Сьюзен Хилл - Миссис де Уинтер
Возраст не играет роли, я знала, что в какие-то дни я была старше, чем некогда моя мать, может, даже гораздо старше, а в другие редкие дни - как, например, сегодня - я была такой же, как и тогда, когда встретилась с Максимом. Большей же частью я считала себя женщиной скучного, неопределенного среднего возраста.
Однако в то утро, в день моего рождения, я ощущала себя заново родившейся; солнце, воздух, сияющий город наполняли меня восторгом, я сказала себе, что никогда впредь не стану хныкать, проявлять неудовольствие, оглядываться назад и жалеть о потерянном. Это совершенно не нужно.
День принес мне много радостей, но Максим дожидался темноты; он велел мне надеть вечернее платье и меховую накидку и вышел, сказав, что подождет меня. Я думала, что мы прогуляемся к одному из наших любимых небольших ресторанов близ моста Риальто, однако мы по боковой улице дошли до пристани, где нас ожидала гондола с зажженными факелами, покачивающаяся на воде, как изящный черный лебедь. В последний раз мы катались на гондоле во время нашего медового месяца, и тогда Максим делал подобные романтические жесты десятки раз на день, однако в это наше пребывание в Венеции я к подобному не привыкла, мы вели иной образ жизни, и я уже забыла, как великолепен может быть Максим.
Мне хотелось, чтобы время остановилось, а безмятежное путешествие по каналу длилось вечно. Я не оглядывалась на прошлое и не заглядывала в будущее, я хотела лишь настоящего - подобные мгновения чрезвычайно дороги, ибо они редки. Однако путешествие длилось не слишком долго, мы сошли на пристани, и я увидела, как служащие открывают входные двери отеля и как сверкают и отражаются в воде яркие огни.
Мне никогда по-настоящему не нравились шикарные заведения, мы оба их обходили; и тем не менее это волнует и доставляет удовольствие, если ты вдруг в кои-то веки, нарядная, сидишь под канделябрами, за тобой ухаживают, и ты понимаешь, что это простая безобидная игра, а не образ жизни, как это было для многих людей, которых Максим когда-то знал, как это было для Максима и Ребекки.
Он долгое время остерегался бывать в таких местах, боясь, что его увидят и станут на него показывать, не желая пробуждать воспоминаний, способных причинить боль, и я также привыкла к нашему стремлению оставаться в тени, ничего не имея против этого. И естественно, я была удивлена, что он захотел пообедать в старинном, самом шикарном отеле Венеции.
- Ты заслужила праздник, - сказал он, - у тебя было их так мало. Я не часто баловал тебя.
- Нет. Мне нравится наша жизнь. Ты это знаешь.
- Я был слишком погружен в самого себя. Но теперь намерен взять себя в руки.
Я остановилась, перед тем как войти внутрь, между двумя швейцарами в ливреях и галунах, которые держали открытой стеклянную дверь.
- Не надо меняться. Мне не захочется этого слишком часто.
- Не буду. К тому же я слишком стар, чтобы меняться.
- Здесь будет очень мило. Я часто прогуливалась поблизости и заглядывала внутрь. Здесь так красиво. Прямо как во дворце, а не в отеле.
Мы вошли, ступив на роскошный ковер.
- Мы вряд ли встретим здесь кого-нибудь. В Венеции пока еще не сезон.
Может, так оно и было, тем не менее в тот вечер в отеле обедало немало представителей света; в основном это были люди немолодые, люди богатые, одетые в традиционные вечерние костюмы, - женщины в небольших меховых накидках и в изумрудах с лысеющими мужьями, семейные пары, которые смотрели прямо перед собой и почти не разговаривали. Мы прошли между ними незамеченными, и я подумала: не кажемся ли мы тоже старыми и ходят ли сюда вообще молодые люди? И в тот же момент увидела одного. Он шел по бархатному ковру, между обитыми парчой диванами, темно-красными стульями, и я невольно уставилась на него, потому что он был молод, так же молод, как младшие официанты; я затруднилась сразу определить, кто он по положению и происхождению. Он был очень строен, великолепно сложен, черные волосы, казалось, были причесаны и уложены не более минуты назад. На нем был смокинг и черный атласный галстук, увидев который Максим наверняка бы нахмурился из-за того, что галстук широковат, на эти вещи он все еще обращал внимание и считал важными - своего рода врожденный снобизм, который, похоже, приобрела и я: на молодого человека я смотрела не только с любопытством, но и критически. Он приостановился на секунду, давая возможность официанту освободить ему дорогу, и я смогла разглядеть не только его удивительно красивый рот и гладкую кожу, но и недовольное и несколько надменное выражение лица. Чей-то младший сын или внук, решила я, пришел отметить семейный праздник со старшими родственниками, дорого отдал бы за то, чтобы вырваться отсюда, однако вынужден сидеть и слушать разговоры, которые ему совершенно неинтересны, играть в бридж, да еще носить за кем-то вещи - он держал в руках конверт и футляр для очков, я была уверена, что эти предметы принадлежали не ему. Можно предположить, что он вынужден быть столь послушным из опасений, как бы его имя не было вычеркнуто из завещания.
Ну вот, произведена детальная оценка молодого человека, все качества разложены по полочкам. Мне вдруг стало стыдно за себя, и когда он бросил взгляд в нашу сторону и встретился с моим взглядом, я полуулыбнулась, прежде чем в смущении отвела глаза. Похоже, уголки его рта дрогнули, и он двинулся дальше. Я увидела, как Максим посмотрел на меня и вскинул бровь, мгновенно поняв, что я подумала, и полностью со мной согласился. Мне даже не нужно было ничего говорить. Кажется, его это позабавило.
Затем я услышала голос, донесшийся со стороны дивана в углу позади нас. Голос громкий, обиженный, жалующийся, голос, который нередко звучал в моей памяти все эти годы и снова превращал меня в неловкую, дурно одетую девушку двадцати одного года.
- Господи Боже мой, куда вы запропастились, что вы там делаете? Какого дьявола вы не могли их сразу найти? Уму непостижимо!
Максим и я уставились друг на друга, широко раскрыв от удивления глаза, веря и не веря своим ушам.
- Садитесь же, довольно вам носиться, вы же знаете, что я терпеть не могу, когда вы ходите бог весть где. Нет-нет, не там. Да, вот здесь. А теперь дайте мне конверт. Я уверена, что нужная мне вырезка в этом конверте. Там была фотография из "Пари суар". Да, я знаю, она старая, из довоенных лет, и может быть, это не он, может, он умер, как и все остальные. Но мне ужас как знаком этот затылок, я готова поклясться, что это был граф. У него такие манеры, вы можете себе представить... впрочем, вы не можете себе этого представить! Ах, это так по-французски, он целовал мне всякий раз руку с неподражаемым изяществом! Только французские мужчины умеют по-настоящему обращаться с женщиной! Что это с вами, что вы так суетитесь? Мы отправимся на обед через десять минут.
Последний раз я видела миссис Ван-Хоппер в тот момент, когда она, пудря себе нос перед зеркалом, сказала мне, что, соглашаясь выйти замуж за Максима де Уинтера, я делаю колоссальную ошибку и что вскоре горько об этом пожалею. Она усомнилась в моих способностях исполнять роль хозяйки Мэндерли, презрительно высказалась о моих надеждах и мечтах. Однако меня это не переубедило, впервые за все время, что я работала у нее оплачиваемой компаньонкой, я пренебрегла тем, что она сказала, поскольку была любима, собиралась выйти замуж и сделаться миссис де Уинтер и была способна, как мне казалось тогда, исполнять любую роль, выдержать любое испытание. Ее власть надо мной в мгновение ока утратила силу. Я более не зависела от ее денег и не намерена была чувствовать себя подчиненной, глупой, неспособной, неуклюжей, этаким недочеловеком. Кошмарные недели постоянной неуверенности, унижения, скуки оставались позади - все эти бесконечные партии в бридж и коктейли в комнатах отеля, эти "пойди и принеси", эти завтраки, на которых официанты с трудом скрывали свое презрение ко мне, вынужденная необходимость терпеть ее снобистские выходки - все позади, я была спасена.
Я выскочила из комнаты и бросилась к Максиму, который нетерпеливо ждал меня в холле. После этого я никогда ее не видела и ничего о ней не слышала. Лишь однажды от нечего делать написала ей короткое письмо. Она не ответила, я же оказалась вовлеченной в круговорот событий, которые подобно шторму ворвались в нашу жизнь. Не думаю, что в последующие спокойные годы я мимолетно вспоминала ее более двух или трех раз. Меня никогда не интересовал вопрос, где она и вообще жива ли. Она не имела ко мне никакого отношения, я вычеркнула ее из своей жизни в тот день в отеле "Лазурный берег" в Монте-Карло. Однако мне бы следовало все-таки вспоминать о ней, как вспоминаем мы о людях, сыгравших важную роль в нашей жизни. Если бы я не стала ее компаньонкой и если бы она не любила охотиться за светскими знаменитостями, я бы не стала миссис де Уинтер и моя жизнь сложилась бы совершенно иначе.
Я решила было, что Максим не захочет, чтобы она увидела нас, и мы затаимся за высокими спинками диванов, пока она не пройдет в обеденный зал, а затем уйдем куда-нибудь поесть, где не так многолюдно. Однако к Максиму вернулось что-то от прежней уверенности, даже некая надменность; возможно, он не думал о последствиях, не чувствовал себя уязвимым - не берусь судить. Как бы там ни было, он наклонился и шепнул мне:
