Элизабет Эштон - Альпийская рапсодия
Ивлин вспоминала свои запутанные отношения с Максом. Да, они всегда были запутанными, начиная с первой встречи на альпийском лугу и до последней ужасной сцены сегодня вечером. Кажется, он никак не может сделать выбор между ней и Софи — между возвышенной и земной любовью, грустно думала Ивлин, но обвинять ее в том, что рассказывая о чувствах Софи, она намеренно обманула его, было несправедливо. Каждый, кто видел Макса и Софи вместе, мог подумать то же самое, что и она. Софи говорила ей, что Макс несчастен, и причина этого была очевидна. Он чувствовал, что Софи ускользает от него, и ничего не мог поделать, слишком поздно осознав глубину своих чувств к ней. В нем говорила уязвленная гордость, когда он обвинил Ивлин в намеренном искажении фактов, хотя он точно знал, что это не так. Но теперь Ивлин не сомневалась, что разрыв между ним и ею был окончательным.
Неожиданно в дверь тихо постучали, и Софи осторожно приоткрыла ее.
— Ева, ты не спишь?
— Нет. Тебе что-нибудь нужно?
— Мне? Нет. Я получила все, о чем мечтала. — Софи вошла в комнату и присела в ногах Ивлин. — Мне бы хотелось, чтобы все были так же счастливы, как я.
— Хорошо бы, но боюсь, ощущение счастья не может быть постоянным, — сказала Ивлин. — У всех бывают взлеты и падения.
— Я знаю, но у тебя, как мне кажется, наступает период подъема. А вот Макс меня беспокоит. Он просто в отчаянии.
— Вероятно, это из-за того, что ты уходишь в монастырь, — предположила Ивлин.
— Nein, nein[11], дело не в этом. Между нами никогда ничего не было. Макс всегда был для меня старшим братом. Нет, Ева, это ты делаешь его несчастным.
— О, Софи, не надо, — в отчаянии воскликнула Ивлин, — не осложняй ситуацию. Из-за кого бы ни переживал Макс, это не я. Он ясно дал мне это понять.
— Ты чем-то обидела его, — проницательно заметила Софи, — но он никогда об этом не скажет. Понимаешь, он любит тебя, любит уже давно — с того самого дня, когда увидел тебя в Лондоне на концерте.
— Сомневаюсь. Люди не влюбляются с первого взгляда.
— А он влюбился. Он тогда сказал: «Эта женщина для меня». Да, так и было. А потом он искал и искал тебя. Он рассказывал мне о своих поисках. Как Макс был поражен, когда найдя тебя, увидел, что ты изменилась. Как он пытался помочь тебе, а ты оставалась холодной как лед. Я тоже старалась помочь. Я приехала в Зеефельд, чтобы познакомиться с тобой, пригласила тебя к нам, придумала для тебя работу, чтобы ты не уехала из Австрии, хотя, конечно, ты действительно была мне нужна, но все оказалось напрасным. Для тебя существовал только твой погибший жених, о любовных похождениях которого говорил весь Тироль.
В голосе Софи звучало разочарование. Ивлин не могла разглядеть лица девушки в полумраке комнаты, но, к счастью, и Софи не видела ее лица.
— Я так надеялась, что ты полюбишь Макса, — продолжала Софи. — Он заслуживает счастья. Это было так романтично, когда он влюбился в тебя. — Ивлин вспомнила, что Макс говорил о восторге, который он испытал на ее концерте. — У него есть твой портрет, он раздобыл его у твоего агента. Макс показывал его мне. Ты там такая красивая, такая сияющая.
— Это была Изабелла Равелли, — возразила Ивлин.
— Но ведь это ты и есть. Ты можешь вновь стать прежней. Макс говорил, что ты была такой, когда вы ездили в Мюнхен. Он возлагал на этот вечер большие надежды, ведь вы оба так любите музыку.
А она в тот вечер сказала ему, что не может забыть Гарри, и сделала это ради девушки, которая сейчас просит за Макса.
— Понимаешь, Софи, я с самого начала считала, что Макс любит тебя, — объяснила Ивлин.
— Как глупо! Ты должна была видеть, что он относится ко мне как к ребенку. — Софи засмеялась. — Я — жена Макса? Нет, нет. Ты ему гораздо больше подходишь. — (То же самое говорила Эми, вспомнила Ивлин.) Голос Софи стал умоляющим. — Не могла бы ты полюбить Макса, Ева? Ты бы сделала его счастливым.
— Но я люблю его. — Признание вырвалось у Ивлин почти помимо ее воли. Софи была поражена.
— Любишь? Ты сказала ему об этом?
— Нет. Я не могу. Я… я ему больше не нужна. Я вышла за ним в сад, а он наговорил мне ужасных слов. — Голос Ивлин дрогнул, когда она вспомнила несправедливые упреки Макса.
— Влюбленные всегда немного жестоки друг к другу, — задумчиво произнесла Софи. — Макс думает, что ты его не любишь, поэтому он и наговорил тебе неприятностей. Ты должна сказать ему, что он неправ.
— Софи, я не могу… покориться.
— Ты слишком горда? Гордость — это один из семи смертных грехов, Ева, она приносит только боль. Любовь должна быть сильнее гордости. Боюсь, что Макс тоже слишком горд, но ведь он — мужчина, это женщина должна… как ты сказала… покориться.
В саду Ивлин была готова смирить свою гордыню, но прежде чем она успела сказать Максу то, с чем она пришла, он обрушил на нее свои гневные обвинения. «Ты способна чувствовать только физическое влечение!» Она никогда не простит ему этих слов, не рискнет второй раз подвергнуться унижению.
— Мне кажется, ты слишком увлеклась романтическими фантазиями, — с горькой усмешкой сказала Ивлин. — Если у Макса и были какие-то чувства ко мне, в чем я сильно сомневаюсь, они умерли. Видишь ли, я больше не очаровательная Изабелла, я всего лишь ее призрак, и Макс в конце концов понял это. Нам больше нечего сказать друг другу.
Софи грустно вздохнула и направилась к двери.
— Спокойной ночи, Ева, — печально сказала она.
Как только рассвело, Ивлин встала и оделась. Она так и не сомкнула глаз. Безжалостные слова, произнесенные Максом, постоянно звучали у нее в ушах. На перевале Карер он обещал рассказать, чем вызван его интерес к ней, только «когда она вновь станет настоящей женщиной», а в Лондоне, по его словам, он увидел гения и «еще кое-что». Бедный Макс, в его воображении ее образ всегда сливался с ее легендой, и он попытался вернуть прекрасную Изабеллу Равелли, но реальная женщина — Ивлин Риверс — оказалась совсем иной, и Макс был разочарован. Все очень просто.
Однако были моменты, когда ему почти удалось вернуть ее прежнюю. Это было во время поездки в Мюнхен и те несколько минут, которые они провели в музыкальной комнате за роялем. Воспоминания об этих моментах всегда будут для Ивлин самыми дорогими, ведь тогда они с Максом ощущали настоящее духовное родство.
Ивлин вышла из сада и направилась по дороге, ведущей из города в долину. Синие вершины гор вырисовывались на фоне жемчужного неба; трава в полях была мокрой от росы, кое-где она была уже скошена и убрана в стога. Но дорога пока была пустынна.
У обочины черно-белая колли что-то обнюхивала в кустах. Увидев девушку, она завиляла хвостом. Ивлин всегда любила собак и сразу же протянула руку, чтобы погладить колли. Та пришла в восторг. Дальше они пошли вместе. Вскоре собака нырнула в кусты и вернулась с палкой, которую положила у ног Ивлин. Девушка поняла, чего она от нее ждала. Она бросила палку, собака принесла ее. Так продолжалось довольно долго. Наконец девушка почувствовала, что у нее устала рука.
Забыв об осторожности, она в последний раз бросила палку далеко на пустынную дорогу. Ивлин слишком поздно заметила, что к ним на большой скорости приближается машина.
Прежде всего она подумала о собаке. Машина промчалась в нескольких дюймах от нее, но колли, к счастью, не задела. Испуганная собака, вероятно, поняла, что дорога — не место для прогулок и, поджав хвост, бросилась наутек. Она со всего размаху налетела на Ивлин, сбив девушку с ног.
С ужасным скрежетом тормозов машина остановилась всего в нескольких метрах от Ивлин. Водитель бросился к лежавшей на земле девушке. Наклонившись над ней, он что-то взволнованно заговорил по-немецки. Ивлин сразу узнала голос говорившего и решила, что он ругает ее за беспечность, которая чуть не привела к аварии. Она лежала ничком, но вспомнив о собаке, подняла голову.
— Боже правый, Иви! Что ты делаешь здесь в такое время?
— Дорога свободна в это время для всех, — ответила она, — но что стало с собакой?
Далеко в поле мелькала черно-белая спина колли.
— Она в полном порядке, иначе она не бежала бы так быстро. А ты, Иви? — Он опустился на колени рядом с ней. — Я ведь мог задавить тебя. У тебя ничего не болит?
— Ты не должен был мчаться с такой скоростью.
— А ты не должна разгуливать посередине дороги. Ты уверена, что у тебя ничего не болит? — спросил он, видя, что она даже не пытается встать.
— Болит, очень болит, — сказала она ему. — И в этом ты виноват!
Она увидела, как побледнело лицо Макса, и испытала озорную радость. Волосы Ивлин растрепались, лицо и одежда были в пыли. У Макса вид тоже был не лучше. Старый джемпер, в который он был одет, был весь в пятнах и даже местами порван, волосы взлохмачены, а сам он был небрит.
— Где болит? — спросил он. — Готов поклясться, что я не задел тебя. — Он начал ощупывать ее ногу.
