Валентина Мельникова - Антик с гвоздикой
- Но еще не все потеряно, Гриша! - сказал тихо Аркадий. - Кажется, ты вспоминал про розы? Сегодня с утра я был в оранжерее, там наберется на приличный букет. И я готов тебя сопровождать.
- Нет, не надо! - Князь отложил сигару. - Я еду немедленно. И еду один. А ты подождешь меня здесь. Не годится попадать в плен вдвоем.
- А ты собрался попасть в плен? - поразился Аркадий. - Я что-то никак не вникну в твои соображения?
- Нет, сдаваться в плен я не намерен, но мимо сторожей легче проскользнуть в одиночку. Сегодня я попытаюсь пробраться на усадьбу и, если получится, встретиться с графиней.
- Смотри, ночью там наверняка спускают собак и сторожа вокруг бродят.
- Не думаю, что графиня ждет нападения на усадьбу. Мы ж не разбойники, в конце концов, поэтому вряд ли она усилит охрану.
- И все же будь осторожнее! - посоветовал Аркадий. - Дороги развезло, в лесу темно, как у арапа под мышкой.
- Дождь да слякоть для лазутчика - первейшие друзья и помощники! рассмеялся князь. - Помнишь, как мы резвились по тылам французов? По неделе в седле, грязные, как бесы...
Аркадий хлопнул его по плечу:
- Ладно, собирайся, а я пока велю цветов нарезать. Доверяешь моему вкусу?
- Пока ты меня не подводил, надеюсь, и сейчас не подкачаешь, усмехнулся Григорий и вышел из кабинета.
Через час князь был уже у озера. Дождь прекратился, но он вымок с ног до головы, когда пробирался сквозь лес, где каждая ветка норовила сбросить на него ушат ледяной воды. Мулату тоже досталось. Он всякий раз негодующе фыркал, когда на них обрушивался холодный водопад, и передергивал шкурой.
Низкие тучи затянули небо. Кромешная тьма поглотила все вокруг, и князь ориентировался лишь по тускло блестевшему справа зеркалу озера да лужам на дороге, которые Мулат форсировал, казалось, бессчетное количество раз.
Григорий предпринимал всяческие попытки, чтобы передвигаться бесшумно, но это плохо у него получалось, вдобавок он чуть было не наткнулся на странный обоз из пяти или шести подвод, на которых сидели, судя по разговорам и огонькам цигарок, десятка два мужиков с заступами и ломами. Князь вовремя принудил Мулата отступить с дороги под защиту деревьев. И даже зажал ему морду ладонями, чтобы тот не выдал их тайное убежище ржанием.
Обоз медленно миновал их укрытие и удалился в сторону озера. Князь проводил его недоуменным взглядом. Что еще придумала графиня? Он не сомневался, что эти ночные подвижки личного состава сопряжены не с чем иным, как желанием соседки каким-то образом досадить ему. Но как он ни ломал себе голову, ни одного стоящего предположения так и не посетило его. Что ж, успокоил себя Григорий Панюшев, он еще успеет разобраться, какую каверзу затеяла на этот раз его неугомонная соседка.
Еще через полчаса князь был в полуверсте от ее усадьбы. Со всех сторон его окружал мрачный, неприветливый лес. Темнота была густой и вязкой, как смола. Он ничего не видел на расстоянии протянутой руки и поэтому, спешившись, повел Мулата в поводу. Несколько раз он останавливался, чтобы проверить, не отвязался ли аккуратный тючок, который Аркадий притачал сзади к седлу. Десятка три белых и с дюжину пунцовых роз они бережно завернули в скатерть. Букет получился великолепный. Конечно, друзья полагали, что потерь не избежать, и все же большинство роз должно выдержать столь бесцеремонное обращение. По крайней мере, Аркадий уверил Григория, что единожды уже прибегал к подобной доставке цветов, и ничего, бедняги выжили...
По-прежнему ни единого огонька не виднелось впереди, не раздавалось ни единого звука. Не было ничего, что смогло бы князю подсказать, в каком направлении двигаться дальше. Даже дворовые собаки не лаяли, вероятно, попрятались бестии от непогоды, подумал князь с досадой, забыв, что ему бы пришлось не сладко, вздумай сторожевые псы доказать свою бдительность. Поначалу он хотел оставить Мулата в лесу, но вовремя сообразил, что, возвращаясь, может попросту не найти его.
Конечно, он понимал, что графиня вряд ли выставила кордоны вокруг усадьбы, но все ж передвигался с большой осторожностью, останавливаясь через каждые пятнадцать-двадцать шагов и прислушиваясь, не раздастся ли где поблизости посторонний шорох, шум шагов или стук копыт. Однако вокруг по-прежнему стояла глубокая тишина. И даже ветер не тревожил отяжелевшие от сырости травы и кроны деревьев.
Постоянное ощущение настороженности безмерно утомило Григория, и все-таки он едва не вскрикнул от неожиданности, когда лес внезапно расступился. Прямо перед собой князь обнаружил высокую ограду, которая огибала усадьбу с трех сторон. Причудливая чугунная решетка заканчивалась сверху остроконечными пиками, похожими на те, которые в руках славных казачков атамана Платова наводили панику в рядах отступавших французов и их бедолаг союзников во время победного марша русских войск на Берлин и Париж.
Князь привязал Мулата к решетке ограды. Заросли густого кустарника укрывали коня с головой. К тому же они пришлись ему по вкусу, и, двинувшись вдоль забора в поисках лазейки, Григорий некоторое время слышал громкое хрумканье и фырканье довольного Мулата.
К счастью, лазейка нашлась довольно быстро. Князь с трудом протиснулся в узкий пролом в решетке. Букет он бережно прижимал к груди и надеялся, что тот еще протянет некоторое время.
Тут его приняли в свои нежные объятия заросли крапивы, затем пришлось преодолеть сопротивление огромных лопухов, потом пройти сквозь строй чертополоха... Вскоре ноги вывели Григория на малохоженую тропинку, но к этому времени он не только вымок, но и покрылся с головы до пяток грязью, к которой прилипли перья, пух, сухая трава, листья. Руки его горели от крапивных ожогов и укусов комаров, которые немилосердно атаковали открытые части тела, совершенно беспардонно лезли в рот, в нос, в глаза и в уши. И князь при всем желании не мог себе позволить выругаться, чтобы не выдать своего присутствия на запретной для него территории.
Тропинка привела его к беседке, которую он заметил еще тогда, когда впервые проезжал мимо "Антика с гвоздикой". Пробравшись в нее, он развернул скатерть. К его удивлению, розы почти не пострадали. Он быстро перебрал их и отложил в сторону два облетевших цветка. Теперь можно было приступить ко второй части плана: попробовать проникнуть в дом. В худшем случае, это должна быть гостиная, в лучшем - кабинет или спальня графини.
На мгновение он задумался. Бобрыкин, как умел, рассказал ему о расположении комнат в доме. Но сам Кузьма в Изместьеве давненько не бывал, а графиня с ее-то характером, бесспорно, успела раз пять поменять местами и свою спальню и кабинет. Причем Григорий даже представить не мог, как ему удастся узнать их нынешнее расположение.
Он всмотрелся в дом. Да-а, в собственном кабинете, после нескольких бокалов доброго вина задачка казалась вполне разрешимой, но сейчас Григорий, приведенный в чувство холодным душем из дождевых капель, полностью осознал, насколько его поступок безрассуден.
И все же он не привык отступать. Чтобы не оказаться в дураках, следовало незамедлительно осмотреться и прояснить для себя обстановку.
Ночью "Антик" показался ему и вовсе огромным. Лишь в двух или в трех окнах маячил слабый свет. Два из них располагались на втором этаже, одно на первом. Какое-то из них вполне могло оказаться окном графини, но узнать, так ли это, не представлялось пока никакой возможности.
Но господин счастливый случай, как известно, большой приятель всех авантюристов и сорвиголов. И на этот раз он не изменил своим привычкам. Князю не пришлось долго сидеть в засаде и ждать ответа на свой вопрос. Свет в одном из окон на втором этаже внезапно погас, а через пару минут створки его распахнулись. На подоконник облокотилась, а после и вовсе присела на него женщина в длинной ночной рубахе. Она зябко куталась в пуховую шаль, устремив свой взор в сторону озера, отливающего платиновым блеском в тусклом сиянии звезд, кое-где проклюнувшихся сквозь серый саван облаков.
Издалека князь не мог определить, кто это: графиня или ее младшая сестра. Он окончательно продрог и едва сдерживал себя, чтобы не выбить дробь зубами от холода. И с каждым мгновением понимал, что решился на самую дурацкую выходку в своей жизни, которые не позволял себе даже в юности. Но в то же время ни к одной из встреченных им ранее женщин его не тянуло с такой силой, ни про одну из них он не вспоминал с таким восторгом, который поселился в его сердце с того момента, когда он увидел изящную женскую фигурку верхом на арабском скакуне.
Удивительно, но одно только воспоминание об этой женщине заставило сильнее забиться его сердце, кровь резвее побежала по жилам, и он почти согрелся, несмотря на промокшую одежду и ноги.
Женщина в окне тем временем сменила позу. Теперь она стояла, облокотившись о подоконник, и, кажется, что-то держала в руках. На счастье, луна в это мгновение скользнула из-за облаков, залив все пространство перед домом серебристо-матовым светом. Сердце князя и вовсе забилось, как парус под порывами штормового ветра. Ему стало жарко, будто горячий памперо* пронесся внезапно над его головой, заставив расстегнуть верхнюю пуговицу сюртука.
