Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
Тяжело вздохнув, он направился по отсыревшему песку туда, где его поджидали.
Поселковая улица — ряд аккуратных, со вкусом и любовью выстроенных домиков. Артур, подтянутый, собранный, вышагивал вдоль низеньких оградок. Наглухо, до последней пуговицы застегнул китель, словно рассчитывал на него как на надежную броню. Визг тормозов лихо остановившегося такси отвлек его от малоприятных мыслей. Из машины выбрался высокий парень в синей летной форме с небольшим чемоданчиком.
— Неужто сын? — радостно вскрикнул Артур, бросаясь летчику навстречу.
Заметив отца, Эдгар торопливо рассчитался с шофером и вежливо, но сдержанно протянул отцу руку. Артур вдруг потерялся от такой сухости. Застыл в самом дурацком виде: руки разведены для отцовского объятия, а куда их девать — непонятно. Смутился и Эдгар.
— Вот, навестить приехал. Примете блудного сына?
— Примем, примем. Молодец, что выкроил время. В отпуск или проездом?
— Да как вам сказать. Пожалуй, в отпуск.
Артура задело отчужденное «вам», но он смолчал — не хотел омрачать радость свидания.
— А какая, собственно, разница? В отпуск — не в отпуск. Славное, что приехал, — Артур крепко взял сына за плечо и подвел к калитке. — Иди скорее, обрадуй мать. Надо бы, конечно, ознаменовать такое событие. — Он замолчал и досадливо поморщился. — Не вовремя же черт принес эту комиссию, в кои-то веки вся семья в сборе.
— Комиссию? — все так же отчужденно переспросил Эдгар. — Случилось что-нибудь?
Артур ответил не сразу.
— В общем, как бы вам сказать, — отыграл свою обиду, не удержался, — в общем, чепуха. Матери не говори, не расстраивай. Увидимся вечером.
Все такой же подтянутый и независимый он пошел вдоль улицы. Эдгар смотрел на чуть сутуловатую спину отца и видел, как старость уже начала незаметно подкрадываться к этому гордому человеку. Он вдруг пожалел о своей чопорной холодности, даже сделал несколько шагов за отцом, но тот уже был далеко. Догонять его сейчас — значит, разыгрывать драму на глазах у всего поселка. После секундного колебания Эдгар повернул к дому.
Сковородка шкварчала, над большой керамической плошкой поднимался ароматный пар. В просторной, но уютной кухне соединились грубоватый дух старой латышской деревни и новомодный европейский дизайн. Марта вертелась у плиты, как девчонка, — откуда только прыть взялась. Ей казалось, что вернулись годы молодости, сбылся какой-то счастливый сон. Золотой, ослепительный свет бабьего лета озарял ее лицо. Лицо сорокасемилетней женщины, хорошо сохранившейся, тщательно следившей за собой, но уже сорокасемилетней.
Эдгар брился с дороги в ванной и слышал суетливые приготовления матери. Он видел себя в огромном, на полстены, зеркале, но собственная физиономия его не интересовала. Ревниво и подозрительно приглядывался сын к рядам баночек и флаконов, скрывавших от непосвященного свои колдовские тайны. На сверкающих чистотой зеркальных полочках их было великое множество, этих сообщников женских ухищрений. Закончив бриться, Эдгар взял в руки самую пузатую склянку. Снисходительно усмехнувшись, прыснул из нее на лицо и вышел в кухню.
— Послушай, мать, в твоей ванной меня преследует ощущение, что вот-вот щелкнет вспышка и я окажусь на каком-нибудь рекламном фото во славу изысков парфюмерии.
Мать запахнула поглубже мягкий махровый халат.
— Отец не сказал, когда вернется?
— Не сомневайся, после работы сразу домой прибежит. Ты прекрасно расправилась с лишними годами, — червь ревности продолжал грызть Эдгара. — Занимайтесь гимнастикой по системе фрау Банга и в сорок семь вы будет выглядеть на семнадцать!
— Не хами, — строго прервала Марта.
— Да нет, что ты, я ведь любя.
Хищным взглядом оглядев сковородку, Эдгар схватил с нее самый поджаристый кусок. Обжигаясь, он с аппетитом жевал и рассуждал вслух:
— Вообще, я за тебя рад. Наконец ты устроила свою жизнь. Наверно, так и надо. Святой материнский долг выполнен, теперь можно и…
— Устроила свою жизнь? — перебила Марта. В глазах ее читалось недоумение. — Ты называешь так то, что мы с твоим отцом нашли друг друга через двадцать пять лет?
— Ой, только давай без семейного эпоса. А то получается песня Сольвейг на пятидесятом году советской власти. Смех и только! — Эдгар с грохотом подвинул к столу тяжелый деревянный табурет «а ля рыбацкое застолье». — Ну, не верю я в эту сладость встречи. Кого вы надуть хотите? Чушь какая-то: «Любовь консервированная, срок хранения двадцать пять лет». Ведь каждый из вас свою жизнь прожил, каждый — свою. И ничего не изменишь. Ну, было у вас что-то в молодости, но это ж давным-давно. А теперь, на старости лет, решили показать родной деревне — вот мы какие, все умеем простить и забыть. Завидуйте нашему вновь обретенному счастью!
— А мне думалось, ты будешь рад, что у нас теперь семья, — сдерживая обиду, улыбнулась Марта.
— Семья, мать, была у нас с тобой, настоящая семья, хорошая, много лет. А теперь… — В грубоватом тоне сына Марта расслышала горькие нотки ревности. — В общем, извини, мать, что вломился в идиллию. Вам бы здесь, конечно, больше подошел розовощекий бессловесный младенец, а не хам двадцати шести годов.
Эдгар ушел в свою комнату, хлопнул крышкой чемоданчика. Направился было в ванную за рубашкой и столкнулся в дверях с Мартой. Остановился и, упрямый, непримиримый, стоял молча, опустив голову. Марте даже не по себе стало — вылитый Артур в молодости, такой же неуступчивый и беспощадный. Вспомнилось ей, как в последний раз стояли они друг против друга. Он и она. После той проклятой ночи, когда их с Лосбергом занесло на машине. А ночь была бурная, с проливным дождем, до утра не могла она добраться до дому. И несправедливую, жестокую пощечину от Артура вспомнила… До мельчайших подробностей встали перед нею тот вечер, та ночь и то утро. Нет, не машину тогда занесло из-за глупого лихачества, а ее жизнь… Все это в несколько секунд пронеслось у нее в голове, а потом она снова увидела перед собой Эдгара, который даже не заметил ее недолгою ухода в прошлое.
— А ты не с девушкой ли своей поссорился, сынок? — Внезапно Марта поняла все, притянула его к себе за шею, ласково потрепала по волосам. — Ничего, миленький, все будет хорошо, все наладится, вот увидишь.
Бирута вкатилась в дом по-деревенски — без стуков и звонков, дверь-то всегда открыта. Толстая и веселая, она сразу закудахтала над Эдгаром, будто над новорожденным в люльке. И красивый-то он, и статный, и вылитый отец. Пощипывала, похлопывала по его мускулистой спине и плечам.
— Ты что, не готова еще? — накинулась она на Марту.
— Знаешь, я, наверное, не поеду, — замялась та. — Эдгар только с дороги, и вообще… Настроение не для праздника.
— Здрасьте-пожалуйста! Мне, между прочим, Артур приказал вас доставить, сам припозднится немного. Ишь ты, настроение у нее! В кои-то веки вся семья собирается, а она…
— Думай, что говоришь!
Перехватив гневный взгляд Марты, Бирута тут же замолкла. Эдгар с интересом наблюдал за их переглядкой.
— А об чем речь-то? — не церемонясь, полюбопытствовал он. — Куда ехать нужно?
— Да рядышком здесь, в соседний поселок. — Бирута опасливо покосилась на Марту. — Хельга замуж выходит. Ты же знаешь ее, учительши дочка, — помявшись, добавила она.
— Хельга? Ух ты, здорово как! — Пряча веселый интерес, Эдгар поспешил выставить приличный резон: — Мать, я же не был ни на одной латышской свадьбе! Не лишай меня такого удовольствия, тем более отец зовет.
Тесно и душно в скрипучем тряском автобусе. Стекла густо запотели от сопения подвыпивших рыбаков. Эдгара, стиснутого на заднем сиденье теплой компаний, уже чем-то горячим угостили и хорошо в этом преуспели. Марта беспокойно поглядывала через плечо на сына. Рядом с нею утомленная радостными переживаниями дремала Бирута, то и дело роняя голову на туго набитую гостинцами холщовую сумку.
На ухабах вся компания подпрыгивала с дружным гуком. Автобус качало не меньше, чем на пять баллов, но рыбакам к такому не привыкать. Зато живые свадебные дары в аккуратных узлах и красивых плетеных из желтого ивового прута корзинах — гуси, куры, утки, поросята — верещали, квохтали, извивались, всячески возражая против неожиданного переезда. Но даже они не могли заглушить многоголосого басовитого гула мужских голосов и взрывов хохота. Верховодил и тут общепризнанный старшина всякого беспорядка — рыжеусый, похожий на гигантского гнома Марцис. Выпивоха и балагур, он хватал Эдгара то за рукав, то за колено и возбужденно втолковывал:
— Ты, парень, смотри там не того. Невеста — просто писк, картиночка! Увидишь — обалдеешь! Да и мамаша-то ее, тоже сказать, что надо. Учительша. Такая молоденькая к нам приехала. Правда, это давно было. Некоторые тут губищи пораскатали — экая куколка! И папаша твой… Ну, в общем, мужик тоже человек, не может всю жизнь с селедкой в море целоваться. — Марцис опасливо глянул в сторону Марты, но та даже не прислушивалась к бестолковому трепу. — Ясное дело, все это — старая солома. Но ты смотри, чтобы там ни-ни… Я ведь тебе по-свойски, сам понимаешь…
