Любовь Шапиро - Дневник романтической дурочки
— Ну вот то, что надо, — обрадовалась я. — Пошли репетировать.
— Да, это то, что надо, — озабоченно и тихо сказала Ольга. — Ты иди, Лер, я сейчас догоню тебя.
В репзале был полнейший бедлам. Леночка примеряла костюмы, переругиваясь с ассистентом художника из-за цвета, силуэта и остальных деталей.
— Нечего причитать, — покрикивала художница. — Вы на себя посмотрите, а уж потом пеняйте на платье. Потом, вы же без грима, без причесок. Мне видней. Хватит. Кое-что действительно необходимо поправить, но в остальном — все отлично.
Звеня бесконечными цепочками, которые были навешаны у Леночки, начиная с шеи и заканчивая сапогами, с ворохом театральных костюмов, она, наконец, удалилась.
Сашечка задумчиво крутил макет декорации и так и сяк. Видимо, не находя единственно правильного решения.
— Где Митя? У меня просто завал. Конструкция в таком виде не пройдет на сцену.
— Он ушел, — как можно спокойней ответила я, ожидая очередной вспышки.
Сашечка был уже пятым человеком, который желал обсудить с постановщиком насущные вопросы. Все злились и отыгрывались, естественно, на мне. Ольга вплыла в репзал в полной отрешенности и, как сомнамбула, опустилась в кресло.
— Оля, надо репетировать, все ждут, — пробивалась я к ее сознанию.
— Да, сейчас.
Наконец к подружке вернулся дар речи и способность реагировать на окружающих. Начали репетировать. Но что-то шло не так. Не знаю, возможно, Оля не могла правильно объяснить, возможно, мы нашли не те странички и эпизод надо было решать по-другому. Я вышла в коридор покурить и подумать. Внезапно в голове появилась идея. Она не возникла у меня, ее кто-то мне подсказал. Я оглянулась вокруг, но никого не увидела. Большой привет. Фантом в опере. Я, видимо, переутомилась, но я чувствовала, что этой идеей стоит поделиться с Ольгой.
— Как ты додумалась? Правильно, так и нужно. Ты сама, вот сейчас придумала? — радостно удивилась Ольга.
— Считай, что да, — заверила я. Не могла же я сказать, что у меня глюки, я слышу голоса и мне кажется, что за мной наблюдают.
Всю жизнь я считала, что детективные истории, приключения, триллеры придумывают писатели и режиссеры, чтобы сделать нашу обыденную жизнь живее. Разного рода пугалки и кровавые потоки, льющиеся со страниц книг и с экранного полотна, натягивают темные и потаенные струны наших неизведанных глубин, но не относятся, по большому счету, к жизни обычных людей. Ничего интересного в закрученных сюжетах я не находила. Попытки взломать коды головоломок меня также мало увлекали, как и кроссворды. Но ты всегда наступаешь именно на те грабли, которые стоят перед твоими глазами. Ты их созерцаешь каждый день и наконец этот момент наступает. Все твое тело пронизывает боль от острых зубьев, и уже твоя судьба становится похожа на триллер. Сейчас мой собственный ужастик настиг меня и загнал в угол. В темном закоулке, под прогнившей лестницей, я сижу в полной тишине и жду…
— Лера, где главный режиссер, где наш Станиславский? — влетела в кабинет Леночка. — Если не остановить весь этот бардак, актеры меня съедят, костюмы уничтожат, а спектакль все равно не состоится.
— Он сейчас придет, — в очередной раз объяснялась я, прикрывая, как могла, Митины отлучки.
День премьеры неумолимо приближался. Нервы были на пределе. И не то чтобы ничего не срасталось. Все, как обычно — что-то получалось, другое отметалось и переделывалось. Все крики творческого состава сопровождались бесконечным стуком декораторов, собирающих конструкции, репетициями оркестра, вокальными упражнениями артистов и отстукиванием счета балетмейстером. Но главное, что все, в том числе и я, были обескуражены постоянными отлучками Мити. Он исчезал внезапно и надолго, возвращался так же неожиданно, злой, крикливый. По сути, все дела легли на наши с Ольгой плечи. Мы старались, как могли. Единственным человеком, сохранявшим полное спокойствие и разум, был Сашечка. Он созерцал все это сумасшествие как бы со стороны, общее напряжение будто не коснулось его.
Услышав разговор на повышенных тонах, я остановилась за дверью.
— Почему ты постоянно исчезаешь, да еще уводишь с репетиции одну из девчонок? — орала Ольга. — Ну допустим, Лерка все тебе простит. Но остальные не так почтительно относятся к твоей персоне.
— Чем я опять тебе не угодил, Лёлечка? Ты же всегда стремилась к творческой свободе, — пытался острить Шабельский. — Теперь ты почти главная.
— Митя, — перешла от крика на вкрадчиво-спокойный, холодный тон Ольга, — ты можешь показать еще раз сценарий с пометками?
— Что значит «еще раз»? Все, что нужно, у тебя есть. Свою рукопись я не даю никому.
— Тогда не оставляй на столе.
— Не пойму, Лёлечка, на что ты намекаешь?
— Я видела эту рукопись…
Мне показалось, что пора войти, иначе начнутся разоблачения, слышать которые я не хотела и не должна.
Я постучала — откликнулись сразу оба участника разговора.
— Очень хорошо, наконец займемся делом, а не сплетнями и домыслами, — обрадовался Митя.
— Вор! — Ольга с грохотом, хлопнув дверью, вылетела из комнаты.
— Видимо, нервы у всех не в порядке. Неужели она считает, что я ворую ее драгоценное время, прося репетировать с труппой? Ну хорошо, пусть занимается только своей ролью, — с притворным спокойствием начал Митя.
— Она права во многом.
— Да? Только ты меня не поучала. Я сам решаю, что мне делать, когда и как.
— Ты что, жена Цезаря, вне подозрений?
— А ты ревнивая девчонка! Что вы все лезете в мою личную жизнь? — сорвался Митя.
Я совершенно растерялась. Его уединения с балетным составом шоу очень болезненно отзывались во мне. Мы все время рвали ту ниточку, которая тянулась из нашей юности, узелки уже не завязывались, наши отношения, и так балансировавшие на грани разрыва, превратились в паутинку, легкую и непрочную.
— Митя, остановись. Даже у меня может кончиться терпение. Кстати, я тоже очень удивлена, что рукопись…
— Ты подслушивала? — возмущенно прервал он меня. — Очень достойное занятие. Ну хорошо, объясню хоть тебе. Я люблю писать от руки и все подписываю, чтобы не украли идею. Объясни это Ольге, а то она уж и не знаю о чем подумала. А теперь, Лерочка, я тебя прошу, постарайся восстановить спокойствие в труппе. Мне просто нужно иногда расслабляться. Эти безмозглые нимфы… Их лепет меня развлекает и отвлекает. Я очень ценю и люблю тебя, — Митя поцеловал меня и нежно погладил по спине. — Только ты, — шепотом, пряча лицо в моих волосах, прошелестел мой принц.
Он хорошо меня знал. Все возражения, сомнения начисто вылетели из головы, я была словно пластилин, из которого Митя мог лепить все что угодно. Я, слегка шатаясь, выплыла из кабинета и пошла выполнять его указания. До премьеры оставалось две недели.
До меня все время доносились слухи, вернее, их обрывки, что в театре появляются какие-то люди, незнакомцы. Кто это, я не знала, и однажды спросила:
— Митя, кто эти неизвестные типы, снующие по зданию и сующие всюду нос? В чем их функция?
— Это представители спонсора. Они следят за тем, чтобы их деньги не тратились впустую.
— Подожди. Но ведь спонсор — Андрей Сергеевич, а его, как и Руфы, я не видела ни разу. Я ничего не понимаю.
— А тебе и не надо ничего понимать, тем более вмешиваться в это.
— Но мне все время кажется, что за нами следят. Мне неуютно.
— Лера, ты бредишь. Ну кому мы нужны? Просто у всех и у тебя сдают нервы. Я прошу, хоть ты меня не предавай. Нам нужно быстро закончить эту постановку. А дальше, я уверен — успех, и я стану неуязвим.
Не очень понимая, о чем говорил Дмитрий, я медленно брела по коридору. Навстречу мне шла Маша, с ней была маленькая девочка.
— Где Митя? — резко спросила она, не поздоровавшись.
— У себя.
Я хотела узнать, что это за девочка, но Маша уже решительно направилась в сторону кабинета.
Я верила всему, что говорил Митя. Я не задавала себе вопроса, почему все так скептически относятся к его оправданиям. Это мне было безразлично. Я почти добилась того, к чему стремилась. Он рядом, он нуждается во мне и, по-моему, почти меня любит. Я не была наивной дурочкой, как все думали. Я просто не хотела предавать свою мечту. Авторы моих любимых романов уверяли, что так часто бывает. Сначала Он не в состоянии оценить твою любовь, а уж потом его и не оторвешь, ибо Он увидит, какая ты на самом деле.
А какая я теперь? Неужели все события, произошедшие в последние полторы недели, свели на нет мою абсолютную веру? И мое необъятное, необъяснимое чувство имеет предел?
Больше не было страха, был только спокойный интерес к тому, что так волновало меня все эти годы…
