает?
— Но чего в жизни не бывает, — философски добавила она.
— Вы не должны об этом знать, — вяло промямлил Крис. Он не смог придумать ничего поумнее, да и какая теперь разница.
Женщина просияла.
— Знаете, я всегда считала вас джентльменом. Умеющим хранить тайны, предусмотрительным. Мне такие мужчины очень нравятся.
Крис смерил ее взглядом. Она накачалась чем-то и повредилась умом, злобно подумал он. Ему срочно нужно поговорить с Дженни. Может, заехать к ней по дороге домой? Но, повернув к машине, Крис понял, что если мальчики дома, то сын Дженни, Питер, скорее всего, тоже. Может, позвонить? Мобильник висел у него на поясе, но до отъезда он уже раз десять звонил из теплицы, и без толку. Наконец он повернулся к своей инквизиторше.
— Что вы там говорили насчет «Барашка»?
Она встрепенулась.
— Сегодня турнир по дартс и домино. Я думала, Дженни вам говорила. Там всегда весело, хотя, если честно, мне больше нравится караоке. — Она набрала в легкие побольше воздуха, и, прежде чем Крис успел возразить или убежать, она подняла руки на уровень плеч, щелкнула пальцами и затянула припев «Я буду жить», от которого у него расплавились мозги. Очень медленно, чтобы не испугать ее, Крис попятился к проходу между полками и витринами.
Заметив его смущение, женщина замолкла и сказала:
— Это моя любимая песня. Обычно мы с Дженни поем вдвоем, или эту или что-нибудь из Селин Дион. Так, значит, вы придете сегодня в «Барашек»?
Крис натянул нейтральную улыбку, надеясь, что она не прочитает его мысли. Он попробует снова позвонить Дженни. Проедет мимо ее дома — вдруг случайно увидит ее в саду. Но как бы то ни было, Крис твердо решил, что отныне и навсегда будет заливать дешевый бензин в другом месте.
Лео Бэннинг уже давно ждал звонка от епископа. Его удивило, что его святейшество не звонит так долго, особенно после той статьи в газетах. Повестка в форме приглашения под предлогом обсуждения мелких административным проблем, которыми, вообще-то, должны заниматься другие люди, пришла почти сразу после разговора с Сарой Коулбрук.
В публичных выступлениях епископ Восточной Англии говорил о христианском смирении и о роли епископа в качестве слуги общества. С кафедры проповедника и первых страниц газет, которые соглашались публиковать его слова, епископ Фулбрайт высказывался в защиту традиционных семейных ценностей, пусть в наши дни это и противоречивое заявление. Пусть будет так, он выдержит нападки и будет стоять на своем до тех пор, пока все не вернется на круги своя. Эти слова всегда вызывали вежливый смешок и иногда аплодисменты. Нет, уверял он журналистов, Фулбрайт не одобряет дебаты и готов высказать свое мнение в прессе по любому вопросу.
С тех пор, как Лео стал викарием Бартона, он читал все его высказывания, а если что и пропустил, его друзья охотно высылали ему вырезки: Фулбрайт о единой Европе, Фулбрайт о юных принцах, Фулбрайт об ирландских мирных переговорах.
На минуту Лео прикрыл глаза и потер кончик носа: разыгралась головная боль, он чувствовал себя усталым и одиноким.
Епископ Аугустус Фулбрайт был высоким, крепким человечком с водянисто-голубыми глазами и каймой седых волос вокруг большой выпуклой лысины. Он был воплощением образцового пожилого священника. На Рождество Фулбрайт разослал своим прихожанам и жителям других провинций персональные карточки со своим изображением. На снимке он был рядом с женой, которая смиренно потупила взгляд в присутствии столь великого человека. Лео представил себе этот снимок так ясно, будто он стоял у него перед глазами: толпа внуков-ангелочков собралась вокруг елки у ног епископа, глядя на него с благоговением и обожанием. Отвратное зрелище.
Но Лео было не обмануть: взгляд Фулбрайта был жестким, как стеклянные шарики, и, несмотря на тщетную попытку искренне улыбнуться, у него был тонкий, почти безгубый рот, напоминающий шнурок. Каждое его движение, каждое слово, даже раздвоенный язык напоминали Лео рептилию. Фулбрайт часто начинал свою речь словами: «Я говорю и переживаю от лица молчаливого большинства…» Недостаточно молчаливого, по мнению Лео.
На столе лежала недавняя статья Фулбрайта о современной семейной жизни: он планировал очистить свою епархию от скверны. Статья была написана в довольно осторожных для Фулбрайта выражениях: раньше он называл вещи своими именами. Но, видимо, кто-то подсказал ему, что стоит быть немного более политкорректным, поэтому ему пришлось завуалировать свою гомофобию, расизм и женоненавистничество тонкими, но прозрачными намеками.
