Луанн Райс - Каменное сердце
— Я рада, что вернулась, — сказала она наконец. — Так здорово было увидеть Софи и Нелл.
— Софи была так счастлива! — заключила Хэлли с неожиданным энтузиазмом, как будто кто-то в ней повернул невидимый выключатель. — Она такая чудесная девочка!
— Мне показалось, что вчера вечером она была немножко… нервная, — сказала Мария.
— Ты говорила с Нелл, правильно? — спросила Хэлли с раздражением. — Я очень люблю Нелл, однако она все усложняет. Можешь себе представить, она говорит, что у Софи с головой не все в порядке!
Мария не в первый раз подметила расхождение между тем, как Хэлли говорит о Софи и как ведет себя с ней. Из трех детей Софи больше всего походила на мать: у нее были такие же удивительно яркие синие глаза, идеальный овал лица, роскошные прямые волосы. Возможно, именно из-за этого сходства Софи была любимицей Хэлли, и мать всегда смотрела на нее с особенным — хотя и отстраненным — интересом, словно наблюдала за самой собой в юные годы. Хэлли была единственным ребенком любящих родителей, и судя по тому, что она рассказывала о своем детстве, оно все состояло из торжественных событий: вручения наград в школе, соревнований по выездке, регат и котильонов. Хэлли обожала говорить о нем, с самым счастливым видом начиная очередную историю словами «Когда я была маленькая…»
— Расскажи мне об Альдо, — попросила Хэлли. — У него все в порядке?
Внезапная перемена темы заставила Марию вздрогнуть.
— У него все хорошо. Он в Перу.
— Иногда мне кажется, что тебе будет трудно жить здесь, в холодной, серой Новой Англии, — сказала Хэлли. — И это после всех твоих увлекательных путешествий. Если проводить здесь раскопки, только и найдешь что ракушки да пыльные индейские кости — вместо золотых сокровищ.
— Я люблю Новую Англию, — ответила Мария. — Я мечтала о ней все время, пока жила вдалеке.
Это была правда: она жила на берегах Нила, Амазонки, Луары, Янцзы, однако по ночам, в своих мечтах всегда возвращалась к речке Белл, к царственным кленам, каменным стенам и небу, отражающемуся в проливе Лонг-Айленда.
Она мечтала о том, чтобы провести раскопки в родном городке, где впервые ощутила интерес к археологии.
— Ты никогда не найдешь такого мужчину, как Альдо, — заметила Хэлли. — Уж точно не здесь. Я считала, что он тебе подходит. Он сумел… не знаю… помочь тебе раскрыться. По-моему, с Альдо ты вся светилась.
— Спасибо, мама, — саркастически откликнулась Мария, чувствуя, что краснеет.
В представлениях Хэлли Мария была интровертом, а Софи — экстравертом. Ее не удивило, если бы Софи вышла замуж за археолога-итальянца и объездила с ним весь мир, работая на раскопках, однако ей с трудом удалось скрыть свое изумление, когда это сделала Мария.
— Ну-ну, не будь такой обидчивой, — произнесла Хэлли. — Просто я немного беспокоюсь.
— Хорошо, — мирно ответила Мария. В душе она изумлялась тому, какое большое влияние все еще имеет на нее мать. Целый год она боролась с собой, прежде чем решилась уйти от Альдо, прежде чем поняла, что оборотной стороной его мужского очарования и уверенности в себе является высокомерие и стремление манипулировать людьми. И вот за пару секунд Хэлли заставила ее усомниться в правильности принятого решения.
И тут, как это часто случалось и раньше, стоило Марии страстно захотеть, чтобы Софи появилась здесь и стала свидетельницей тех оскорбительных вещей, которые Хэлли говорила или делала, ее сестра вошла в дверь.
— Доброе утро! — воскликнули Литтлфильды. Мария вскочила и побежала к двери. Она обняла Саймона и Фло, потом Гордона и Софи.
— Были сегодня ночью побеги? — спросила Софи, улыбаясь сестре.
— Да нет, сбежала только одна убийца с топором, — ответила Мария.
— Не вижу ничего смешного, — сказала Хэлли. — Вам, девочки, не приходится ночевать одной в большом доме по соседству с тюрьмой. Любая сбежавшая преступница первым делом отправится сюда.
— Одной? — воскликнула Мария. — Здесь же была я!
Позже она подумала, что легче было бы продолжить шутить с Софи, не обращая внимания на то, что их мать всегда чувствовала себя одинокой, даже если ее дети были рядом.
— Мы принесли пончики, — объявила Фло.
— Правда? Обожаю пончики, — сказала Мария, усаживая девочку к себе на колени; при этом она подумала, не слишком ли племянница уже взрослая для этого.
— Простые и с глазурью, — добавил Саймон.
— Приготовлю еще кофе, — сказала Софи.
Мария стала расспрашивать детей о школе, и они рассказали ей, что учительница вырезала фотографии Марии и Альдо из журнала «Нэшнл Джеографик» и повесила на стенд в школе.
Уголком глаза Мария следила за Софи и Гордоном, суетившимися вокруг кофеварки. Гордон был высокого роста; двигаясь, он словно заключал жену в свои объятия. Он трогал Софи за локоть, шептал что-то на ухо, тянулся из-за ее спины к столу, чтобы смахнуть кофейные крошки. Мария ни разу не видела, чтобы мужчина так явно демонстрировал свою любовь и покровительство. Софи счастливица, подумала она и стала противна сама себе из-за внезапно испытанного чувства ревности.
— Ты привезла нам подарки? — прошептала ей на ухо Фло.
— Да, — произнесла Мария в ответ. — Беги в мою комнату и возьми большую желтую сумку. Только смотри, осторожно — она тяжелая.
Фло и Саймон выбежали из кухни. Сердце Марии тревожно забилось при мысли о том, что сейчас ей предстоит вручать подарки, а золотая статуэтка уже находится у Софи.
Наконец-то кофе был налит, и все, кроме Гордона, уселись за стол.
— Гордон, бери стул, садись, — сказала Мария.
С застенчивой улыбкой на губах, он стоял, опираясь спиной о буфет. Выражение его лица было совсем как у мальчишки, сорокадвухлетний, он выглядел забавно и привлекательно.
— Ты сидишь на его месте, — быстро вставила Софи.
— На его месте? Но… — На секунду Мария смутилась. Она всегда считала это место своим. Конечно, она так долго не жила дома, поэтому естественно, что Гордон занял ее место за столом. Она подвинулась влево, усадила Фло обратно к себе на колени.
— Будем раздавать подарки, да, солнышко? — обратилась она к племяннице, пытаясь скрыть, что расстроилась. Ну не смешно ли взрослой женщине переживать из-за того, что ее детское место за столом оказалось занято?
— Мне так больше нравится, — сказала Фло, когда Гордон уселся рядом с ними, погладив Марию по руке в качестве благодарности.
Мария склонилась над своей сумкой; когда она подняла голову, золотая статуэтка богини стояла перед ней на столе.
— Откуда она взялась? — спросила Мария.
— Я ее взяла вчера вечером, — призналась Софи. — Ты задремала, а я не хотела тебя будить, но она так сверкала в твоей сумке, что я просто не могла устоять. Ее так приятно держать в руках! Я ее держала, гладила и так увлеклась, что забыла положить на место.
Мария попыталась сопоставить объяснение Софи с тем, что сама видела в машине; несовпадение потрясло ее.
— Она твоя.
— Обожаю ее! — сказала Софи, протягивая руку через стол и беря статуэтку. Она нежно держала ее правой рукой, так же, как — по ее словам — и прошлым вечером. Мария раздала остальные подарки: гагатовые бусы для Хэлли, яркий шерстяной свитер для Гордона, замшевые тапочки, отделанные шерстью альпака, для Саймона, золотой браслет для Фло. Все громогласно восхищались необычными узорами и яркими цветами, передавали подарки из рук в руки. Пытаясь казаться довольной, Мария рассказывала о горных деревушках, в которых покупала подарки. Однако единственное, о чем она могла думать в этот момент, была Софи и то, как она украла статуэтку богини, а потом по непонятной причине решила вернуть ее назад.
Глава 3
Мария отправилась в сарай и завела старый отцовский «мустанг», присоединив к нему провода от «вольво» Хэлли. Она не любила ездить на этой машине. «Мустанг» дребезжал и трясся, ржавчина проела в кузове дыры величиной с пятидесятицентовую монету. Хэлли была верна ему лишь из сентиментальных соображений, в память о муже. Мария плохо помнила отца. Малькольм Дарк был высоким, жизнерадостным мужчиной на тридцать лет старше жены, которую он, по всеобщему мнению, просто обожал. Он обращался с Хэлли так, словно она была его любимым ребенком: своих же детей держал на некотором отдалении, хотя и относился к ним с теплотой. Когда Марии было одиннадцать, она любила фантазировать о том, что на самом деле он — ее дед и что ее настоящий отец (молодой и красивый) однажды приедет за ней.
Со временем Малькольму Дарку понадобился уход, в котором нуждаются пожилые люди, и тогда Хэлли постоянно находилась при нем. Она ходила по дому, стиснув челюсти и зажав зубами кончик языка. Софи говорила, что у матери снова «это лицо». Девочки ненавидели его, поскольку оно выдавало, как их мать несчастна. Иногда Мария просила Хэлли отвести их на пляж или к ручью, но та ни разу не покинула Малькольма. «Она словно заключенная», — со злостью думала Мария. В те дни мать напоминала ей женщин, сидящих в тюрьме. Софи была более снисходительной. Она ходила вслед за матерью по всему дому и не уставала слушать истории о конных состязаниях, в которых Хэлли победила, о фортепьянных концертах с ее участием, о юношах, с которыми она танцевала в Йеле и которые стали позже преуспевающими бизнесменами и докторами. «Ты же могла выйти за них замуж, да, мама?» — спрашивала Софи. «Некоторые из них делали мне предложение», — с улыбкой на губах отвечала Хэлли.
