Ольга Тартынская - Верь мне и жди
— Я позвоню ему.
Лида уединилась с телефоном на кухне, потом вышла и сообщила:
— Ну вот, все и улажено. Вы не волнуйтесь, я накрою стол, а сама буду сидеть на кухне. Что понадобится, подам и опять исчезну. Не помешаю.
Она меня просто спасла, потому что я вконец забегалась, умоталась, выглядела отвратительно. Еще непонятная внутренняя тревога грызла меня. С утра ты исчез из дома и не звонил. Теоретически тебя можно было найти в студии. Жаль, Марины нет, в Италии пропадает, а то бы я ей позвонила.
Лида приготовила мне ванну, так было приятно. Обо мне никогда никто не заботился. Твои подарки из заграницы, сувениры из старинных русских городов, которые ты привозишь, предложение отправить на отдых на Канары или Мальдивы — не в счет. Я будто бы пожизненно несла бессменное дежурство и не позволяла себе расслабиться. Не работая, не тратя себя на детей, я изматывалась в ожидании, терпении и самосовершенствовании.
Я лежала в ванне с маской на лице и думала о надвигающейся старости. Ты будто заразил меня своей возрастной паникой. Неужели это все еще молодое, упругое, тело не узнает материнства? — думала я с тоской. И почему так мало любви дано этому телу? Оно перестало быть желанным, любимым. Сняв маску, я рассмотрела себя в зеркале. Да-а… Еще немного, и девушкой меня никто уже не назовет ни в магазине, ни на улице. Разве что в темноте.
Я еще сушила волосы, когда раздался первый звонок в дверь. Лида открыла. Я поспешила в свою комнату, чтобы одеться и подкраситься. К Новому году я купила новый вечерний наряд. Любимый черный шелк, красивые складки, глубокое декольте. На шею надела твой подарок — бриллиантовое колье. Волосы убрала наверх, выпустив несколько завитков.
В гостиной я обнаружила тебя с Герой, Игорем и Владом. Вы, кажется, уже вовсю провожали старый год. Ты поцеловал меня как-то мимоходом, привычно, не обратив внимания на мой наряд. Зато ребята оценили. Гера в знак одобрения показал большой палец.
— А где же ваши жены? — спросила я у них.
— Скоро будут.
Лида уже накрыла на стол, из кухни доносился аромат запекаемой индейки. Кажется, все устраивалось, мы поспевали к сроку, чтобы без спешки сесть за стол. Я вместе с вами выпила шампанского и повеселела окончательно, но все еще продолжала чувствовать твое отчуждение и сосредоточенность. Наконец все собрались за столом. Мы проводили старый год и встретили новый.
Ты вышел из-за стола покурить, хотя балкон был приоткрыт и всем разрешено курить в гостиной. Я должна была зайти к Лиде, помочь с переменой блюд. Проходя мимо кабинета, я услышала твой голос. Ты говорил по телефону. Наверное, это отец, подумала я. Однако городской телефон был на месте, а твой отец никогда не звонит на мобильный, только на стационарный аппарат. Враг человеческий подтолкнул меня к твоей двери…
Я никогда не слышала, чтобы ты говорил таким нежным, мурлыкающим голосом. Может быть, потому, что у нас не было детей. Для меня ты всегда был и остаешься воплощением мужественности, и такие интонации никак не вязались с твоим обликом.
— Да, — говорил ты кому-то в трубку, — помню каждую минуту. Не грусти, потерпи еще немного… Целую… И я тоже… Скоро…
Я не помню, как дошла до кухни, а надо было скорее исчезнуть, так как ты возвращался в гостиную. Лида посмотрела на меня и спросила:
— Вам плохо? Здесь так жарко, сейчас форточку открою.
Я кивнула, не понимая, что она говорит. Меня колотило крупной дрожью, и только теперь я поняла, что такое лишиться чувств. Я не упала, но была на волосок от этого. А ведь нужно возвращаться к столу, изображать радушие и гостеприимство. Мир рухнул для меня, а я должна была делать вид, что ничего не случилось. В голове пронеслось: «Вот она, расплата! Прав был отец Александр!» Вернувшись в гостиную, я выпила два бокала шампанского подряд, но этого уже никто не заметил. Ребята веселились, пели, танцевали, импровизировали на фортепьяно.
Я напивалась и старалась не смотреть на тебя. И без того не было сил, а глядя на тебя, могла разрыдаться. Едва дождалась, когда гости разойдутся, а они ушли утром. Лида тоже ушла. Опьянения я не чувствовала, стресс был сильнее душевной анестезии, и она не сработала на сей раз. Силясь не смотреть тебе в глаза, я произнесла:
— Ложись, я пока приберу тут.
Ты не стал возражать…
С тех пор моя жизнь превратилась в ад. Все мои прежние страдания и несчастья представлялись теперь нелепыми, не стоящими выеденного яйца. Какая трагедия: редко видимся! Какое несчастье: мало внимания! По сравнению с тем, что я переживала теперь, эти проблемы не казались проблемами. Воистину ценим то, что теряем.
Любимый, я понимала, что плачу по счетам, но как страшно мне было, невозможно жить! Сказать тебе, что знаю о ней? Ты с легкостью разубедишь меня. Сколько раз ревность застилала мне глаза и я видела измену там, где ее не было. Но теперь все мое существо кричало от боли, я знала: это измена. Я ни о чем не спрашивала, чтобы не услышать ложь. Ты был рядом, и тебя не было. Это так страшно, любимый.
Я ждала, ждала на последнем напряжении нервов, что однажды ты скажешь, что уходишь к ней. Все наше общение с тобой свелось к быту. Я кормила тебя, обстирывала, лечила — словом, служила, как прежде. И все ждала с ужасом, что однажды ты выставишь меня за дверь. Но ты опять уехал сначала на горный курорт, потом на очередные гастроли, так ничего и не сказав. Да, обстоятельства сложились так, что уезжал не из дома, прощания не было. Ты позвонил уже с дороги, когда ваш автобус катил по просторам Тверской губернии.
Я никак не выдала, что знаю об измене. Поскольку мы не спали вместе уже давно, это было несложно. Если б мы прощались в любви, притвориться было бы невозможно… Ты уехал, и я впервые почувствовала облегчение!
Теперь, в одиночестве, я предалась самоистязанию и мучительным размышлениям. Кто она? Где ты познакомился с ней? Что вас связывает? Давно ли вы близки? Сколько ей лет? Она определенно моложе меня. Красивая? Праздный вопрос: ты всегда любил красивых женщин. Дни и ночи я терзала себя этими вопросами. Мне непременно нужно было найти на них ответы. Увидеть вас вместе, чтобы уже не оставалось иллюзий, и… Что тогда? Уйти от тебя самой? Тогда уж сразу наложить на себя руки!
Что изменится, если я увижу вас? Может, из чувства самосохранения я до конца не верила в измену? Словом, я задалась целью все выяснить, найти ее, узнать о ней все! Эта идея-фикс, возможно, спасла мне тогда жизнь.
Я с нетерпением ждала возвращения Марины, чтобы все разузнать с ее помощью. Почему-то я была уверена, что скрипачка непременно окажется моей союзницей в этом деле. Лида видела, что со мной творится неладное, но не знала, как подступиться, чем помочь. Я молчала. Я бросила пить, потому что анестезия не срабатывала, требовалось иное средство. Я находилась в исступлении, в нервной лихорадке, как писали в девятнадцатом веке. Помочь мне мог только ты, твоя любовь, подлинная, не показная…
И чтобы перенести эту адскую душевную муку, я развила бешеную деятельность. Находясь в постоянном нервном возбуждении, я всю энергию перенесла в действие.
Началось с того, что позвонила Марина. Она была в Москве уже неделю, приходила в себя, адаптировалась. Вспомнила про меня, будто почувствовала, что я жду ее звонка.
— Мне нужно с вами поговорить! — с ходу заявила я.
— Что-нибудь случилось? — произнесла Марина свою коронную фразу.
— Нет… Да… Вы можете сегодня встретиться со мной?
Марина могла. Я подгоняла ее:
— Через час?
— Нет. Лучше вечером, — неуверенно ответила скрипачка.
— А пораньше? — настаивала я. — Ну, через два часа?
— Хорошо, — сдалась она.
Мы договорились встретиться на Гоголевском бульваре. Я не высидела дома и вышла за полчаса до назначенного срока. Прогулялась по весеннему бульвару под жарким майским солнцем и поняла, что уже несколько месяцев не живу, ничего не вижу вокруг, одержимая своим горем. А люди живут, гуляют, радуются весне, приближению лета.
Марина тоже пришла немного раньше назначенного срока. Подойдя ко мне и поздоровавшись, она сказала:
— Вы перенесли грипп? Я слышала, в Москве все болели…
— Нет… Да… — рассеянно ответила я. Это хуже гриппа, подумала тотчас.
— Неважно выглядите, постарели за эти полгода. — Как всегда, Марина не отличалась тактом.
— Да? — уставилась я на нее, с трудом понимая, что она говорит.
Мы ходили по бульвару до памятника Гоголю и обратно. Сидеть я не могла и сразу отвергла предложение Марины зайти в кафе.
— О чем вы хотели поговорить? — приступила к делу скрипачка.
Я молчала, не зная, с чего начать. Страшно было произнести то, что еще не имело плоти и жизненной силы. Мне чудилось, как только я облеку свои подозрения и предчувствия в слова, они тотчас реализуются. Конечно, это самообман, любимый, но мне надо было чем-то жить…
