Елена Богатырева - Обреченная на счастье
«Я не хочу! Не хочу!» — твердила я, пока не почувствовала, что слезы принесли неимоверное облегчение и даже томную усладу моему сердцу и что никто не заставляет меня делать то, чего я не хочу, никто меня давно не гонит из этого теплого дома, а только настойчиво уговаривает «выпить водички» и не тереть лицо руками, чтобы не распухло завтра.
«Верю, верю!» — говорил теперь Федор на каждое мое «не хочу», а я, все еще жалобно всхлипывая, кивала ему головой.
— А о чем же ты раньше думала, Серафима? Когда он за тобой ухаживал, когда ты с ним целовалась, когда…
— Да я с ним и не целовалась ни разу! — прикрикнула я на него, чтобы он не вздумал продолжать свои «когда».
— Ты меня совсем за идиота держишь? — Он нахмурился.
Но он был настоящим весельчаком, этот Федор, в любой ситуации, всегда, поэтому тут же развеселился и, хлопнув себя рукой по лбу, поставил мне диагноз:
— Я понял, кажется. Есть такое заболевание, когда человек, сам того не желая, врет всем подряд. Серафима, ты больна.
— Да правду я говорю! — возмущению моему не было предела.
— Помню, помню я твою правду. Ты говорила, что замуж не хочешь. Потом вытянулась по стойке «смирно» перед трубкой, говорящей голосом твоего жениха, и объявила меня своим братом. Да, кстати, ты ведь еще обманула его по поводу места своей работы. И назначила свидание завтра в шесть, хотя моя секретарша должна работать до семи. Серафима, ты авантюристка, — говорил он, окончательно развеселившись, — как же я сразу не догадался!
Федор от души хохотал и бил в ладоши, но, похоже, был весьма далек от мысли поднять меня из кресла и повернуть лицом к входной двери.
— Ты мне не веришь? — от удивления я перестала всхлипывать.
— Нет. Еще скажи, что вы с ним встречались в Публичной библиотеке.
— Почему в библиотеке? Он меня по ресторанам возил, в театры, в ночной клуб один раз.
— И ни разу не напросился на чашечку кофе потом, да? И ни разу не привел домой показать коллекцию марок?
— У него нет коллекции марок, — глупо сказала я. — И ко мне он ни разу не заходил!
— Несмотря на то, что ты живешь, как я понял, одна?
— Да.
— А жениться при всем при этом хотел, да?
— Да.
— Тогда я ничего не понимаю. — Федор задумался. — Может, он больной?
— Да нет. Он такой здоровый. — Я обвела руками вокруг себя. — Здоровенный даже. И крепкий, как стаффорд.
— Кто это?
— Американский стаффордширский терьер, — объяснила я.
— Ну да, мы же специалисты по животным, — продолжал он о чем-то размышлять. — Почему ты сказала ему, что я твой брат?
— Со страху.
— Но у вас ведь с ним ничего не было?
— Ну почему, было.
— Снова здорово! Так было или не было?
— А что ты имеешь в виду?
— А ты что?
— Ну ведь он мне предложение сделал. Значит, я должна…
— Ничего это не значит. Получается, я уже должен был бы быть женат на своей секретарше, если ей так захотелось. Так чего ты испугалась?
— Во-первых, что он будет кричать, ругаться. А во-вторых, что приедет сюда и заберет меня к себе.
— Как это заберет? Ты ведь не хочешь, если мне не изменяет память? Ты же не вещь.
— Он так просто не уедет, — сообщила я. — Он тут все разгромит.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую. Тон у него такой… злой. — Я никак не могла найти подходящего слова. — Или нет, угрожающий.
— Ну что же, Серафима, давай по порядку. Обо всех своих несчастьях ты мне уже рассказала, давай теперь рассказывай еще об одном — Климе.
13
И я стала рассказывать. История была довольно короткая, потому что состояла только из нашего знакомства и однообразных скитаний по ресторанам. Каждый наш «выезд» был похож на другой, поэтому описывать их не имело смысла.
Познакомились мы в клинике, куда он привел на вакцинацию малюсенькую болоночку, брезгливо держа ее в вытянутой руке. В тот день у нас было много операций, и мы дежурили вместе с Веркой. Она, разглядев «ауди» под окном, выбежала навстречу, выхватила у Клима болонку и начала сюсюкать с ней, как с родной дочерью. То есть с родной дочерью она, конечно, так никогда не сюсюкала. И вообще теперь делала вид, что ни детей, ни мужа у нее нет и в помине. Я сидела тихонько в кабинете и сквозь жалюзи, попивая чай после сложной двухчасовой операции, наблюдала, как Верка облапошивает очередного приглянувшегося ей мужика.
А Верка, надо сказать, была в ударе. Посюсюкав с собачкой, а это всегда наполовину покоряло клиента, она вспомнила о своем великосветском происхождении и, аккуратно снимая с халата собачью шерсть, завела с посетителем изысканную беседу о судьбе и недавней гибели принцессы Дианы, которая была в то время, по ее словам, «у всех на устах». Очевидно, имелись в виду уста таких светских особ, как сама Верка, потому что, например, у моего соседа дяди Пети как был на устах один только мат, так и остался, несмотря на гибель такой замечательной принцессы. Вот сейчас, исходя из опыта моих наблюдений за тотальным Веркиным охмурением, последует сладенькая такая улыбочка, и он предложит ей встретиться и переговорить об английской династии где-нибудь в другом месте. Верка уже распахнула свой халатик, сославшись на духоту, и выставила вперед все, что носила в декольте.
Однако посетитель никак не прореагировал ни на ее сюсюканье, ни на светский тон, ни на прочие прелести. Он все время шарил вокруг глазами, как будто что-то искал. «Торопится!» — подумала я и вышла к ним, чтобы пригласить на прививку. Посетитель вперился в меня взглядом, словно я и была тем, что он так долго и тщетно разыскивал. Он протянул мне руку.
— Клим.
— Серафима, — представилась я.
— Вероника, — пыталась вклиниться со своей рукой Верка, но Клим ее даже не заметил.
Я смутилась, но, собравшись с мыслями, быстро оформила все документы и сделала собачке прививку.
— Сима, — сказал тогда Клим, — я приглашаю тебя сегодня на ужин в «Асторию».
Верка тихо сползла по стенке у него за спиной и закатила глаза, словно ее полоснули ножом по горлу.
— Скажи мне свой адрес, я за тобой заеду, — и Клим достал блокнот, приготовившись записывать. — В половине шестого буду. Жди…
— Он тебе понравился? — спросил Федор.
— Ни капли.
— А зачем ты согласилась поужинать с ним?
— Да он, собственно, меня и не спрашивал.
— Ну хорошо, а когда он ушел, ты могла подумать в спокойной обстановке и отказать ему потом, когда он позвонил?
Наверно, я так и сделала бы. Телефон в этом смысле был моим надежным другом и защитником. Раз в два года на моем пути попадался робкий молодой человек, а если точнее — то совсем не молодой, а довольно потасканный человек в полинявшей одежде и с погасшим взглядом. Как правило, это был один и тот же тип мужчины — донжуан в отставке. Он шестым чувством определял, что я именно то существо, которое не пошлет его подальше сразу же, стерпит смиренно все его сальные комплименты и даже даст номер телефона.
В принципе всем этим мужчинам нужна была не я, а последняя попытка соблазнить женщину после длинной полосы неудач. Встречались они мне обычно не на работе, а в гостях у Веры, куда я ходила раз в год на день рождения ее дочери. Очевидно, на рождениях самой Веры собирались только избранные особы, а к дочери можно было пригласить и второсортных. Тем более что девочке было все равно, кто собирается за столом и чего они там празднуют. Она весело скакала на улице с подружками и совсем не ведала о том, что гости собрались в ее честь.
Так вот, именно там, между заливной рыбой и десертом, один из гостей успевал разобраться, с кем имеет дело, и начинал усиленно подливать мне шампанское, которое я всегда терпеть не могла, потому что, кроме изжоги и икоты, никаких ощущений оно у меня не вызывало. Потом в обязательном порядке следовал танец под одну и ту же излюбленную Веркину песню «Женское счастье: был бы милый рядом», донжуан приглашал меня, а Верка клала голову на плечо мужа и наблюдала за нами, всем своим видом показывая, что такой идеальной пары еще не видела. Потом мой ухажер записывал «телефончик» и, таинственно улыбаясь, обещал забежать как-нибудь ко мне на чашечку чая или для философской дискуссии, гаденько потирая при этом руки под понимающие взгляды гостей.
Провожать меня никто не брался. То есть напрашивались сначала, но как только узнавали, что я живу на другом конце города, сразу вспоминали о каких-то неотложных делах, требующих завершения.
А через несколько дней раздавался звонок. И тогда телефон становился каменной преградой на пути ко мне. Сначала, определив, кто меня беспокоит, я начинала хрипеть и кашлять в трубку, уверяя, что страшно больна. «Чем?» — осторожно спрашивал мой «поклонник». «Какой-то вирус», — беспечно бросала я, и наша предполагаемая встреча откладывалась на две недели. Через две недели у меня начиналось расстройство желудка, а потом такой больной женщине либо переставали звонить, либо я сама не подходила больше к телефону.
