Ольга Воронцова - Не любовью единой (Новеллы о женских судьбах)
Крайний восточный форпост католицизма Речь Посполитую, объединявшую Польшу, Литву и православную Украину, раздирали внутренние противоречия слишком много тут развелось магнатов, и каждый имел собственный гонор. Ватикану была нужна здесь не столько сильная рука, сколько умелая - гладить польских магнатов против шерсти означало бы окончательно потерять Польшу. Проводить в жизнь эту новую политику Ватикана был уполномочен кардинал Ришелье, а после его смерти - достойный преемник на посту первого министра кардинал Мазарини, всесильный правитель оплота католического мира Франции.
Мазарини был настоящим учеником иезуитов. Инструмент воздействия на внутреннюю политику Польши он выбрал безошибочный и готовил его исподволь. Этим инструментом была красавица Мария де Гонзаг, первая любовь Гастона, герцога Орлеанского. Оберегая брата французского короля от необдуманных поступков, еще Ришелье заключил прекрасную итальянку в Венсенский замок, чтобы та на досуге призадумалась, в чем ее истинное предназначение сводить с ума лучших мужчин Франции или служить своей красотой далеко идущим планам церкви. Из заключения Мария вышла как шелковая и, когда узнала, что ей предстоит выйти замуж за польского короля, молча стала собираться в полудикую страну.
Сразу надо сказать, что с уготованной ей ролью Мария де Гонзаг справилась блестяще. За годы правления ее слабого мужа Польше пришлось перенести смертельный удар, от которого могла закончить свое существование и более сильная держава. Добрая половина страны - Украина - перестала подчиняться Варшаве, присягнув на вечную верность царям Московии. И тем не менее где лаской, а где жестокостью Марии де Гонзаг удалось удержать в повиновении оставшихся польских и литовских магнатов. Уже, казалось, решенный историей раздел Польши был отстрочен почти на полтора века.
* * *
Любопытные, встречавшие поезд невесты польского короля в дороге, видели, как из одной из карет выглядывает миловидное личико четырехлетней девочки со звучным именем Мария де ла Гранж д'Аркиен. Правда, кроме этого некогда славного имени и смазливого личика, у малышки ничего не было. Ее родители остались в Париже. Избавиться от лишнего рта было для них большой удачей. Обедневший провинциальный дворянин, ее отец зарабатывал на хлеб своей шпагой гвардейского капитана, причем не той гвардии, которая несла охрану короля под командованием господина Дезэссара и которую мы знаем по захватывающим романам Александра Дюма, а той гвардии, которую наряду с армией посылали воевать во всякие дыры усмирять кальвинистов, фландрских торгашей, голландских менял и прочую протестантскую сволочь.
Девочка была единственным ребенком в свите невесты польского короля Владислава, и малышка одним фактом своего присутствия в свадебном поезде Марии де Гонзаг чуть не расстроила свадьбу. Королю Владиславу не было еще сорока лет, но он уже был развалиной - ожиревший сверх всякой меры, большую часть суток он проводил в постели, где даже обедал. Но наслышанный о прелестях своей уже, правда, не очень молоденькой невесты - Марии де Гонзаг было уже за тридцать - ждал ее с большим нетерпением. Свадебный же поезд двигался медленно. Невеста, тоже наслышанная о прелестях своего будущего супруга, явно не торопилась в Варшаву, подолгу задерживаясь во владениях немецких князей и развлекаясь здесь на балах и приемах, устраиваемых в ее честь. И когда она достигла уже Данцига, от Владислава прискакал гонец, который сказал, что королю нежелателен приезд его невесты в Варшаву, ей приказано задержаться на неопределенное время, о дальнейшей же ее судьбе король Владислав даст ей знать особо.
Какой конфуз! Неужто Мария де Гонзаг неосторожно дала повод к ревности Владислава своим поведением во время путешествия? Ничего же такого не было! Гонца из Варшавы ласково расспросили, в чем дело, и выяснилось, что в Польше откуда-то появились слухи, что невеста их короля настолько распутная особа, что осмелилась ехать под венец прямо со своим незаконнорожденным ребенком, мол, каждый может видеть в ее свите маленькую девчонку, которую королева ласкает и отличает от всех прочих.
Недоразумение скоро разрешилось, невеста благополучно обвенчалась со своим суженым и стала королевой Польши. Но малышка, которую по приезде в Варшаву все начали называть на свой лад Марысенькой, отныне была вынуждена прозябать на задворках королевского дворца, чтобы своим видом не возбуждать неприятных воспоминаний у короля.
Польский двор, где росла девочка, строгостью нравов не отличался. В свои пятнадцать лет она уже была не по годам развита, как в физическом, так и в нравственном отношении. Говорили, что королева уже имеет на нее виды. У Марысеньки появились поклонники, но королева определила ей в мужья не овеянного славой рыцарских походов красавца шляхтича, а ленивого и благодушного пьяницу князя Замойского, владевшего огромными поместьями и к тому же бывшего в родстве с другой богатейшей польской семьей князей Острожских, которые, к сожалению польской короны, в основном исповедовали православие.
В том, что князь не устоит перед очарованием худородной невесты, королева не сомневалась ни секунды, ибо Марысенька была чудо как хороша собой. Овал лица немного удлиненный, с тонкими очертаниями рта и насмешливым выражением. Нос с горбинкой, продолговатый миндалевидный разрез глаз, тонкий и гибкий стан. Непринужденность движений придавали ей особую прелесть. И ко всему этому - своенравность характера: необычайная забота о себе, без малейшего внимания к другим. Марысенька любила повторять: "Мне хорошо, вам плохо - тем хуже для вас". Королева словно видела в своей воспитаннице себя, свой культ личного "я", всепоглощающий, требовательный и категорический, самовластие, не допускающее противоречий, не признающее препятствий. Королеву даже немного пугала твердость сердца юной красавицы, явно способной идти прямо к цели, не допуская уступок и компромиссов.
* * *
Свадьба Марысеньки с Замойским состоялась в марте 1657 года в Варшаве. Королева возложила на прекрасное чело своей воспитанницы великолепную диадему из алмазов, преподнесенную ей женихом.
Свадебная церемония отличалась необыкновенной пышностью. Невесту наряжали в покоях королевы, туалетный столик был уставлен подарками. На свадебном пиру за здравие невесты было выпито триста бочек венгерского вина, шляхтичи, по своему обыкновению, перепились.
Однако торжества отгремели, молодые отбыли в имение мужа Замостье, и очень скоро Марысеньке пришлось пожалеть о выборе королевы. Ни богатство почти царственной обстановки, ни радость материнства - а она родила одного за другим троих детей - не могли примирить ее с мыслью, что она стала женой человека, не имевшего никаких княжеских достоинств, кроме имени и богатства, пьяного, грубого и не способного оценить ее как женщину. Дети рождались слабыми, болезненными и вскоре умирали. Опечаленная и возмущенная безобразными сценами мужниного пьянства, она горевала, считая свой дом настоящей тюрьмой.
Марысенька пыталась развеяться поездками в Варшаву, где ее появления вызывали чувство всеобщего сожаления. Муж служил помехой всему, и королева, когда-то сама подвигшая Марысеньку на этот брак, изо всех сил теперь старался избавить ее от этого бремени. Тем более что Замойский не оправдал надежд королевы как возможный военачальник и опора королевства - весь свой шляхетский гонор он утопил в кубке с вином.
Короля Владислава сгубило обжорство и лень, не прошло и двух лет после его свадьбы, как он умер, не оставив потомства. Выбор у вдовы был небольшой: ей предстояло выйти замуж за одного из двух братьев покойного Владислава. Она выбрала того, кого ей настоятельно порекомендовал папский легат в Варшаве, и сейм утвердил ее выбор, избрав новым королем Польши Яна-Казимира. А в Польше тем временем началась очередная смута. Военные были недовольны выбором королевы, этим воспользовались Швеция и Россия. Шведы вторглись в пределы государства и заняли Варшаву. Королевской чете пришлось бежать в Силезию. Украина окончательно отпала от Речи Посполитой. Воевода Ромодановский вел приграничную войну на изматывание. Польше требовалась твердая рука, такая рука была, но, увы, женская. И польская шляхта это чувствовала, магнаты отказывались подчиняться женщине.
Один из самых богатых и энергичных польских князей Любомирский, судя по его поведению, возомнил себя новым Юлием Цезарем, к тому же уже перешедшим Рубикон. Он в открытую бунтовал против королевской власти, черпая деньги и моральную поддержку из Вены, исконной соперницы Парижа в борьбе за польский престол.
Брак королевы с Яном-Казимиром оставался бездетным, и кардинал Мазарини питал надежды установить в Польше, где королей избирали шляхтичи на сейме, хотя бы видимость династии, выгодной Франции. Интрига Мазарини заключалась в том, чтобы выдать сестру польской королевы Анну за ставленника Версаля и объявить их чету наследниками польского трона. Рассматривались разные кандидатуры, пока Париж наконец не остановился на герцоге Ангиенском. Но против него и вообще против любого, угодного Мазарини, возражал Любомирский, подкрепляя свои возражения вооруженной силой. В Париже даже начали собирать наемное войско, обратились в Швецию с предложением вместе вторгнуться в Речь Посполитую и разбить сторонников Любомирского. А королева Мария де Гонзаг вполне серьезно обсуждала со своим духовником-иезуитом вопрос о том, можно ли пригласить Любомирского на переговоры и убить его, не противоречит ли это общепринятой морали и догматам католической церкви. Было решено, что не противоречит, ибо законы человеческие и Божеские не распространяются на преступников подобных Любомирскому, убить его из-за угла можно с чистой совестью. В Польше началась очередная гражданская война.
