Агагельды Алланазаров - Тюлень
Сощурив глаза, он некоторое время смотрел в нашу сторону, пытаясь опознать нас. Братишка, думая, что это зять, заерзал на месте, собираясь запустить в того камнем. По нашему уговору, как только зять появится нам на глаза, мы должны с двух сторон выпустить в обидчика нашей сестры град камней. Рука братишки поднялась, но он так и не смог разжать застывший от холода кулак, в котором был зажат камень. Тем временем смуглый человек подошел ближе и обратился к нам: “Эй, ребята, вы сыновья Назара ага?”
Видно, он догадался, кто мы такие, когда мы громко выкрикивали имя сестры.
— Да.
— Это хорошо, что вы сыновья Назара ага, давайте тогда, слезайте с коня, к тому же вы порядком промерзли, пойдемте в дом, согреетесь, гостями будете! А вашей Биби эдже нет, они сегодня утром целой толпой поехали в город к дочери, та сына своего женит. Так что вряд ли они вернутся прежде, чем закончится свадьба.
Я как-то не обращал внимания, а оказалось, что Бабагельды очень сильно замерз, губы у него посинели дрожали. Когда мы ехали сюда, я слышал, как у меня за спиной что-то щелкает, думал, что это Бабагельды стучит камнями, готовится к битве, а оказалось, что это у него от холода зубы стучат.
Человека, который, признав в нас сыновей Назара, приютил у себя дома и обогрел, звали Язы по кличке сары (сары — желтый, смуглый). О том, что его зовут именно Язы-сары, мы узнали, вернувшись домой с “вендетты”. Оказалось, когда наш отец на своем тракторе обрабатывал в этом селе землю, Язы-сары был при нем помощником, учился у него водить трактор.
Язы-сары снял моего братишку с ишака и на руках отнес в дом, там он усадил его возле теплой печи. Я сел немного позади него. Расстелили сачак, мы поняли, что нас собираются накормить. Нам принесли яичницу на сковородке. Язы сары сидел рядом с нами. “Берите, ешьте!” — предлагал он нам, сам же изредка протягивал руку к сковороде и делал вид, что ест. Да и брат мой не очень-то ест, одну руку он все еще держит в кармане. Я посчитал это неприличным и вынул руку брата из кармана. Вот тогда-то и открылась цель нашего прибытия сюда.
Когда Бабагельды разжал немного согревшуюся руку, в ней лежал один из двух камней, которые я дал ему. Только сейчас я понял: он так долго не мог разжать кулак, потому что тот задубел от холода.
Увидев в кулачке брата камень, Язы сары заинтересовался им и спросил: “Что это?”, - и тогда я вынужден был признаться, что мы приехали сюда, чтобы наказать нерадивого зятя, отомстить ему за нашу сестру.
Выслушав меня, Язы сары, задрав голову, от души рассмеялся. Оказывается, когда он так смеется, из глаз его текут слезы, а желтая кожа на его лице становится багрово-красной. Не переставая смеяться, он крикнул жене, которая сновала по дому:
— Эй, жена, вели забить одного из петухов, и сына позови, пусть моркови нароет, приготовь плов!
Не знаю, почему, но я понял, что мои слова пришлись по душе Язы сары, что они вызвали у него чувство гордости за нас. Он обогрел нас, попотчевал, как дорогих гостей, и со всеми почестями проводил домой.
Когда мы верхом на ишаке поравнялись с домом сестры, я остановился еще на мину ту. Брошенный мною камень стукнулся в их дверь. Мой братишка оказался более метким, чем я, его камень угодил прямо в их окно и вдребезги разбил его.
Никто не хватился нас, когда мы уходили, зато, когда мы вернулись обратно, нас сразу же заметили. Конечно, столько времени отсутствовать и при этом остаться незамеченным?!
Увлекшись интересными рассказами Язы сары, поев вкусного плова и расслабившись, мы и не заметили, сколько времени прошло. Когда мы вернулись, выяснилось, что бабушка и мама ходили по соседям, искали нас.
Нам не оставалось ничего другого, как честно признаться, где и зачем мы были.
Выслушав меня, бабушка всхлипнула: “В такой-то холод?”, не договорив, она обняла брата и заплакала.
Лишь спустя некоторое время, когда мы зашли в дом, разделись и устроились возле теплой печи, бабушка снова стала для нас родным и близким человеком. Она ласково журила нас:
— Вы только посмотрите, что они надумали, да еще в такой мороз! В голову ведь такое не могло придти. Видите ли, мстить они поехали. Тоже мне еще Героглы отыскались! (Героглы — легендарный герой туркменского эпоса, человек сильный и бесстрашный). Какие из вас мстители, вы ведь совсем дети еще, только вон как продрогли… Тогда уж надо было вам еще трижды обойти вокруг “гуджума” (гуджум — ильм), пронзить его стрелой желтого лука, оставить след, а уж потом возвращаться…
Хоть бабушка и ворчала, но в этом ворчании уже не было гнева, с которым она встретила нас, когда мы вернулись домой, напротив, в словах ее неожиданно прозвучали горделивые нотки.
Не знаю, как брат, а я-то сразу сообразил, почему бабушка вспомнила о Героглы беке. “Героглы” — это книга, которую в нашем доме любят читать все. В ней рассказывается о том, как Героглы отправился мстить Арап Рейхану, который силой увез из дома его юную сестру. Уже усадив Бибиджан в седло своего коня, он трижды обходит дерево ильм, под которым спит Арап, и выстреливает в него из лука, оставляет на дереве метку, чтобы тот, проснувшись, мог увидеть след его пребывания. Видно, наш поход за мщением напомнил бабушке тот поход Героглы, который также намеревался отомстить ненавистному врагу, поэтому она, говоря об этом, улыбалась.
Мать
“Уж если плачет, то только мать…”
Труп юноши вот уже второй день высится черной горой на другом берегу реки — на чужой стороне.
Село Марчак является одним из соседних сел, которые делят эту реку с афганскими селами, расстояние между ними не больше шестисот-семисот шагов, и выходит, что мы ту т, а вы — там. Вчера в этом месте юношу нагнала единственная пуля, выпущенная афганским солдатом. И теперь казалось, что он с этого места ползет в сторону реки и вот-вот достигнет ее берега. С тех пор два воина стоят неподалеку от этого места, охраняют убитого.
Год выдался засушливым. К тому же и внутри страны было неспокойно, одних, назвав баями, упекли в тюрьму, а многих целыми семьями поснимали с мест и сослали в дальние края. Как и всегда в смутные времена, достаток покинул и это село, подвергнув его жителей жестокому голоду. Ровно два дня назад юноша вместе с двумя напарниками, забрав из дома пару браслетов да небольшой коврик, которые можно было обменять на пуд-другой зерна, отправился на ту сторону. Такие обмены и раньше происходили между этими двумя соседними селами. И лишь когда русские захватили страну и поделили территорию — эта сторона наша, а та — чужая, походы на чужую сторону стали более редкими.
Раньше южный берег реки был желанным местом для тех, кто жил с ее северной стороны, эти зачастую гнали на тот берег отары овец и другого скота и обменивали их на пшеницу и кукурузу, которые там произрастали в изобилии, навьючивали зерно на ишаков и верблюдов и возвращались домой. Словом, делились с соседями их достатком. Новые власти запрещали такие отношения, тем не менее местные жители, хоть и втайне, но все же продолжали поддерживать с соседями прежние отношения. “Голод что только не заставит съесть, голод что только не заставит сказать”, - эта поговорка родилась именно тогда. В последнее время марчакцам приходилось пробираться на ту сторону тайком.
Первые попытки уговорить командира афганских пограничников отдать труп юноши, чтобы предать его родной земле, оказались безрезультатными, хотя обращался к нему ахун, человек известный и уважаемый по обе стороны реки.
Затем двоюродный брат юноши, прихватив с собой вола, привязал его в прибрежном лесочке, так, чтобы его было видно с той стороны, и попытался договориться с афганцами. А те, что-то бурно обсуждая между собой, все никак не могли придти к единому решению, долго не давали ответа. А юноша все еще лежал на пригорке чужой земли по ту сторону реки…
Мать, сидевшая дома в ожидании, когда мужчины принесут тело ее сыночка, в конце концов не выдержала и вместе с двумя другими женщинами поздно вечером пришла к реке. На высоком берегу собрались мужчины, родственники юноши, и взглядами караулили лежавший на той стороне труп.
Увидев мать юноши, ее прибывший из соседнего села брат озаботился:
— Зачем ты пришла, надо было ждать дома… — Как тут усидишь?
Сухо ответив брату, мать прошла мимо собравшихся вокруг костра и обсуждавших ситуацию родственников, дошла до спуска и остановилась.
Отсюда особенно хорошо просматривалась местность, где лежал юноша. Внизу шумит река, на той стороне юноша тоже лежит на склоне, под ним, шагах в десяти-двадцати, раскинулась низина, речные волны достигают ее кромки, трутся об нее и облизывают.
Наблюдая за этой картиной, мать подумала: “Да-а, сынок, ты уже почти у реки был… если бы прыгнул в нее, волны перенесли бы тебя на наш берег”. Потом, глядя на бурное течение реки, подумала еще: “Здесь не так и глубоко должно быть…” Потом мать долго не могла оторвать глаз от тальника, чьи длинные ветви спускались прямо к реке, словно руки пришедшего на помощь тонущему. Мысленно она помогла бегущему от погони сыну ухватиться за эти ветви и перебраться на этот берег.
