Кэтрин Скоулс - Чужая жена
Когда Менелик поднял глаза на Мару, она кивнула.
— Думаю, ты прав.
Вновь приступая к уборке, повар присвистнул. Мара понимала его огорчение: на уборку кухни уйдет целый час. Она в смятении покачала головой.
— Такое раньше случалось?
Казалось, Менелик поначалу не расслышал вопроса. Он уже перешел к следующей полке, отскребая крышку жестяной банки, где держал муку.
— Лишь однажды, — наконец ответил он.
Что-то в его поведении вызывало у Мары желание узнать больше.
— И кто же это сделал тогда?
Менелик на мгновение задумался.
— То была первая мемсаиб.
Маре потребовалось время, чтобы осознать значение его слов. Ее глаза расширились.
— Ты имеешь в виду Элис?
— Да, — подтвердил Менелик. — Она сама призналась, что сделала это, но не извинилась.
Мара постаралась не выказать тихого злорадства от мысли, что Элис тоже вызвала недовольство повара.
— Ты слишком занят, чтобы убирать весь этот беспорядок, — великодушно объявила она. — Я пришлю хаус-боев, чтобы они тебе помогли.
Менелик кивком выразил согласие и швырнул чайное полотенце на стол.
— Пусть приходят поскорее. Мне нужно готовить завтрак. На такой кухне нельзя стряпать. Даже воздух пропах сажей.
Сморщив нос, он подошел к печке и открыл дверцу духовки. Щипцами извлек кусок раскаленного древесного угля и положил его в маленькую медную плошку, которая стояла рядом с задней дверью. Сняв с гвоздя на стене кожаный мешочек, Менелик засунул в него руку и выудил комочек ладана. Мара приблизилась, чтобы посмотреть, как он кладет его на древесный уголь. Бугорок, образовавшийся от нагревания, начал шипеть и распадаться на маленькие золотистые пузырьки. Потом в воздух поднялась тоненькая струйка благоухающего дыма. Вдохнув его, Мара закрыла глаза. Ей доводилось слышать запах ладана и раньше — на кухне у Менелика соблюдалась эфиопская традиция раскуривать ладан при подаче кофе — однако всякий раз этот запах ассоциировался у нее с древними верблюжьими караванами, пальмовыми оазисами и загадочными фигурами, закутанными в развевающиеся одеяния.
Менелик медленно пронес плошку по кухне, давая возможность запаху ладана перебить вонь горелого керосина. Он делал это с непроницаемым взглядом, словно неприятный запах и копоть представляли собой нечто большее, чем просто физическое вторжение на его территорию. Завершив изгнание злого духа, он бережно поставил плошку на пол. Затем, до того как вымыть руки, молча убрал бокал со следами помады в раковину.
Мара наблюдала, как он вымыл часть стола и принялся нарезать ломтики консервированной ветчины. Она догадалась, что он собирается добавить ее в свой омлет по-английски. Как часто подмечали гости, ветчина не могла заменить бекон, однако бекон завозили сюда из Кении, где свиньи были иногда поражены опасной разновидностью ленточного червя. Те, кто ел это мясо, рисковали обнаружить цисты у себя в мозгу.
Мара задержалась на кухне. Раз уж об этом зашла речь, она не могла не спросить о своей предшественнице.
— Какая она была, Элис? Что за человек она была?
Менелик ответил не сразу. Казалось, он тщательно взвешивал слова, во взгляде появился холодок, а уголки губ приподнялись.
— Она была… kali memsahib.
Мара уставилась на него. Словом «kali» называли многие вещи. Отнюдь не все его значения были отрицательными, например, в медицине «kali» означало действенный; «kali»-учитель означало, что он строг и требует уважения к себе; ту же пищу можно назвать «kali», если она сильно приправлена красным перцем. Но чаще всего по отношению к человеку это слово употребляли в значении «жесткий», «несговорчивый», «безразличный». Естественно, никто не хотел бы работать на «kali» мемсаиб.
Мара посмотрела на свои руки, почерневшие от сажи. Она не знала, что сказать.
— Вы не похожи на нее, — продолжил Менелик. В его голосе прозвучало удивление, как будто он только что это понял.
— Вы — добрая мемсаиб. Вы — хорошая.
Мара подняла голову. Она даже не пыталась скрыть изумление от его слов. Комплимент полагалось бы принять с грациозным достоинством. Но вместо приличествующей ее положению реакции Мара застыла с широкой улыбкой на лице, глядя на повара распахнутыми глазами.
В ответ старик тоже расплылся в улыбке.
Мара развернула карту и разложила ее на обеденном столе.
Леонард глянул на карту поверх ее плеча.
— Вы понимаете, что мне нужно, не так ли?
— Пещера или скалистый уступ, — покорно повторила Мара. — С него должен открываться сказочный вид на равнину. — Она перевела взгляд на ту часть карты, где был отражен рельеф у горной гряды. Она знала там место, что отвечало всем требованиям Леонарда, но открывать его ей не хотелось, там и впрямь была пещера, но для нее и Джона то было особое, «тайное» место, с которым у них были связаны сокровенные воспоминания.
Мара начала водить пальцем по карте, изредка останавливаясь, если место могло оказаться подходящим. Затем покачала головой.
— Тяжело думать о чем-то определенном.
За ее плечом появился Карлтон.
— Давайте найдем компромисс. Как насчет пещеры без открывающегося из нее вида? Мы больше не можем ждать.
— Ни за что! — негодующе вскрикнул Леонард. — Нам нужно и то, и другое. Это же главная сцена, где Мегги и Люк наконец остаются наедине. Ты это знаешь не хуже меня, Карлтон.
Мара почувствовала, как Карлтон напрягся. Она не помнила, чтобы он был в чем-либо не согласен с братом, однако сейчас, казалось, произойдет серьезная размолвка. Мара наклонилась ниже, делая вид, что внимательно рассматривает карту.
— Я знаю одно, Леонард. — Карлтон говорил спокойно, но Мара чувствовала исходящее от него напряжение. — У нас почти не осталось ни времени, ни денег. А главная причина всех неприятностей в том, что ты не желаешь искать компромиссы. — Он сделал паузу и медленно и глубоко вздохнул. Мара догадалась, что он чувствует — точно так же она пыталась обуздать свой норов и не сорваться во время разговора с чересчур привередливым клиентом.
— Знаю я и то, чего не знаешь ты, — насколько велики наши неприятности, — продолжил Карлтон. — Когда мы были в Занзибаре, поручители уже готовы были прервать съемку и передать дела кому-то другому.
Леонард пренебрежительно отмахнулся.
— Они бы этого не сделали.
— Как бы не так! Я не хотел тебя беспокоить, но на съемочную площадку они прислали своего финансового инспектора. Я еле уговорил его «дать добро» на продолжение съемки. Если бы он знал, где нас искать, он тоже был бы тут, записывая в блокнотик каждый истраченный цент.
Леонард похлопал Карлтона по плечу.
— Но ты ведь уговорил его! Вот и хорошо, — усмехнулся он.
— Это не смешно, — сказал Карлтон. — Насколько смог, я подделал отчетность, чтобы она выглядела более пристойно, но и в таком виде она похожа на ночной кошмар. Если бы поручителем выступал я, то я бы сделал то же самое — прекратил пускать деньги на ветер.
— Да ладно тебе, — сказал Леонард. — Ты все время делаешь из мухи слона. — Он наклонился над лампой, Внимательно изучая ее. — Как насчет рейнджера? — спросил он у Мары. — Он не мог бы подыскать подходящее местечко?
Карлтон ударил рукой по столу.
— Все, я сдаюсь.
Леонард улыбнулся Маре улыбкой победителя.
— Вот и славно.
— Переходим к плану Б, — добавил Карлтон. — Фильм будет закончен дома, в зоопарке Лос-Анджелеса.
Леонард выдавил было смешок, по, поймав тяжелый немигающий взгляд Карлтона, тут же осекся.
— Повтори-ка, что ты сказал?
— Фильм будет завершен дома, в зоопарке Лос-Анджелеса.
— Да будет тебе — снимать в зоопарке!
— Мне-то нет, — спокойно ответил Карлтон, — и что мне будет — другой вопрос. Потому что меня на съемках уже не будет. Поручители назначат другого продюсера. И режиссера, кстати, тоже.
Леонард пошевелил губами, повторяя последние слова. Так было легче вникнуть в их смысл.
Не обращая на него внимания, Карлтон обратился к Маре:
— Но вы не беспокойтесь. Я оплачу полностью оговоренный срок.
— Вы уезжаете прямо сейчас? — в смятении спросила Мара.
Леонард взял ее за руку.
— Конечно же нет! — воскликнул он. — Карлтон, будь благоразумен.
— Не тебе об этом говорить, в конце концов! — не выдержал Карлтон. — Я всю жизнь только и делал, что проявлял благоразумие за двоих. — Он принялся вышагивать взад-вперед, словно выплеснувшиеся чувства не давали ему стоять на месте. — С той самой минуты, как умерли отец и мать, мне все твердили: «Присмотри за младшим братом», «Позаботься о Леонарде». В колледже нас так и называли — «братья Миллер», записав в единый и равноправный «гениальный творческий союз». Многие до сих пор так считают. Но о каком единстве и равноправии может идти речь? — Он остановился, чтобы перевести дыхание. Глаза округлились, будто он и сам удивился тому, что говорит. — Ты занимаешься делом, тем, что действительно важно. А я все так же — присматриваю за тобой и решаю возникающие вокруг тебя проблемы, и при этом ты даже не желаешь знать, какие именно! Нет уж, уволь меня! Я сам увольняюсь.
