Джойс Элберт - Безумные дамочки
А Джеку, кажется, было начхать на эту связь между ними, потому что если бы это было не так, он бы не бросил ее в октябре. Ведь (напомнила себе Анита) многие пилоты женились на стюардессах, многие бортинженеры женились на кассиршах. Авиакомпании пронизаны семейными узами. Она старалась думать именно об этом, когда начинала терять веру (а это случалось часто) в возможность постоянной связи с Джеком Бейли. Ты думаешь, что снова увидишь его? — резко спросила Симона. У Аниты начинало сосать в желудке от этого простого, но жизненно важного вопроса. Бездной отчаяния была способность не отвечать на него даже самой себе, особенно самой себе.
Когда Анита вернулась в спальню, Джек уже нацепил на себя пилотскую фуражку и лежал в постели, накрывшись простыней, которую поднимала могучая утренняя эрекция.
— Этот отель в Америке или в Европе? — спросил он.
— В Европе, дорогой. А почему это, — спросила она, указывая на бугор под простыней, — всегда случается по утрам?
— Не знаю, но видела бы ты военно-морские казармы в семь утра. Уверяю тебя, это зрелище.
— Охотно верю.
Аните не нравилось заниматься любовью по утрам, она совсем ничего не чувствовала. Утро предназначалось для другого: разговоров, кофе, воспоминаний о вчерашнем, планов на день — и секс как-то не вписывался в картину спокойного, упорядоченного и очень продуктивного времени дня. Секс для Аниты был чем-то внешним, он не составлял части ее жизни, а потому сливался со свиданиями, мини-юбками, официальными ужинами в ресторанах, а если дело было в Нью-Йорке, то с бродвейским спектаклем или премьерой зарубежного фильма. Секс связан с укладкой волос днем и медовой маской, чтобы разгладить кожу на лице, а в это время можно сделать маникюр и педикюр. Эти ритуалы готовили к сексу. Неотвратимая рутина. Шампунь, ароматная пудра, капелька духов, а в финале — яркая губная помада. Влажная и чистая. Вот какова подготовка к любви. И разве может быть иначе? И теперь, увидев эрекцию у Джека Бейли, Анита не только не возбудилась, но даже испытала чувство отвращения.
За ночь у Джека появилась легкая щетина. Ему надо побриться, вычистить зубы, принять душ. Ей тоже нужны ванна, зубная щетка, дезодорант, надо убрать в гостиной, освежиться апельсиновым соком и чашкой йогурта, потом — чашечка кофе и сигарета. Анита любила пить шампанское по утрам. Это не то что крепкие напитки, пузырящаяся влага освежала и очищала. Она с чистой совестью пила его за завтраком. Конечно, если в этот день предстоял полет, то ничего подобного не могло быть. Это строго запрещалось правилами, и хотя она знала стюардесс, которые нарушали их, ей и в голову не пришло бы так рисковать. Анита считала, что все правила разумны и хорошо обоснованы. Они защищают пассажиров и стюардесс. Пассажиры вручают свои судьбы надежным и вежливым стюардессам, они платят за это, когда покупают билет, а может ли быть надежным и вежливым человек, если он нагрузился на работе?
Однако когда изложила эти неотразимо логичные мысли одной девушке, известной тем, что она тайком выпивала, та расхохоталась в ответ:
«Я не понимаю, как человек может быть надежным и вежливым на этой паршивой работе, если он трезв?»
Ее звали Лайза. Это была высокая цветущая австрийская девушка с гортанным смехом. Ее легко можно было вообразить катающейся на лыжах, щеки у нее просто пылали. Лайза всегда держала в шкафчике мятный спрей и освежала рот, когда надо было нести поднос ненавистным пассажирам. Но однажды судьба посмеялась над ней. То ли кончился спрей, то ли у детей очень чувствительное обоняние, но, когда она однажды, летя в Мюнхен, склонилась над шестилетним мальчиком, чтобы дать ему завтрак, он радостно заорал:
«От тебя пахнет, как от папы, когда он пьет коктейли!»
Несколько пассажиров обернулись, одни нахмурились, другие улыбнулись, затем все продолжили есть, но мать ребенка подозрительно смотрела на виноватую Лайзу (та призналась Аните, что выпила виски с содовой) и увидела, что обвинение сына не лишено оснований. И потом она прислала резкое письмо президенту авиакомпании, назвав имя нарушительницы. Лайзу вызвали на ковер и уволили за пьянство и наглость. Она была пьяна, когда ее допрашивали, и буквально через несколько минут после начала решительно предложила комиссии засунуть все эти бумаги себе в задницу. Анита несколько раз получала от нее открытки из городка близ Лос-Анджелеса, где та снимала квартиру с бассейном и готовилась к кинопробам с молодым режиссером, с которым познакомилась во время полета в Лондон.
«Лучше я буду шлюхой, чем стюардессой, — писала Лайза в последней открытке, — жаль только, что настоящие профи могут здесь умереть от голода из-за бешеной конкуренции со стороны любительниц. Встретимся в кинотеатрах».
— В каждой компании всегда есть парочка таких, — заметил Джек Аните, когда все узнали об инциденте.
— Каких? — спросила она. — Пьяниц?
— Нет. Проституток.
— О чем ты?
— А как ты думаешь? Чем занималась наша австрийская подруга во время полетов в Европу? Играла в карты с экипажем?
— Но она так чудесно выглядит, — смутилась Анита. — Даже когда напивается. У нее… У нее… — Почему она не могла закончить мысль? Возможно, потому, что та явно не согласовывалась с новыми сведениями о Лайзе. — У нее огромная жизненная сила.
— Вкупе с огромным, смертельным желанием.
Анита решила, что обязана защитить отверженную девушку.
— Мне она очень нравилась.
На лице Джека появилась обычная загадочно-отстраненная улыбка.
— Смешно. Я любил ее.
Анита быстро вытолкнула весь этот разговор из памяти. Забавно, как людям удается забывать неприятные вещи, и это называется инстинктом самосохранения. Влюбленный в кого-то Джек — это уже выше ее сил, а Джек, влюбленный в девушку, диаметрально противоположную Аните, — удар ниже пояса, это зачеркивало ее, уничтожало, убивало так, будто она и не рождалась на свет. Анита удивлялась, почему вспомнила об этом сейчас, в похмельное утро четверга, когда впервые за долгое время ей удалось как-то помириться с мужчиной, от которого она без ума. Но какая-то тупая, непонятная сила толкала ее дальше.
— Помнишь Лайзу? — спросила она.
Джек не ответил, только глянул на нее и безразлично кивнул.
— Ты серьезно говорил мне, что любил ее?
— Серьезно.
— А сейчас?
— Влюблен?
— Да.
— Нет.
— А что случилось?
— Прошло время.
— Это так изживается?
— Ты обо мне или о людях вообще?
— Обо всех.
— Ну, это способ. Не самый легкий, но всегда эффективный.
— А она была влюблена?
— Ясно, что нет, иначе мы бы и сию минуту были вместе.
Он хотел от нее слишком многого. И грудь Лайзы здесь ни при чем. Так, два прыщика под блузкой. Слезы навернулись на глаза, но Аните было слишком грустно, чтобы заплакать. Может, через неделю она и разрыдается. Тогда слезы найдут выход, а сейчас они застыли, в горле пересохло. Все время, когда она была влюблена в Джека, он любил Лайзу. Анита его совсем не знала, она видела его в кривом зеркале собственных представлений. Шок от этого открытия был подобен удару в солнечное сплетение, как будто кто-то врезал по нему изо всех сил. Она хотела умереть. Уснуть. Заплакать. Закричать. Все что угодно, лишь бы не чувствовать себя такой ничтожной. Она раскрыла рот, но еще целую минуту молчала.
— Я… — Наконец-то. — Извини. Если бы я знала…
И в это мгновение она сообразила, что знала, он сам сказал ей, что влюблен в Лайзу, когда они говорили в начале прошлой осени, но не поверила, пропустила все мимо ушей, это были звуки, а не слова, бессмысленная абстракция, которая не имела никакого значения. Абракадабра. Он мог сказать что угодно. Мог пересказать теорию относительности Эйнштейна, результат был бы тем же. Она бы все равно не слушала. Почему же слушает сейчас? Потому что неожиданно показалось, что нужно слушать и попытаться понять. Ирония. Потому что он не собирался продолжать. Напротив, сменил тему разговора:
— А в отеле осталось что-нибудь выпить?
— До черта недопитых бокалов.
— С окурками?
— Точно.
— Это для вкуса, — сказал Джек, вылезая из постели, и прошел в гостиную.
Он вернулся через несколько минут, держа в руке бокал Аниты с оранжевой жидкостью и позвякивающим кубиком льда. Жидкость весело сверкала в холодном утреннем свете.
— Что это такое? — подозрительно спросила Анита.
— Адская смесь под названием ОП. Не смущайся, если не знаешь, что это такое.
— А что это?
— Остатки питья.
— О нет! Ты все слил в бокал? — То, что казалось веселым и забавным, неожиданно превратилось в нечто отвратительное и мерзкое. — И в такой хороший бокал?
— Я добавил апельсиновый и лимонный сок для вкуса. Лимонный сок очень важен, он незаменим для ОП. У тебя нет под рукой детских бутылочек?
